Друг мой в черных сапогах... Шемякин и Высоцкий

                Я в сапогах возник на вернисаже –
                Не хуже, чем Шемякин Мишка, даже.
                Искусства Мишка много налепил:
                Дебил, дебил, потом опять – дебил!
                (М. Кузьминский, «Нарисовал я черненький кружок»,
                из репертуара К. Н. Беляева)

    Имя Михаила Михайловича Шемякина (1943 г. р.) и его творчество в рекламе не нуждаются. Они, к сожалению, давно и хорошо известны на родине художника (полотна – страшные рожи, портреты дегенератов) и скульптора (статуи – худые носатые уродцы). Гораздо больше творения мастера известны и популярны за пределами России. О дружбе «Шемяки» с Владимиром Высоцким, как тот его называл, написано немало исследователями творчества обоих. Да и сам Михаил выпустил несколько книг воспоминаний и альбомов карикатур, посвященных другу и его песенному творчеству.
    Эта глава – своеобразная мозаика, собранные воедино рассказы, воспоминания «птички» (так называл Шемякина Высоцкий) о поэте, отрывки из его многочисленных интервью и статей, в которых упоминается имя Владимира Семеновича или какая-нибудь история, приключившаяся с друзьями во время алкогольных «загулов», например…
    «– Покинув СССР в 71-м, вы обосновались в Париже. Знакомство с Высоцким состоялось уже там?
    – Я познакомился с Володей в 1974 (75-м. – А. С.) году. Незадолго до этого он женился на Марине Влади и стал часто бывать в Париже. Как сейчас помню нашу первую встречу. Совершивший скандальный побег из коммунистического рая блистательный балетный танцор Михаил Барышников, живший в то время у сестры Марины Влади, предложил познакомить меня с Высоцким. Всю ночь он исполнял свои песни. На улицу мы с Володей вышли вместе и до рассвета бродили вдоль Сены. Было ощущение, что мы давным-давно знаем друг друга, но только очень долго находились в разлуке. И вот сейчас нужно было выговориться, поведать друг другу что-то важное и нужное для нас обоих. Наша дружба состоялась». (Интернет-сайт издания «Я Газета» yagazeta.com, 23 ноября 2011 г., О. Сулькин, «Михаил Шемякин: "Моя книга о Высоцком, его боли и страдании"»: интервью.)
    «В Париже я познакомился с Высоцким.
    С Володей нас свел Миша Барышников. 
    С первого же вечера мы почувствовали родственность душ, такое случается, но очень редко. Я любил то, что создавал он, а он любил то, что делал я. Некоторым моим вещам Высоцкий посвятил песни, например, моей серии фотографий «Чрево Парижа». Этот район французской столицы, воспетый Эмилем Золя, должны были снести. Я провел там много ночей, запечатлевая на пленку краткие моменты его повседневной жизни – например, как могучие парни-мясники таскают бычьи туши. Приехав снова в Париж, Володя увидел эти снимки, и они стали для него мощным импульсом, он несколько часов зачитывал мне все новые и новые строки. То же самое случалось со мной, когда я читал его поэзию. Благодаря знакомству с ним в моей графике появились новые мотивы, звучания, изменилась внутренняя темпоритмика, дыхание образов.
    Я понимал, что должен оставить его голос для потомков. Поэтому купил профессиональную аппаратуру, прошел курсы звукорежиссеров, и на протяжении шести лет мы записали с ним семь пластинок. С них были сделаны американские тиражи уже после смерти Высоцкого. Я уже не говорю, сколько пиратских копий с них сделано.
    Нас вообще многое объединяло – мы оба были борцами, готовыми на яростный протест, у каждого из нас были свои демоны, мы были едины в желании пробудить в людях чувство собственного достоинства, и мне и ему крепко досталось по жизни, и поэтому наш протест против советской косности был таким яростным. Мы протестовали чем и как могли – стихами, песнями, гитарой, пером, картинами, скульптурами. Иногда подключали алкоголь…
    Как-то вместе с Высоцким мы пришли в наш любимый ресторан, где пел замечательный цыган, настоящий, прошу заметить, Володя Поляков. Они с Высоцким решили вместе исполнить песню «На Большом Каретном», и на словах «Где твой черный пистолет?» я достал свой пистолет и с криком «Володя, вот он!» дважды пульнул в потолок. Все, и кровинки не пролилось, но, понятное дело, кто-то вызвал полицию. А разрешения на оружие у меня не было, так что мы спешно ретировались в другой, не менее известный русский ресторан «Царевич».
