Большой Кисляк

Пересчитал рубли-монетки.
Пёс руку лижет, егозя.
В карман – четыре сигаретки,
А больше, врач сказал, нельзя.

Разбег весны, а там - и лето.
Пойду, красив, спокоен, сед.
Услышу сзади шёпот чей-то:
«Кто это?»
«Наш большой поэт».

Пересеку немецкий город,
Пойду к горе, где свистнет рак,
А за горой - пологий взгорок,
Деревня там Большой Кисляк.

Зайду в одну избу кривую.
В ней печь, горнило, вьюшка, под.
По-русски всё.
В избе живу я.
Для всех я тут – кроликовод.

Сниму манто, кашне, жилетку,
Надену чуни и бушлат,
Пойду на двор, спрошу соседку:
«Народ чё про войну болтат?»

Она: «Да чёрте-чё болтают…
Ты сам-то чё такой смурной?»
Пичужки юркие летают,
Навозом пахнет и весной.

«Твой – где?» - спрошу.
Она: «На вахте».
«Ну хорошо – не на войне».
Скажу: «У вас был этот … шпахтель,
Подмазать печку надо мне».

Кисляк – в тайге,
тут край медвежий.
Мне любо это, кержаку.
Поймаю кролика, зарежу,
А тушку в печке запеку.

Придёт соседка Люда в полночь.
«Ты чё просил-то? Это, нет?»
Потом про мужа: «Вот же сволочь…»
И мне: «А это чей жилет?»

Скажу: «Да друг один оставил,
Одёжка эта не моя».
А за окошком скрипнет ставень.
Спрошу: «Люд, хочешь свежевья».

Подмажу завтра я очёлок.
В крольчатник – брюквы и воды.
Подстилку сделаю из ёлок –
Простые, ясные труды.

День-два - и край покину хвойный.
Мне шёпот вслед: «А это кто?»
Пойду, красивый и спокойный,
Надев жилет, кашне, манто.

Я обогну пологий взгорок,
Потом - к горе, где свистнет рак.
Но лишь войду в немецкий город,
Как вновь хочу в Большой Кисляк.