Чудо только для тебя!

Чудо только для тебя
 Батшева Эскин
 
Батшева Эскин

Чрезвычайное происшествие нарушило привычный бег времени и приблизило людей к традиции. Несколько историй о чудесах.
Смертельная авария
Записано со слов А. К.

В то время я не был религиозным и про Тору почти ничего не знал. Родители репатриировались в Израиль из Белоруссии, когда я был маленьким, и, конечно, отдали меня в светскую школу — куда же ещё? Папа с мамой время от времени попадали на какие-нибудь лекции по иудаизму или им случалось беседовать с раввинами, я же учился в школе воинственно-атеистической, и вскоре стал поглядывать на увлечение родителей еврейской традицией свысока. Я-то сам увлекался чем-то и правда стоящим: программированием, которое тогда только-только начало входить в моду.

Однажды рано утром мы с ребятами ехали на двух машинах на Кинерет. Что может быть лучше, чем провести выходные на берегу озера? Мы наслаждались ветерком, легкой болтовней, весенним теплом, музыкой — и вдруг…

Я не успел сообразить, что произошло. Я увидел только пару белых фар, несущихся нам навстречу, и тут же почувствовал всем телом сильнейший удар. Потом уже мне рассказали, что пьяный водитель на внедорожнике на полной скорости выехал на встречную полосу: лобовое столкновение.

Наши друзья из второй машины тут же подбежали к месту аварии. То, что предстало их взгляду, красноречиво говорило: «Живых здесь быть просто не может». Но почему-то мы были живы — все трое. Парень, который был за рулем, спасся, благодаря подушке безопасности, и получил только серьезные травмы рук. У моего друга, который сидел рядом с ним, был сломан и череп, и позвоночник, и ему потребовались месяцы операций, лечения и реабилитации.

Я сидел прямо за водителем, и при аварии меня припечатало к водительскому сиденью. Я сломал нос, обе глазные орбиты, обе скулы и челюсть. Ну, и бедренная кость сломалась при ударе о консоль — но это уже были мелочи.

Тогда никто не знал, что я также получил еще одну травму, которая на самом деле представляла угрозу для моей жизни. Это выяснилось уже позже, в больнице, когда доктор Фукс, внимательно изучив рентгеновские снимки, обнаружил у меня расслоение аорты. При высокоскоростных авариях внутренние органы могут продолжать движение даже тогда, когда тело останавливается, в результате чего они сталкиваются с грудной клеткой. Это и произошло в моем случае.

Расслоение аорты — это верная смерть почти всегда, точнее, в 98,5 процентах случаев, потому что обычно разрыв распространяется полностью по всем трем слоям аорты. Но у меня были разорваны только внешний и средний слои. Значит, крошечный шанс всё же у меня был.

Боялся ли я смерти? Не знаю, почему-то в тот момент я больше боялся за родителей — как они переживут это? Я их единственный ребенок, они ради меня переехали в Израиль, что они будут делать, если я умру?

А тем временем, родители ехали на такси из Маале-Адумим в Хайфу, чтобы успеть к началу операции, которую нужно было делать срочно, не теряя ни минуты. Папа, мой бедный, мой милый папа, который еще так мало знал про иудаизм, сидел в такси, закутавшись в талит, и всю долгую дорогу молился по большому русскому сидуру Шахарит, прерываясь между частями молитвы, чтобы попросить: «Вс-вышний, прошу Тебя, спаси моего сына. Если ты спасешь его, я начну соблюдать все заповеди!»

Не помню, сколько точно мне сделали в тот день операций: сначала — на открытом сердце, потом оперировали лицо, потом — ногу. И даже после успешного их завершения моя жизнь все еще висела на волоске, и мои папа и мама всё молились и молились…

Тот момент, что я в первый раз смог сжать руку мамы, я никогда не забуду. Я понял, что жив и буду жить. Отец выполнил свое обещание: с того дня они с мамой стали полностью соблюдать все заповеди, а я… Я вооружился медицинской литературой и доказывал каждому желающему слушать, почему я выжил: рассказывал про проценты, про слои аорты, про профессионализм оперирующего хирурга, про вовремя приехавшую «скорую помощь»…

Пока я выздоравливал, какой-то хабадский рабби, как это у них водится, пришел ко мне в палату с пирогом и парой тфилин. Пирог я с благодарностью принял, а от тфилин, разумеется, отказался. На его вопрос «почему?», ответ у меня был заготовлен заранее: «Если бы я думал, что надевать тфилин — это правильно, я бы уже делал это!»