    А однажды Марина Влади пришла ко мне, плача: у нее в руках были ампулы с сильнодействующим наркотиком, которые она нашла в карманах Володиной одежды. Это было началом конца. В 2007 году в Самаре поставили мой памятник Высоцкому. Говорят, неоднозначный. Так я хотел, чтобы этот памятник отражал реальные акценты его жизни, а не придуманные легенды. На том же памятнике есть фрагмент стихотворения – последнего стихотворения Володи, которое он оставил на моем столе в свой последний приезд: «Как хороши, как свежи были маки, из коих смерть схимичили врачи». Высоцкий понимал, что долго не протянет.
    Между прочим, Володя сделал мне один подарок уже после своей смерти. В 1983 году, во время подготовки фильма о Высоцком я познакомился с Сарой де Кей, она переводила тексты Высоцкого на английский. И вот до сих пор мы вместе». («Где твой черный пистолет?..», «STORY», № 2, февраль 2011 г.)         
    «– С Высоцким вы познакомились…
    – В семидесятых годах во Франции, благодаря Мише Барышникову. (В то время он жил у меня.) Тогда я впервые услышал Володины песни – это было на вечере у сестры Марины Влади…
    – Судя по книге Влади, отношения у вас с ней не сложились?
    – С первого же вечера мы с Володей поняли, что нас связывает что-то большее. Марина даже ревновала его к нашей дружбе. Ее бесило, что из аэропорта он ехал ко мне, а не в ее дом в Мэзон Лаффит. Высоцкий не слишком любил это шикарное место… Мы с Володей шесть лет трудились над записью его пластинок (я купил для этого специальную аппаратуру, нанял оператора), а Марина мешала нам работать, часто врывалась в студию и увозила его: «Хватит распевать, поехали домой…»
    – Распевать или распивать?
    – Срыв у нас был только один раз, и то по вине самой Марины. Обычно, когда мне было плохо и я впадал в запой, возле меня дежурил Володя (если, конечно, в это время находился во Франции). Но чаще было наоборот: Марина вызывала меня к Высоцкому, и я по семь-восемь дней его охранял.
    – Володя очень тяжело переживал то, что был алкоголиком. Я тоже страдал из-за своих запоев, мы даже не раз зашивались у одного и того же врача. «Эспераль» избавляла от пристрастия к зеленому змию хотя бы на шесть месяцев…
    – Благодаря нашему срыву, который закончился для Володи психушкой и «белой горячкой», он написал замечательную песню «Французские бесы» – в ней все это описано. Марина приревновала и к песне. Вернувшись в Париж из Москвы, она позвонила мне и сказала: «Вряд ли я буду еще встречаться с Володей, он меня не понимает…»
    А дело было вот в чем – Влади приехала к Высоцкому и он ей спел песню о нашем загуле. Марина сперва хохотала, а когда Володя допел, встала и бросилась собирать чемоданы: «Я страдала, а меня в этой песне нет!» После чего погрузилась в самолет, и у них с Володей случился месяц раздора.
    Больше мы вместе не гуляли…
    – Высоцкий сильно изменился к концу вашего знакомства?
    – Обычно его представляют в образе рубахи-парня, горлопана с гитарой под мышкой… А я знал его совершенно иным – он обожал тишину, страдал агорафобией – очень боялся больших пространств. Оставаясь у меня, всегда отгораживал часть комнаты столиками и стульями и в этом закутке работал.
    В последние годы он довольно плохо видел, и я частенько заставал его лежащим на диване в очках, обложившимся книгами по искусству. Володя очень интересовался живописью, собирал автографы (у меня хранится принадлежавший ему автограф Ганнибала)…» («Караван историй», № 12, декабрь 2001 г.)
