Пусть буду неправа

Пусть буду неправа.
Но больше не хочу: цветов, серёг, мужчин, будильников и кошек!
Так надоели мне таблетки, доктора,
Дороги, пыль столбом и платьице в горошек.

Как хорошо в тиши! Поверь, это не бред!
Сломался интернет, утюг и телевизор…
Напротив дом, балкон. На нём всегда сосед
Торчал, как пень, курил. И тот сейчас не вышел!

В купальнике топ-лесс, и даже голышом,
 Могу я загорать. Не видно из окошек!
 Но не хватает всё ж цветов, серёг, мужчин,
дорог и докторов, и платьица в горошек!




      
























               Жажда
Овальный зал, стеклянный потолок,
Из мрамора фонтан. Нагая
Стояла нимфа, будто бы живая,
К губам подняв ракушки гребешок,

Как чашу. Через край вода струилась вниз
И жемчугом весёлым рассыпалась,
Но губ открытых не касалась –
Таков был скульптора каприз.

Зазор лишь в дюйм мне виден. Я дрожу
От брызг колючих. Все так странно…
Так в жизни счастье своенравно –
Его я жажду и не нахожу!













           Капитаны любви
Обещают дожди до конца декабря,
В канцелярии видно небесной заснули,
Ну а мне бы пурги, чтоб сейчас тополя
Вспоминали со мной о забытом июле…

Мы по белой пороше брели бы , скользя,
А моя неотступная, цепкая память,
Утопая в снегах, где пробраться нельзя,
Уводила меня в тополиную замять.

Я едва поспеваю за ней в тот предел,
Где про” Дон с Магдалиной” поют менестрели.
Левый берег у Яузы кипенно бел,
Там Лефортово все в тополиной метели…

Пред Елоховским голуби на мостовой,
От Басманной студентов увозят трамваи.
Время «темных аллей». Томик Бунина твой,
Где любая страница любовью пылает!

Белый парусник тополя, наш визави,
Бороздя небеса, плыл в надземные страны…
Почему же на рифы вели корабли
 Мы, своих неумелых  сердец капитаны?

Обещают дожди до конца декабря,
В канцелярии, видно, небесной заснули.
Ну, а мне бы пурги, чтоб сейчас тополя
Вспоминали со мной о забытом июле…





                Снегопад
    
Над Москвой снегопад. Все становится белым-пребелым:
Парки, здания, храмы и мосты над уснувшей рекой.
Будто взял кто-то мел и рисует Москву белым мелом…
Может это февраль хочет скрасить ее непокой?

На Волхонке, Ордынке, в Тайницком – падение снега.
Где земля? Небо где? Замедляет шаги пешеход.
Ни пройти , ни проехать. Мы все утомились от бега.
Вот бы взять разбежаться, подпрыгнуть, нырнуть в небосвод!

Быстрый времени ход, подпадая под сонное царство,
Стрелки движет часов, унося нас назад, не вперед!
Гул Арбатских дворов растворяется в белом пространстве.
Тихо падает снег, мы стоим, он идет и идет…













               
                Джалиль
Джалиль  – звучит, как колокол в ночи,
 Ночи забвенья.  Сердце, не молчи,
Ты оседлай крылатого коня!
Мой смелый, верный конь, неси меня!

Возьму я звуки детской кутерьмы
Из радости пришедшего рассвета
Туда, где не допета песнь поэта,
Под мрачный свод его тюрьмы.

Я время воскрешаю! Так хотел
Казненный в казематах Мообита.
Мой конь над пропастью безмолвною летел
Твоею песней незабытой!

Мотив и стар и нов. Тревога, как струна:
Желание борьбы, уверенность в победе.
Ведь ныне, как тогда, вновь гибнут наши дети,
И пеплом на висках лежит война.

Сейчас в цене – цинизм. ”Всё на продажу!” – стяг  «новых».
Романтизм – пластинкою романса.
Но где-то под луной, там, в ритме контрданса,
Дрейфует совести «АРХИПЕЛАГ».

Я измеряю пульс всегда своим грехом,
И в рубище моем прореха на прорехе,
Ведь «счастье для себя» не прочно в человеке.
Врачую язвы я,Джалиль, твоим стихом!




                Разбитое окно
Дом напротив стреляет, он достал из чехла
То, что душу его превратило в ничто,
И с улыбкою злой, как на мушку щегла,
Он опять выбирает живое окно!

Не хочу по обстрел, я в свой дом не хочу!
Там в углу потемнели от слез образа,
Но я знаю, что раны души залечу
 И с детьми мне придется вернуться назад,

В дом, в который стреляют. Он зажмурил глаза
И в разбитые окна осыпался звон,
Как ребенок немой. Он не может сказать
О душе, что сейчас перешла рубикон!

Может ей не хватало всю жизнь доброты?
Ласки матери или заботы отца?
Дети, те, что игрушкой считают стволы,
С сердцевиной гнилой деревца.















                У всякой войны зверское лицо
                Академик Павлов
Нет худа без добра? И нет любви без муки?
Что мир наш повзрослел пока не вижу я.
Он, как плохой актер заламывает руки –
Бравада, жалкий фарс на сцене бытия!

Он пыжится пыжом и сабелькою машет,
И делит по живому там, где делить нельзя,
Взгляни в глаза сирот – мы делаем их старше!
И бесприютна старости духовная стезя.

Здесь рвутся облака -  обрывками кудели,
Вновь Парки за работой – аж ножницы скрипят:
Как Вам к лицу мундир, гробы, кресты, надели
Вы лавровый венец, все зверское вплетя!

























 





                Гладиатор
Колизей, раскаленные зноем трибуны.
 Кровь впитавший арены песок,
Ты сегодня наложник надменной Фортуны,
не желающей снять поясок…

Тридцать чистых побед. Ты – безудержный Флава,
В волосах твоих – солнца огонь,
 И весталкою девственной Слава
По сей час твою держит ладонь!

Что за дело тебе, что богатый сенатор,
Ставший претором, игры  устроил свои.
Бой в разгаре, вот враг! Победи, гладиатор,
И весь Рим пред тобою в пыли.

Развращенность умов, наслаждения, похоть,
Рев  восторга! И смерть - как свободы глоток…
Уходя, глядя в небо, робко вспомнишь ты локоть
И Фортуну, не снявшую свой поясок!