Да, я очень был рад, что не отправился на тот свет, был рад за родителей, гордился собой, что так хорошо прохожу реабилитацию. Чего я не мог понять — так это поразительного единодушия всех, кто слышал мою историю, включая кардиолога, терапевта, друзей, родственников и знакомых, большая часть которых была нерелигиозна. «Б-г сделал для тебя чудо!» — словно сговорившись, твердили они.

Прошло еще несколько месяцев, когда отец решился предложить мне пойти с ним вместе на урок Торы. Он так смотрел на меня, так боялся, что я откажусь, что я… сделал ему одолжение. Даже смешно об этом рассказывать, ведь сейчас я уже много лет — еврей, соблюдающий Тору и заповеди, у меня прекрасная жена и много детей. А в тот день, когда я пошел с папой на урок, мне открылось то, что папе было уже известно: Творец мира, тот самый, Который написал Тору, так хотел иметь отношения со мной — со мной! — что спас меня от смерти!

Пожар, которого не было
Записано со слов Ш. О.

Мы очень любили, когда дедушка приезжал к нам в Иерусалим из своего далекого украинского города. После его отъезда нам всегда оставалось много теплых воспоминаний и несколько подарков. Да, подарки тоже важны, а как же! В последний раз дедушка привез пару подсвечников: «Вы думаете, только здесь у вас, в Израиле, подсвечники есть? А вот посмотрите, какую красоту наши местные умельцы делают!»

Подсвечники были не совсем в нашем вкусе: слишком красочные, немножко даже лубочные. Мы с мужем больше любили серебро. Я продолжала зажигать субботние свечи в своем серебряном канделябре, а «весёленькие» дедушкины подсвечники решила оставить для гостей.

Пока у нас детей не было, и нам было жаль, что вторая спальня в квартире пустует. Однажды мы позвали пару друзей остановиться у нас на шабат. Трапезы они должны были проводить у родственников, которые жили в нашем районе, а ночевать — у нас. Это было удобно, потому что мы тоже были приглашены на вечернюю трапезу к родителям мужа.

Как раз предоставился случай использовать дедушкин подарок. Я начала рассматривать подсвечники. Дедушка говорил мне, что масло здесь нужно заливать прямо в колбочки. Я не смогла идентифицировать материал, из которого сделаны колбочки, но дед меня убеждал, что материал огнеупорный, — так ему сказали в магазине. Я подготовила свечи для себя и для своей подруги, мы зажгли свечи, некоторое время побыли еще дома, а потом отправились — каждая пара к своим родственникам.

Мы с мужем вернулись домой первыми. На лестнице пахло гарью. Открыв дверь, мы в ужасе отшатнулись и закашлялись: в квартире стоял густой дым. Деревянная полочка, на которой стояли свечи, была безнадежно испорчена — она сама и пол под нею были плотно покрыты сажей, а на потолке чернело огромное пятно.

Те свечи, что я зажгла в серебряном подсвечнике, мирно догорали на своём месте, но где же дедушкин подсвечник? Неужели эта лужица неведомого разноцветного вещества на полу — это и есть всё, что от него осталось? Да, видимо, продавец был с дедушкой не очень откровенен, и материал оказался не огнеупорным…

Когда первый шок от увиденного прошел, мы с мужем были поражены новой догадкой. Прямо под полкой со свечами у нас стоит газетница, полная журналов, а сама полка висит между двумя книжными шкафами — но ничего не загорелось!

«Сегодня здесь произошло чудо», — сказал мне муж. — «Я не знаю почему, но мы избежали огромной трагедии». С тех пор я каждую неделю, зажигая субботние свечи, благодарю Вс-вышнего за чудо, которое спасло нас тогда от пожара.

Выжить в теракте
Записано со слов М. С.

Я родился в религиозной семье. Родители вернулись к вере еще до моего рождения, приехали в Израиль, влились в еврейскую общину. Поначалу я не замечал, что чем-то отличаюсь от своих одноклассников, но со временем стал чувствовать, что я как будто сразу живу в двух мирах.