    Художник рассказывал: «Он любил носить кожу и всегда приставал ко мне: «Мишка, ты художник, ты мне костюм придумаешь?» Я ответил ему как-то: «Ну, какой тебе костюм? Что ты придумываешь? Ведь ты сам по себе уже образ». Он возразил: «Нет, я актер. Ты должен мне придумать такой костюм, в котором меня будет знать весь мир». И вот я взял его за лацканы желтой кожаной курточки и встряхнул: «Володя, опомнись! Разве ты не знаешь, что ты гений?» Он на меня как-то мрачно посмотрел и совершенно трезво ответил: «Знаю». Этого я никогда не забуду – его мрачного, нерадостного взгляда: «Конечно, я великий! Второй Наполеон». И вдруг с такой тоской: «Знаю». То есть получилось так, будто я его спросил: «Ты знаешь, что ты несешь крест?» И этот человек из веселого, пьяного русского бреда, мгновенно отрезвев, ответил мне: "Да, знаю…"» («Имена», № 1, январь 2008 г.)
    Писательница, публицистка, вдова поэта Андрея Вознесенского вспоминала: «После известной сцены в Кремле 8 марта 1963 года, (когда Н. С.Хрущев орал на художников, а потом сгонял с трибуны Вознесенского: «Вон, г-н Вознесенский, из Советского Союза, паспорт вам выпишет Шелепин»), мы бедствовали довольно долго, книги Андрея были изъяты из библиотек, новые стихи не печатались! Деньги давно иссякли. Но по молодости мы не слишком унывали: «Наплевать, обойдется!» В ту пору многие тайно помогали нам.
    Сам Высоцкий давно бы пропал, если бы не эти «левые» концерты, устраиваемые почитателями. Собирались все больше на квартирах, скидывались на «билеты» и платили за выступление. Иногда «гонорары» были высокие, у кого-то из «вспоминальщиков» я прочитала, что у Высоцкого были самые высокие гонорары в Москве. Не думаю, утверждать ничего доподлинно не могу, но знаю твердо – большинство выступлений Володи были бесплатными. Сколько раз он пел до потери голоса просто так, уступая настойчивым просьбам. Он дарил себя щедро, на износ. Таким он бывал с актерами, с близкими и друзьями. О его бескорыстных подарках могут вспомнить десятки людей. Чего стоит эпизод, когда на первый свой гонорар в Болгарии, где ему хорошо заплатило телевидение, одарил актрис театра дубленками.
    – Ничего не ждем, – говорю, – но пока наше положение еще терпимо.
    Затем оглядываю комнату: «Может, что-нибудь толкнуть? Книгу, рисунок, к примеру…»
    В нашей квартире (при полной бессистемности хранения) было множество редких книг, рисунков и картин, подаренных в разное время авторами, художниками…
    «Это идея… – кивает Высоцкий. – Посоветуюсь с Шемякиным, он в таких делах большой знаток. Думаю, что книги по искусству, в особенности те, что издавались за кордоном, можно загнать недешево. Что у вас особо ценное?» Затаив дыхание от предчувствия расставания, называю несколько книг. «Еще есть Библия, иллюстрированная Сальвадором Дали, – как такое слетело с языка! – Это вообще бесценная книга». – «Я тебе перезвоню».
    Через день Володя радостно сообщил, что Шемякин подтвердил: дадут хорошую цену, могу забрать книгу немедленно. Названная сумма была для нас огромной, я прикинула, что два-три месяца проживем безбедно. Мне в голову не пришло проконсультироваться у специалиста. Я соотносила предложенные деньги только с нашими «доходами»… Но и по сей день помню визит к нам Высоцкого, искавшего выход в то трудное время, когда многие, завидев Андрея, переходили на другую сторону дороги». (З. Богуславская, «Билет в одну сторону» (2016), глава «Время Любимова и Высоцкий».)
    Похоже, Зоя Борисовна в своих мемуарах путается в датах. Владимир Высоцкий и Михаил Шемякин познакомились, как известно, в 1975 году, тогда как Богуславская ведет рассказ о событиях, произошедших с Андреем Вознесенским в начале 60-х.
    «Михаил Шемякин: Володя Высоцкий не любил собак. Однажды Марина Влади звонит: «Приезжай срочно, мне надо на съемки, а Володя совсем плохой». Я приезжаю в предместье Парижа, где у Марины был дом, вижу – Володя в сильном подпитии. Я играю с их собачкой, он сидит в сторонке, очень злой – оттого, что я не разрешаю ему продолжить выпивку. Потом он раздраженно так говорит: «Ты что все с собаками водишься? Дома у тебя полно собак, а здесь ты готов с этим четвероногим целоваться». Я ему отвечаю: «Знаешь, а по-моему, люди без таких домашних зверей совсем бы озверели». И вдруг Высоцкий встает из того угла, где сидел, пошатываясь, идет к буфету, достает записную книжку и пытается что-то там записать. Тогда я не придал этому особого значения, но после его смерти Марина передала мне все его записные книжки, чтобы я разобрал. И вот в одной из них вижу – кривым пьяным почерком запись: «А без зверей мы бы озверели».
