Крики любви 22

   М а я к о в с к и й   о т к а з ы в а е т с я  о т  Т а т ь я н ы


   В комнате Маяковский и только что вошедший сотрудник ОГПУ* Эльбрехт.

   – Серьезный у меня к вам разговор, Владимир Владимирович. –говорит Эльбрехт и непринужденно откидывается на диване. – Но вижу, я не кстати. А то скажи;те, я могу зайти в другой раз.
      – Теперь чего уж, раз пришли. Говорите.
      – Речь пойдет о Татьяне Яковлевой...**
      При этих словах Маяковский вскакивает.
      – Эту тему руками не трогать! Личная жизнь потому и личная, что она касается только двоих, – обрывает он Эльбрехта.
      – Не скажи;те, Владимир Владимирович. Вы человек публичный, достояние Республики, так сказать. Ваша жизнь у всех на виду…
     – У вас есть женщина, которой не противно брать в руки ваши грязные носки?
     – Конечно, моя жена, Вера Ивановна.
     – А у меня нет такой женщины. Нет! понимаете?
     Маяковский быстро заходил по комнате. А Эльбрехт, подождав пока он успокоится, продолжил:
         – Знаете, что может случиться, если вы ее привезете? Я не хочу вас пугать, Владимир Владимирович. Вы большой поэт, гордость страны и всё такое. Но вашу невесту попросту арестуют. А знаете, почему? Потому что перед законом у нас все равны. Знаменитый поэт и простой рабочий – все для него одинаковы.
     – Я привезу ее. Чего бы это мне ни стоило. Хотя бы даже и на Алтай! А что? Вполне подходящее место для влюбленных. Татьяна будет работать инженерицей, а я… Я буду пасти коз.
     – Веселый вы человек, Владимир Владимирович. Вы и надо мной нередко подшучивали. Это ведь вы дали мне прозвище «Сноб». Я не обижаюсь: Сноб так Сноб. Но сейчас вы ничего не поняли. – Эльбрехт весь изогнулся к груди Маяковского и перешел на шепот. – Сейчас вам может помочь только один человек. – Товарищ Сталин! 
      Сказав это, Эльбрехт уходит. А Маяковский, как загнанный зверь, снова заходил по комнате, мучительно размышляя о положении, в котором он оказался.
      Голос Маяковского за кадром.
      – Звоните Сталину! Легко сказать! А что я ему скажу? Помогите жениться, товарищ Сталин. Чепуха…  А привозить ее нельзя. Арестуют. Может быть, и меня заодно. Меня – первого поэта России!.. Всегда и во всем стремился быть первым. В литературе, в любви. Даже в бильярде и в картах хотел быть первым. А для чего?  Чего я добился? Даже жениться я не имею права. А может быть, вслед за Демьяном Бедным,*** в Кремль пролезть петушком? Написать хвалебную о вожде поэму – и вперед в их кремлевское счастье. Нет, не напишу. Не выношу над собой насилия. По собственной воле я что угодно сделаю. А под контролем –  ни за какие деньги!.. Подхалимы вслед за вождем на все лады повторяют лозунг вождя: «Жить стало лучше, жить стало веселей». А как я откликнулся на этот лозунг?

                – В СССР от веселости
                стонут губернии и волости.

Разве от веселия можно стонать? Конечно, здесь речь идет не о веселии, а о голоде.  А «веселость» – это оперение, ширма. Без оперения нельзя, не напечатают… Тем более без поддержки друзей.
     Подходит к телефону, решительно берет трубку и звонит Лили Юрьевне Брик.**** 
     – Лилик! Это я. Не бери в голову эту историю с Татьяной Яковлевой. Пара парижских стихов, которые я ей посвятил, – это на три копейки лирической мелочи. Не более того. В новой поэме все станет на свои места, в ней все будет снова посвящено моему Лилику. 
*Орган государственного политического управления.
**Девушка, которую полюбил Маяковский в одну из своих поездок во Францию и на которой он хочет жениться.
***Поэт, безоговорочный рупор политики партии, написавший, между прочим, неплохие стихи:
               
                Эх, куда ты, паренек, эх, куда ты!
                Не ходил бы, паренек, ты в солдаты.
                В Красной армии штыки чай найдутся,
                Без тебя большевики обойдутся.               
****Маяковский попытался вырваться из «семьи на троих», состоящей из него, первого муж Лили Брик и самой Лили, но у него это не вышло.

                П р о д о л ж е н и е  з а в т р а