Странно, родителям, вроде бы, не очень мешало, что наш дом совсем не похож на другие дома религиозных. И говорим мы на другом языке, и музыку слушаем другую, и картины на стенах у нас другие, и фильмы мы смотрим, которые даже обсудить не с кем. У меня возникало все больше и больше вопросов по поводу ценностей нашей семьи и ценностей Торы, но меня никто не понимал, и их ответы для меня ни на что не отвечали. Эти вопросы не давали мне покоя ни днем, ни ночью. Учеба пошла под откос.

К моим 18 годам главным чувством стала боль, и в этой боли я спешил обвинить всех, кто меня окружал: своего рава, преподавателей ешивы, друзей, родителей, старшего брата…

Я достиг точки, когда все вокруг меня отказались от меня, включая меня самого. Только моя семья еще была со мной, но ценить это тогда у меня не хватало мудрости. Ешиву я бросил, пошел работать официантом. Что будет с армией — боялся даже думать об этом. Я продолжал носить кипу из уважения к родителям, но когда их не было рядом, кипы на моей голове тоже не было.

Однажды на закате мы с приятелем ехали в гости к общему другу — намечалась большая вечеринка, много народу, пиво, музыка. Друг жил «на территориях», и это добавляло колорита всему мероприятию.

Вдруг наша машина задергалась, зачихала, застучала и остановилась. Это было неприятно: возиться еще с ремонтом. Мы вышли из машины, стали ее осматривать, ничего не поняли, приятель вызвал техпомощь.

И тут мы увидели, как к нам по дороге идут двое мужчин. Нам бы догадаться, что посреди шоссе они могли появиться только из близлежащей арабской деревни, но тогда у нас ничего не вызвало подозрения. Они не держали руки в карманах — просто спокойно шли в нашу сторону. Только когда они подошли ближе, и мы разглядели их лица, мы поняли, что они опасны.

Это случилось очень быстро. Я вдруг увидел, что мой друг лежит на земле, а араб еще втыкает в него нож. Все вокруг было залито кровью. Я вспомнил, что у меня в кармане есть перочинный ножик, и хотел достать его — но почему-то не смог: меня одолела внезапная слабость. По всей верхней части моего туловища распространялось что-то теплое и мокрое. Я инстинктивно протянул руку к шее и нащупал там дыру. В уже отключавшемся сознании протекла мысль: «А, так меня тоже зарезали…»

Но отключиться я не успел. Из машины вызванной нами техпомощи выскочил человек, подбежал ко мне и, недолго думая, просто засунул в зияющую дыру на моей шее несколько пальцев. Мне тогда показалось, что сознание вновь прояснилось, и что я спокойно лежу и наблюдаю за всем происходящим со стороны, но не глазами, которые, как я знал, были закрыты, а как-то иначе. Я видел, что лежу на земле, и что рядом сидит этот парень из техпомощи, я видел, что мой друг безнадежно мертв, и видел, что арабы испарились, словно их и не было.

Меня охватило внезапное чувство, что мне дают еще один шанс. Каждая фибра моего существа знала, что я не умру. Через несколько мгновений я снова стал видеть глазами, как и раньше, и как будто вернулся обратно в свое тело.

Следующее, что я помню, — это пробуждение в больнице. Сначала я просто лежал с закрытыми глазами и думал обо всем, что со мной произошло. Когда я открыл глаза, там было столько людей: тьма медиков, мама, отец, братья и сестры. Все смотрели на меня, улыбались и ждали, что я скажу. Я открыл рот, размял губы и сказал:

— Принесите мне тфилин.

Все начали переглядываться, и в конце концов, мама извиняющимся тоном произнесла:

— Моти, мы не можем…

— Почему, мама?

— Сегодня шабат…

Помню, меня это так огорчило поначалу: вот, хотел тут же начать выполнять все заповеди, выйдя из наркоза, и сразу взялся не за ту заповедь! Но ничего, хоть я и до сих пор в инвалидной коляске, все заповеди снова мои. Я продолжил учиться в ешиве, через год женился — мир на самом деле никогда не отворачивался от меня, это я от него отвернулся. А шрам на шее до сих пор напоминает мне о моем чудесном спасении в ту пятницу.

* * *

Чудеса окружают нас повсюду. Часто они приглушены и едва заметны. Но когда Творец слегка приподнимает занавес природы, он раскрывает Свою Руку именно для тебя.