    Володя был великий трудоголик. Его записные книжки распухали от всяких заметок, которые, как он считал, могут пригодиться. Он ловил слова, выражения, коллекционировал всякие острые мысли. Работа у него всегда стояла на первом месте. Когда он приезжал в Париж, я ему загодя готовил множество книг по искусству, ставил диски с редкими записями великих композиторов. «Мишка, образовывай меня, ибо я темен», – писал он мне в одном из своих писем».
    "«Российская газета»: Сейчас есть много людей, которые называют себя друзьями Высоцкого. Все пишут мемуары, дают интервью. А вот вспомни: сам Владимир Семенович кого-то выделял из своего окружения? Кто-то был ему по-настоящему близок?
    М. Ш.: При мне он всегда хорошо отзывался о Вадиме Туманове. Иногда с легкой иронией – о Севе Абдулове". («Российская газета – Неделя», № 27, 12-18 июля 2012 г.)
    Петербургский фотограф Валерий Плотников, не раз снимавший актера и поэта,  вспоминал: «В Париже Володя познакомился с Шемякиным, и, узнав, что он мой одноклассник, привозил мне от него послания». (Интернет-сайт «Дзен» dzen.ru, страница «Журнал не о платьях», 4 июня 2023 г., «"Володя стал безумно резок и нетерпим. Наши отношения испортились". Взгляд Валерия Плотникова».)
    Валерий Золотухин: «У него (В. Высоцкого. – А. С.) друзей было много. Он на дружбу был очень щедрый. Какова была эта дружба – не знаю… Вот он этого Шемякина называет другом. Я вообще иногда не понимаю: а что же тогда такое дружба? Собутыльники? Сотоварищи? Коллеги? Хрен его знает… К кому их можно отнести?» («Завтра», № 7, 15 февраля 2000 г.)
    Иван Бортник:
    «– Среди своих бесчисленных знакомых Владимир Семенович немногих называл друзьями?
    – Когда ему задавали этот вопрос, он отвечал: «У меня пять друзей – Абдулов, Бортник, Володарский, Туманов и Шемякин».
    – Какой случай, связанный с Владимиром Семеновичем, вы вспоминаете до сих пор?
    – Я часто вспоминаю наши поездки в Париж, где мы вели исключительно ночную жизнь. Погуляли, покутили мы тогда на славу с Володькой и Мишкой Шемякиным…» («Московский комсомолец», 7 июля 2002 г.)
    Леонид Филатов: «В Марселе было ужасно, когда он (Высоцкий. – А. С.) пил в ресторане вместе с Шемякиным… Вызвали наркологов…» («Комсомольская правда», 26 января 1999 г.)
    Французский поэт болгарского происхождения Атанас Ванчев дьо Траси (Athanase Vantchev de Thracy) (1940–2020): «Раза два (в 1975–76 гг.) я встречал Володю у художника Михаила Шемякина, русского эмигранта, который имел большой успех и довольно большие деньги. С Шемякиным меня познакомила певица Евгения Разина (Genia Razina, Женя Разина – Евгения Акопян (1919–1983), выступавшая, в частности, в дуэте с Борисом Мандрусом, эмигрировавшая в 1975-м году в Париж. – Прим. авт.). Она очень хорошо знала Володю. Володя ее ценил и просил, чтобы она пела ему русские романсы. И она пела». (М. Зимна, «Высоцкий, которого мы потеряли…» (2003), глава «Володя был очень застенчив!»)
    «– Михаил Михайлович, с Высоцким вы часто встречались в Европе. У него не было мысли эмигрировать на Запад?
    – С Володей мы виделись только в Париже, а разъезжать свободно по другим городам и странам не могли из-за проблем с визами. Хотя благодаря связям Марины Влади Высоцкому удалось побывать даже в таких экзотических уголках, как Перу. Что касается эмиграции, Володя был человеком трезвого ума, несмотря на свои бесконечные запои. Он прекрасно понимал, что на Западе русскому барду прожить за счет своих песен просто невозможно. Перед глазами был пример Александра Галича, первый концерт которого в Париже собрал аншлаг, второй – лишь половину зрителей, а последующие проходили при почти пустых залах. Эти песни оказались чужды русским эмигрантам первой волны. Благородные старички просто не понимали, о чем он поет и зачем употребляет такие неблагозвучные слова, как «говно».
