Сивый мерин

Я тащусь по улицам вонючим,
я устал, я стар и одинок,
запряжен, зашорен и навьючен,
и по ребрам бьет меня седок.
На обед солома, корка хлеба,
на десерт противная вода,
а над головой все то же небо,
как когда-то в прежние года.
Неужели это правда было?
Неужели не приснилось в снах –
жеребцы и юные кобылы
на, свободой пахнущих, лугах?
Ароматный ветер путал гривы,
под июльским небом степь цвела,
как была красива и игрива,
как легка и трепетна была,
грациозной рысью пробегая
через взбудораженный табун,
эта тонконогая гнедая,
с симпатичной звездочкой во лбу.
А потом хомут, телега, сани,
кнут ременный, грубость седока
и в пристяжке с черными глазами
злая, беспросветная тоска.
Подчиняясь крикам и ударам,
кое-как влачу свою судьбу.
Этот хмырь, с врожденным перегаром,
всех, еще живых, "видал в гробу".
Я не знаю, что с ним дальше будет,
он на четырех ногах, как я
ходит чаще, чем на двух, как люди,
вечно пьян и грязен, как свинья.
Мы, наверно, скоро сдохнем оба.
Господи, хотя бы поскорей!
Я на все согласен, кроме гроба.
Ни к чему гробы для лошадей.
Я давно устал от жизни этой,
но не светит никакой иной.
Вот бы вверх подняться над планетой
и лягнуть копытом шар земной.