Что на диссидентском фронте? Войнович и Высоцкий

    Диссидент (сбежал из СССР в 1981 году, напоследок написав скандальное письмо на имя Л. И. Брежнева), малоталантливый пейсатель-эмигрант (вернулся в Россию в середине 2000-х гг. из-за ненадобности даже на Западе), никакой поэт и драматург, художник (не Малевич) Владимир Николаевич Войнович (1932–2018). Автор наискучнейших и никчемных рассказов, повестей и романов «Хочу быть честным», «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина», «Москва 2042», «Замысел», «Малиновый пеликан» и, увы, многих других, приятельствовал с Владимиром Высоцким более 15 лет – они были знакомы с начала 1960-х годов. Так что литератору было о чем вспомнить и рассказать по теме.
    Не только в многочисленных интервью писатель с радостью делился эпизодами общения с поэтом: незадолго до ухода Войнович даже написал подробные воспоминания о Высоцком и его окружении… Прошу ознакомиться.
    «Корреспондент: Писатель Владимир Войнович, знакомый Владимира Высоцкого, с удовольствием вспоминает общение с ним.
    Владимир Войнович: Он вообще очень талантливый человек. У меня был неудачный опыт в Театре на Таганке, там ставили мою пьесу, там не получалось, и я взялся сам режиссировать. И взял на главную роль Высоцкого. Из нашего сотрудничества ничего не вышло, но просто я с ним пообщался близко и увидел, какой это одаренный и просто остроумный человек. Высоцкий, безусловно, очень большое явление. Ходят всякие мифы, приписываются ему какие-то свойства, которых, может быть, и не было и какие-то вокруг него страсти, что его преследовали, запрещали. Советская власть вообще всех запрещала. Его песни не печатались, и многие песни Окуджавы не печатали, и Галича не печатали. У советской власти были свои правила, кого-нибудь за границу не выпускали. Так что к идеализации я отношусь плохо. Вообще сравнивать Высоцкого и Сахарова – они были разные люди, очень разные». (Русская служба Радио «Свобода», программа «Время свободы», тема «25 лет со дня смерти Владимира Высоцкого», эфир – 28 июля 2005 г.) 
    Больше подробностей узнаем из отрывка беседы журналиста Владимира Нузова с пейсателем «Владимир Войнович: Тернистый путь России», опубликованной 16 февраля 2009 года в русскоязычном журнале «Чайка» (Нью-Джерси, США), № 4 (135), а также размещенной на сайте издания chayka.org.
    «– Мы беседуем с вами 25 января – в день рождения Владимира Высоцкого, которому сегодня исполнился бы 71 год. Вы с ним встречались?
    – Встречался, и не однажды, и даже был короткое время его режиссером.
    Когда-то Театр на Таганке ставил пьесу по моему рассказу «Хочу быть честным». Ставил ее не главный режиссер Любимов, а Петр Наумович Фоменко. Там что-то не получалось, поэтому Юрий Петрович предложил мне: «Может, вы сами возьметесь?»
    Я взялся и начал с замены актеров. На главную мужскую роль пригласил Высоцкого, которого знал до этого, на женскую – Зину Славину.
    Но у нас ничего не получилось: во-первых, я оказался никудышным режиссером, во-вторых, Высоцкий часто мне звонил и говорил: «Володя, извините, я сегодня не приду – приболел».
    Вы понимаете, конечно, что значит «приболел»…
    А потом, году в 79-м, примерно за год до смерти Володи, я пришел в Театр на Таганке. Меня к тому времени исключили из Союза писателей, я избегал встреч с людьми, которым встречи со мной могли не нравиться.
    Стою я за кулисами, вдруг мимо меня пробегает Высоцкий с гитарой и, не останавливаясь, бросает: «Ну, как там дела на диссидентском фронте?»
    Я ничего не ответил, обиделся на Володю, рассердился.
    Прошло какое-то время, Вениамин Смехов (Гедройц) пригласил меня на Таганку на спектакль «Мастер и Маргарита» ((1977). – А. С.) (Смехов играл в нем одну из ключевых ролей – Воланда. – В. Н.). Я сунулся в окошко администратора, а там сидит Высоцкий. Вышел мне навстречу, мы пошли в пустой директорский кабинет. Сидим, разговариваем. Тут раздаются звонки для актеров, Володя продолжает сидеть. Я говорю:
    – А ты что же, в спектакле не занят?