    Я знаю, что Высоцкого ошеломила первая поездка в Америку. Он мне сказал: «Мишка, это страна, в которой мы с тобой должны жить и работать». Он хотел сниматься в Голливуде, но советскому гражданину запрещалось даже мечтать об этом.
    – Чем же его так прельстила Америка?
    – Эта страна потрясает своей динамикой и огромными возможностями для человека творческого. Особенно Нью-Йорк и Лос-Анджелес. К тому же Володя там познакомился с Бродским, который подарил ему сборник своих стихов с посвящением: «Большому русскому поэту Владимиру Высоцкому». Следует заметить, что Володя сильно комплексовал из-за того, что признанные советские стихотворцы относились к его стихам снисходительно, заявляя, что рифмовать «торчу» и «кричу» – дурной вкус. Подаренную Бродским книжку Володя неделю из рук не выпускал: «Миш, ну посмотри же еще раз, Иосиф назвал меня большим поэтом».
    – За границей Высоцкий воздерживался от спиртного?
    – Не всегда. Помню, в Париже меня как-то вызвонила Марина Влади с просьбой покараулить Володю. После десяти дней мучительного запоя Высоцкий был в ужасающем состоянии. Случился скандал, Марина раскричалась, сгоряча выставила нас с Высоцким за дверь. Очутившись среди ночи в центре города, мы, естественно, пошли в кабак. Была ночь безумного пьянства. Одна, другая, третья… Для Володи это кончилось приступом белой горячки. Его связали санитары и увезли на чистку организма. Потом уже в Москве он посвятил мне песню: «Меня сегодня бес водил/ По городу Парижу». Когда Высоцкий спел это Марине, она сказала: «Я страдала, а меня в этой песне нет». После чего сильно обиделась на меня и два месяца не разговаривала с Володей.
    – Нашумевшая перестрелка в ресторане «Распутин» случилась в тот ваш загул?
    – Да. Тогда в «Распутине» еще пели настоящие русские цыгане, блистал замечательный Владимир Поляков, доживший до 107 лет. Это ему Фаина Раневская всякий раз передавала через Высоцкого в подарок какую-нибудь милую безделушку. В тот раз Володя пел с цыганами свою песню «Где мои 17 лет?/ На Большой Каретной!» На словах «Где мой черный пистолет?» я достал свой пистолет и с криком «Володя, вот он!» всадил пару пуль в потолок. Вот и все, что было. Остальное – легенды.
    – Как к этому отнеслась полиция?
    – Нам пришлось быстренько сматываться, разрешения на оружие у меня не было. Когда к «Распутину» подлетела машина с мигалками, мы уже успели выйти из здания, свернуть за угол и поймать такси, которое отвезло нас в другой русский кабак «Царевич». Спаслись чудом. Вообще Париж – город богемы, и он, конечно же, благоволит тем, кто любит гульнуть. Но не стоит нашу с Высоцким дружбу представлять, как союз двух забулдыг. Да, мы «зашивались» с ним вместе 9 раз, но после того случая вместе больше никогда не пьянствовали. И слава Богу.
    – 25 января в Самаре откроют выполненный вами памятник «Высоцкий и его мир», где в бронзе отлит сам поэт и много фигур и вещей вокруг него. Что собой символизируют цветы мака, обвивающие бокал?
    – Это Последняя Чаша. И протягивает ее поэту женщина, прячущаяся под маской. Если зайти сбоку и заглянуть под маску, то видно, что это смерть. Внизу выгравирован отрывок из прощального стихотворения Володи, которое я нашел у себя на столе в последний его приезд. Кончаются стихи так: «Как хороши, как свежи были маки, Из коих смерть схимичили врачи». О новом пагубном пристрастии Высоцкого я узнал, когда однажды ко мне прибежала Влади и, рыдая, показала ампулы с сильнодействующим наркотиком, которые нашла в карманах Володиной одежды. Я понял, что это начало конца. Высоцкий хорошо понимал, что его организм долго не выдержит чудовищного сочетания алкоголя с морфием, однако ничего уже сделать не мог, не хотел. Поэтому в памятнике я символически обвил эту трагическую чашу маками – цветами, из которых добывают наркотическое вещество.
    – Высоцкий принимал ваше творчество, понятное, уж извините, не всякому ценителю прекрасного?
    – Володя любил мою скульптуру и мою графику. А иначе на чем бы держалась наша дружба? Я любил то, что создавал он, а он любил то, что делал я. Некоторым моим вещам Высоцкий посвятил песни. Например, моей серии фотографий «Чрево Парижа». В свой очередной приезд Высоцкий увидел эти снимки и буквально через каждый час доставал меня декламацией все новых и новых строк, навеянных этими визуальными образами. А потом я уже делал кое-какие рисунки и зарисовки на темы его поэзии. Последние три года я посвятил иллюстрированию книги «Владимир Высоцкий. Две судьбы. Стихи и песни». 25 января в Театре на Таганке открывается выставка, состоящая из этих 43 графических работ. В оригинале каждый из этих листов величиной с метр. А сама книга должна выйти в издательстве «Вита Нова» в сентябре.
    – А он вам не подсказывал темы для будущих работ?
    – Нет, до этого не доходило. У меня сохранилось его письмо: «Мишуня, милый, дорогой, образовывай меня, ибо я темен и неуч». На самом деле с образованием у Высоцкого было все в порядке. Просто из-за «железного занавеса» советские люди плохо себе представляли, что творится в современном изобразительном искусстве Европы и Америки. К очередному приезду Володи я для него подготавливал стопку книг: альбомы с репродукциями, сочинения Бердяева, Шестова и других философов, запрещенных в СССР. Высоцкий надевал очки – в последние годы он плохо видел – и на многие часы погружался в чтение.
    – Вы не задумывались, как бы сложилась жизнь Владимира Семеновича, если бы он жил в какой-нибудь европейской стране?
    – Мне сложно себе представить Володю, родившегося, скажем, в Бельгии. Наверное, это был бы второй Жак Брель, тоже мощнейший певец и актер. Но тогда не было бы Высоцкого.
    – Если бы Высоцкий дожил до наших дней, как думаете, нашлось бы ему место в культуре современной России?
    – Безусловно. Он бы, наверное, много снимался в серьезном кино. Это была его мечта. Возможно, его жизнь подвергалась бы серьезной опасности, потому что он не молчал бы, бичуя в песнях и стихах то, что ему не нравилось. Его голос с хрипотцой, конечно же, невозможно было бы заглушить или задвинуть на задворки эфира. Володя был человеком твердых убеждений.
    Высоцкого до сих пор любят, в том числе и молодежь, не имеющая никакого представления о прелестях «развитого социализма». Видимо, в своих песнях он нашел какие-то особые ключи к душам, к сердцам миллионов слушателей. И не только в России. Недавно во Франции я купил диск «Полет» – песни Высоцкого записали европейские певцы. Когда слушал «Утреннюю гимнастику» по-итальянски, было ощущение, что это песня из фильма времен расцвета итальянского неореализма – настолько гармонично это легло на итальянскую песенную традицию. А романтические баллады Володи, перепетые на испанском или португальском, вполне можно принять за лучшие образцы европейской эстрадной классики. Поверьте мне, старому меломану, хиты не всякого поэта поддаются переносу на чужую культурную почву. В этом таинственная сила поэзии Высоцкого. Его творчество – на века». («Труд», 25 января 2008 г.)
    «Вот, взять хотя бы песню «Течет речечка…» Он (Высоцкий. – А. С.) ее обожал. Он говорил: «Я ее много раз исполнял, но мне сейчас ее снова хочется записать – так, как я ее на сегодняшний день понимаю!» После этой песни он уже ничего не мог петь. С него валил пот градом… Он весь выложился, вот в этой одной песне, которая абсолютно ему не принадлежала! Вообще у него не было вот этого – петь только самого себя. Как бывают мастера, которые с удовольствием копируют другого мастера, так же отдают при этом душу – и создают что-то абсолютно новое. Новое понятие данной вещи. Вот Делакруа копировал Рубенса – и создавал вещь, может быть, иногда в чем-то превосходящую оригинал этого великолепного мастера. Так вот и Володя из простой песни сделал совершенный шедевр…» (Социальная сеть «ВКонтакте» vk.com, страница пользователя Марины Васясиной (г. Тихвин Ленинградской области), 17 декабря 2021 г., «Из воспоминаний Михаила Шемякина».)