    – Нет.
    Я спрашиваю:
    – А чего же тогда ты пришел?
    Володя говорит:
    – Как чего? Тебя повидать.
    Специально пришел! Значит, устыдился своих слов про диссидентские дела».
    В 2011 году в России вышла книга мемуаров Владимира Войновича «Автопортрет. Роман моей жизни». В ней присутствует интересная глава «Владимир Высоцкий и Люся Абрамова».
    «Но пока все шло своим чередом.
    В 1964-м, вскоре после прихода в Театр драмы и комедии (кажется, таким было его прежнее название) Любимова с его первоначальной командой, Юрий Петрович позвонил мне и предложил инсценировать мой напечатанный в «Новом мире» рассказ «Хочу быть честным». Я тогда писал быстро и готовую пьесу принес через месяц. Прочел артистам, они одобрили.
    Вернувшись в Москву, я продолжал ходить на Таганку на репетиции «Хочу быть честным», посещал уже поставленные спектакли и в какой-то степени участвовал во внутренней жизни театра. Таганка становилась все более популярной не только у зрителей, но и у актеров, стремившихся попасть к Любимову. Любимов устраивал пробы. Однажды на пробу пригласил меня. Одним из нескольких пробовавшихся был Высоцкий. Он читал рассказ Чехова «Беспокойный гость» и отрывок из какой-то пьесы, где ему подыгрывала молодая актриса.
    Я о Высоцком уже кое-что знал, как-то был у Владимова (тоже неталантливый  пейсатель-эмигрант. – А. С.), когда у него был кинорежиссер Василий Ордынский, ставивший фильм по владимовской «Большой руде».
    Ордынский пришел с магнитофоном, включил его. Тогда я впервые услышал песни Высоцкого. Еще одну песню Высоцкого слышал в упомянутом мной спектакле «Макрайон» (правильно: «Микрорайон». – А. С.). Пробуясь у Любимова, Высоцкий читал хорошо, и, возможно, был бы принят только за одно это. Но когда он читал, я спросил Юрия Петровича, тот ли это Высоцкий, который пишет песни? Любимов спросил, что за песни. Я сказал то, что знал. «Если это он, – посоветовал я, – берите его не глядя». Не буду утверждать, что мой совет что-то значил, но так или иначе Владимир Высоцкий стал актером Таганки.
    Между тем спектакль «Хочу быть честным» никак не складывался. Хотя репетиции продолжались и дело дошло до прогона. То есть до последнего спектакля, еще без публики, перед премьерой. Я был очень разочарован. Спектакль получился серый и скучный. Я выступил перед артистами, обругал их.
    – Когда я, не артист, читал вам пьесу, вы смеялись, аплодировали. Почему же когда вы, артисты, играете, мне не смешно и неинтересно?
    Тогда Любимов считал и я поверил, что спектакль завалил Фоменко. Потом мне кто-то объяснял, что недоброжелатели Фоменко намеренно ставили ему палки в колеса и сделали все, чтобы сорвать постановку. Не могу судить, так это было или не так. Я думаю, что дело было и в том, что тогда еще молодые любимовские актеры вместе представляли собой слаженный ансамбль, но до того, чтобы играть отдельные характерные роли, они еще не дозрели. Так или иначе, спектакль не состоялся, Фоменко, ныне всеми признанный и знаменитый, был отстранен от работы. Я спросил Любимова, что делать,
    – А берите, сами ставьте, – предложил он мне неожиданно.
    И я взялся, воображая самонадеянно и ошибочно, что у меня и вправду может получиться. Прежде всего я поменял актеров и на главные роли взял Высоцкого и Зину Славину. Стал репетировать только с ними двумя. Поначалу шло неплохо, но Зина стеснялась обниматься с Высоцким (по роли это было необходимо). Володя текст ухватывал сразу и вносил кое-что свое. У меня был эпизод, где героиня (Клава) спрашивает: «Ты на чем приехал? На автобусе?» Герой (Самохин) отвечает с иронией: «На автобусе, на омнибусе…» Высоцкий прибавил: «На антабусе». Мне было жаль, что я сам этого не придумал. (Антабус (дисульфирам) – лекарственный препарат, применяемый при лечении алкоголизма. – А. С.)
    Вскоре график стал нарушаться. Я приходил на репетицию вовремя. Приходила Зина. Потом раздавался телефонный звонок от Высоцкого: «Володя, извини, я приболел». Это «прибаливание» несколько раз повторилось, и в конце концов я режиссером так и не стал. Кроме всего, понял, что это серьезная профессия, которой надо владеть. как-то ко мне на репетицию пришел Икрамов. Потом мы на моем «Запорожце» ехали втроем: я за рулем, Икрамов рядом, Высоцкий с гитарой на заднем сиденье пел песни.
    Однажды на репетиции он передал мне привет от жены. Я удивился – откуда она меня знает. Он сказал: «Знает. И ты ее знаешь. Она была женой Дуэля». (И. И. Дуэль (1937 г. р.), писатель, первый, гражданский муж Л. В. Абрамовой. – А. С.)
    Люсю Абрамову, мне кажется, я видел всего два раза в жизни. Причем первый раз не запомнил. А второй раз был летом 1958 года перед моей поездкой на целину. Мы, магистральцы, выступали перед случайной публикой в парке «Сокольники». Я читал стихи и вдруг увидел в одном из первых рядов неописуемую красавицу, которая смотрела на меня очень доброжелательно. Я никогда не знакомился с девушками на улице. Красота незнакомок на меня никак не действовала. У меня возникали какие-то чувства только к женщинам, с которыми я уже находился в тесном общении (например, с теми, с кем вместе работал или учился). Первый и последний раз в жизни красота незнакомки так меня поразила, что я скатился со сцены, подбежал к ней и сказал, что хочу познакомиться.
    Она мило улыбнулась и сказала:
    – А мы, Володя, уже знакомы. Я Люся, жена Игоря Дуэля.
    Но, повторяю, я первый раз ее не заметил и не запомнил. Зато второго раза не забыл. И потом огорчился за нее, когда Высоцкий сменил ее на Марину Влади».
    Мемуарами о поэте и встречах с ним Владимир Николаевич отметился в сборнике «"Все не так, ребята…" Владимир Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег», сост. Д. Л. Быков и И. В. Кохановский (2017).
    Владимир Войнович, «А я ему не позвонил…» (2015). О том же самом, что и выше, но – с разночтениями.
    «На одном из выступлений меня спросили: «Вы были знакомы с Высоцким?» Говорю: «Был». – «Ну, расскажите».
    И я рассказываю о своем общении с ним, о своем спектакле, в котором он должен был играть, о том, как он регулярно «прибаливал». «А зачем вы это рассказываете? – спрашивают меня. – Кому это нужно?» – «Раз вы знаете, – говорю, – что именно нужно рассказывать, то сами и рассказывайте».
    Оказавшись несостоявшимся автором Таганки, я все-таки остался всегда приглашаемым на премьеры, но как-то и сам отдалился от Таганки, а когда перешел в разряд диссидентов, увеличил дистанцию, предполагая, что общение со мной вряд ли пойдет театру на пользу. Но все-таки нет-нет да и заходил, и бывал принимаем приветливо. Однажды, не помню зачем, пришел и сидел в коридоре с Зиной Славиной. Вдруг появился Высоцкий с гитарой. Проходя мимо, поздоровался и на ходу спросил:
    – Ну, как там дела на диссидентском фронте?
    Меня, честно скажу, это покоробило. Мне не нравилось, когда некоторые мои товарищи стали выражать свое ко мне отношение как к человеку, сменившему профессию писателя на диссидента, то есть на не совсем писателя. Я тогда слышал, да и сейчас (особенно когда внутренняя ситуация в стране обостряется) приходится слышать от собратьев по перу мнение, что писатель должен заниматься своим делом, а волнение по поводу чьего-то ареста и тем более выступление в защиту кого-то, это как бы политика и недостойная художника суета. Вот примерно такое представление о месте художника в обществе я услышал в словах Высоцкого.