    «Михаил Шемякин вспоминал: «То, что Володя уходил, он это сам, конечно, предчувствовал. Я в некоторых своих воспоминаниях писал о том, что я буквально уговаривал его не умирать, потому что он последние два года кроме алкоголя, к сожалению, пристрастился к наркотикам. Все мы понимали, что это конец. Со мной он попрощался странным таким образом. Когда я приехал из Америки, он улетал в Россию, как оказалось, навсегда. Когда я вернулся, я у себя на столе увидел маленький конверт. И там находилась маленькая записка, обращенная ко мне. Я сейчас говорю с вами, а в руках у меня оригинал, и я читаю. «Михаилу Шемякину, чьим другом посчастливилось быть мне».

                Как зайдешь в бистро-столовку,
                По пивку ударишь –
                Вспоминай всегда про Вовку:
                Где, мол, друг-товарищ!

                А в лицо – трехстопным матом,
                Можешь – хоть до драки, –
                Про себя же помни: братом
                Вовчик был Шемяке!

                Баба, как наседка, квохчет
                (Не было печали!), –
                Вспоминай! Быть может, Вовчик –
                «Поминай, как звали».

                M. Chemiakin – всегда, везде Шемякин, –
                А посему французский не учи!..
                Как хороши, как свежи были маки,
                Из коих смерть схимичили врачи.

                Мишка! Милый! Брат мой Мишка!
                Разрази нас гром! –
                Поживем еще, братишка,
                Po-gi-viom!

    Это было его прощальное письмо. Мы сидели перед отлетом в моей мастерской, я куда-то убегал, и в этот момент он или написал, или положил уже написанное им ранее письмо. Спрятал между двумя моими рисунками вот эти стихи…»
    «Один Высоцкий про мою работу все понимал, – говорил Шемякин. – У Володи меня поразили абсолютно живые, ироничные глаза – мгновенно все схватывающие и понимающие…»
    «Михаил Шемякин: «Володя проклинал алкоголизм, от которого безуспешно пытался избавиться. Мы с ним вместе подшивались, поскольку я тоже страдал запоями. И Марина, поджидая его и нервничая у телефона, тоже стала спиваться. Она подшивалась у того же врача…» И еще говорил Шемякин: «Некоторые думают: "А-а, он был алкоголиком!» Да ни черта подобного! Все его нагрузки по накалу точно совпадали. Он безумствовал, когда пьянствовал, но когда он работал, то нагрузки тоже были колоссальными!"» (Б. Соколов, «Самоубийство Владимира Высоцкого. «Он умер от себя»» (2011).)
    «За два года до смерти он был посажен (не «сел», а был посажен) на иглу… И это уже было началом настоящего конца, потому что даже его бычий организм не мог с этим справиться. Выход из запойного состояния при помощи пантопона или морфия ни одно сердце не выдержит… Вовка взял – и ускользнул». (Ю. Сушко, «Друзья Высоцкого» (2011).)
    Сосед поэта по квартире, писатель Теодор Гладков рассказывал: «Сам того не понимая, проговорился Михаил Шемякин. У меня был мощный радиоприемник, который ловил «вражеские» голоса. На другой день после Володиной смерти я поймал выступление Шемякина из Франции. Володя перед этим был в Париже, зашел к Мише, не застал его дома и написал стихотворение: «Шемякин всегда Шемякин. Потому французский не учи. Как хороши, как свежи были маки, из коих смерть сварганили врачи». Обо всем этом без задней мысли и рассказал по радио Михаил. Я записал это выступление на магнитофон, дал послушать Нине Максимовне. Она расплакалась. А в последующих своих выступлениях Шемякин больше не повторял этих «предательских» строк про маки…» (Интернет-сайт «Вокруг.тв» vokrug.tv, 6 декабря 2011 г., «"После смерти Высоцкого из его квартиры пропало два кейса". Эксклюзивное интервью с соседом Владимира Семеновича по дому на Малой Грузинской писателем Теодором Гладковым», беседовала И. Егиазарова.)