    Прошло еще какое-то время. И уже, если не ошибаюсь, весной 1980 года меня встреченный где-то Вениамин Смехов пригласил на премьеру «Мастера и Маргариты», где он играл Воланда.
    Я пришел, сунулся в окошко администратора, а там – Высоцкий. Он вышел мне навстречу и предложил:
    – Еще рано, пойдем посидим в директорском кабинете.
    Мы пошли. Сидели. Разговаривали, как говорится, оживленно. Он мне рассказывал какие-то байки, из которых я приблизительно запомнил одну. Как его вызвали в КГБ, там какой-то чин на него кричал, пеняя ему, что он в своих песнях называет фамилии секретных сотрудников. Володя не понял: каких сотрудников?
    – Ну, например, генерала Светличного.
    Оказалось, что в какой-то из песен Высоцкого были слова (контекста не знаю) что-то вроде «света личного», а тем, кто слушал и донес, послышалась фамилия генерала.
    Время приближалось к началу спектакля. По внутреннему радио объявили, что участникам спектакля пора приготовиться. Высоцкий не шелохнулся. Я спросил:
    – А ты что, сегодня не играешь?
    Он сказал:
    – Нет.
    – А зачем пришел?
    Он странно на меня посмотрел:
    – Как зачем? Тебя повидать.
    Я смутился, потому что никак не думал, что я для него что-то значу.
    А он вдруг сказал как-то очень душевно, извиняясь, как я потом подумал, за свой вопрос о «диссидентских делах», поняв, что меня обидел:
    – Слушай, а что мы с тобой не видимся? Ты бы меня пригласил к себе, я бы приехал, песни попел бы. Я вот завтра улетаю в Астрахань, а приеду, и давай созвонимся и пообщаемся.
    Я был смущен и польщен и собирался его пригласить. Но потом как-то засомневался. Мы все-таки не были такими уж закадычными друзьями. Гораздо ближе я в то время дружил с Окуджавой и Галичем. Я стал думать, что, может быть, предложение Володи общаться было продиктовано временным движением души. Я приглашу, ему не очень захочется, но и отказаться будет как-то неловко.
    Я сам от этой возможности все-таки не отказался, но решил отложить. Тем более что начинались скандальные Олимпийские игры 1980 года, из КГБ через одного посредника пришел мне намек, что мое нахождение во время игр в Москве нежелательно. Я тогда уже готовился к более дальнему отъезду, сообщил посреднику, что ставить на Олимпиаде рекордов не собираюсь, и отправился в путешествие по Карелии. Там, на даче жены моего друга, вечером 25 июля я включил всегда бывший при мне рижский приемник «Спидола», вышел на волну «Голоса Америки», надеясь услышать, что Олимпиада в мое отсутствие с треском провалилась, но сквозь треск радио услышал сообщение, что, «как передают иностранные корреспонденты, сегодня в Москве на сорок третьем году жизни скончался поэт Владимир Высоцкий».
    Повторяю, я себя не числил в близких друзьях Володи, но в ту ночь у меня случился сильнейший сердечный приступ, от которого я, как мне тогда показалось, чуть не помер. И всю жизнь жалею, что тогда, когда он вернулся из Астрахани, я ему не позвонил».
    Последний публичный рассказ пейсателя о поэте.
    «Вопрос: – Если бы вы могли как-то спроецировать, что бы делали сейчас такие люди, как Галич, Высоцкий, окажись они в этой гнетущей атмосфере?
    Владимир Войнович: – Про Галича и Высоцкого: они бы делали то же самое, темы для них есть и сейчас. Где-то я прочел недавно, что они были хороши для того времени, а сейчас они бы не подошли. Нет, были бы, но разница между Галичем и Высоцким в том, что Галич был диссидентом, а Высоцкий все-таки не был, это ему приписывают. Жизнь у Высоцкого драматическая и трагически закончилась, но он не был так неприемлем для власти. Причем очень многие люди, даже из ЦК и Политбюро, его любили и сами тайком его слушали. <…>» («Живой Журнал» philologist.livejournal.com, 12 мая 2016 г., Н. Подосокорский, «Владимир Войнович: «Очень удобно носить свою совесть в чужом теле». Из ответов на вопросы писателя В. Н. Войновича во время его выступления в лондонском клубе "Открытая Россия"».)