    Известный кинорежиссер Евгений Татарский вспоминал: «Я был у нее (речь о Марине Влади. – А. С.) в гостях в Париже. А потом связь прервалась. Она перестала снимать телефонную трубку. Встретил недавно Михаила Шемякина, спросил, не пересекался ли он с Мариной. «Помнишь, Маринкин дом? – вопросом на вопрос ответил он. – А гараж ее помнишь? Вот надстроила она этаж в этом гараже и живет в нем с сыном-наркоманом. А дом продала». Ошеломила меня эта новость. Это был Маринин дом, который она купила в 20 лет и очень им дорожила! Это был очаг, в котором жил Володя». («Экспресс-газета», № 47, ноябрь 2008 г.)
    «Считается, что автором идеи создания статуи Петра I по его посмертной маске был Владимир Высоцкий, который был другом Шемякина. Работа над статуей велась восемь лет. Отливка была выполнена в США. Скульптуру установили 7 июня 1991 года, за два дня до 319-й годовщины со дня рождения Петра I и за несколько дней до референдума, на котором ленинградцы приняли решение о возвращении городу исторического имени Санкт-Петербург». (Интернет-сайт «Петербургский дневник» spbdnevnik.ru, 7 июня 2021 г., М. Алексеева, «Михаил Шемякин: "Пандемия принесла много творческих решений"»: интервью.)
    "«Российская газета»: Марина Влади резко осудила наш фильм «Высоцкий. Спасибо, что живой». А вы?
    Михаил Шемякин: Я разговаривал с Мариной после того, как она написала отрицательное резюме. Что печально, она видела только рекламный ролик. И я – тоже. На мой взгляд, идея создателей фильма – искаженная, попахивает китчем, который плотно укоренился в сознании постсоветского человека. Китч, по понятию многих, и есть искусство. У меня же было жутковатое ощущение, как будто я увидел разгуливающий гальванизированный труп. Видно, что Безрукову тяжело работать, играть в этой маске. Кстати, он сам в одном из интервью в этом признавался.
    Сама идея использования посмертной маски и «оживления» ее подкупает довольно наивных людей, которых мы – художники, музыканты, режиссеры – к сожалению, и делаем наивными и примитивными… Марину Влади, безусловно, огорчают стремления деляг от искусства поискать «клубничку».
    «Ковыряльщиков» грязного белья и болячек великих и известных мало интересуют основные достоинства и черты их. А ведь это самое главное! Да, Высоцкий страдал запоями, лечился от них, боролся с ними. Да, друзья-товарищи «посадили» его на «иглу». И все, знавшие Володю близко, понимали – это конец. Но давайте вдумаемся: человек умер в 42 года! Даже если пил и кололся, сколько же нужно было ему отдать лет, дней, ночей, часов исступленной творческой работе, чтобы достигнуть таких высот в области авторской песни, создания прекрасных поэтических произведений, великолепных ролей в театре, кино… При постоянной травле со стороны «правоверных» чинуш и бюрократов. Вот о чем нужно думать и где заострять внимание, когда мы сталкиваемся с творческим феноменом. Мне кажется, что, судя по сюжетной линии фильма «Высоцкий. Спасибо, что живой», которая сводится к проблеме наркомании барда и его клинической смерти, это некая неосознанная, подсознательная месть его сына Никиты, который в силу сложившихся обстоятельств был оставлен отцом. И вот, с одной стороны, Никита Высоцкий увековечивает память о своем отце, создает прекрасный музей Высоцкого, организует фестивали, связанные с именем и творчеством своего грандиозного отца. А затем пишет сценарий и создает этот фильм. Не знаю, сказал бы «спасибо» ему Володя за «оживление» подобным образом».
    «РГ»: В прошлом году вышла ваша книга о Высоцком «Две судьбы». Как ее оценили?
    М. Ш.: Книга создавалась долго. Я работал над 42 иллюстрациями к стихам Высоцкого и запискам о певце 10 лет. Недавно получил замечательное письмо от незнакомой мне женщины: «Как важна и злободневна ваша книга! Она помогает нам понять, кто такой был Высоцкий». Я отправил книгу Марине Влади. Там есть моя статья о ней «Марина, Мариночка, Маринка». Дней через пять – звонок: «Миша, я уже три дня читаю твою книгу. Плачу. Как здорово, что ты показал в ней, что это за явление – Высоцкий. Я всегда понимала, что живу с гением. Спасибо, что открыл мне новые грани его души»". («Российская газета – Неделя», № 19, 10-17 мая 2012 г.)

    На фото Михаил Шемякин и Владимир Высоцкий в мастерской художника, Париж, Франция, 1978 г. Автор снимка французский фотограф Патрик-Бернар Донадье.