Игорь Ерёмин

ИГОРЬ ЕРЁМИН
(1934 - 1983)


Не хватало тишины,
Как еды и отчей ласки...
Мы в дыму и диком лязге
Жили звуками войны.

Как душа, земля стонала
По ночам, когда пальба
Нас с постели поднимала
И бросала в погреба.

Из разбитых окон школы
Стоны раненых слышны.
Как ожившие иконы,
Были лица их страшны.

И играл, рыдал на хромке
Призывник в последний день.
И, роняя похоронки,
Бабы бились о плетень.

И тянули руки дети.
– Хлеба! – плакали они.
И молчали на планете
Лишь убитые одни.

СОЛДАТИК

Не только в песне или сказке –
Я в жизни слыхивал стократ,
Как о солдате с тихой лаской:
– Солдатик! – бабы говорят.

А он — в плечах косая сажень
И головой под потолок,
Он силой с каждым, прямо скажем,
Легко помериться бы мог.

А если мал порой... Так что же?
Он подтвердит в бою стократ,
Что не какой-то он негожий
Солдатик а как есть солдат.

Он шёл Европой, и дымилась
Земля под ним в пылу атак.
И, на его сдаваясь милость,
Склонял к ногам знамёна враг.

Его и пуля с ног сбивала,
Но и тогда не наповал.
Сама Россия поднимала
Его на славы пьедестал...

А у него, посмотришь, лычки.
Но что хозяйкам до того?
Знай величают по привычке
Всё тем же званием его.

– Попей, солдатик! – И подносят
Кваску холодного. – Поешь!
И сесть за стол немедля просят,
И ставят щи или кулеш.

– Давай, солдатик, постираю! –
И усталь прежняя не в счёт,
Едва, чугун поставив с краю,
Хозяйка стирку развернёт.

И тут оценишь, что «солдатик»
Звучит солдату не в упрёк,
Совсем как сестринское «братик»
И материнское «сынок».

Не в сходстве ль судеб вся разгадка?
Ведь испокон в любой из хат
Что ни хозяйка, то солдатка,
Что ни хозяин, то солдат.

Не потому ли – пусть нежданный,
Случайный, как в кармане гвоздь, –
Солдат как раз и есть желанный
Хоть для какой хозяйки гость.

И вот о нём она хлопочет,
Как бы в любую из минут
Своим вниманьем скрасить хочет
Его суровый быт и труд.

Всё даст в дорогу, чем богата,
И провожает от крыльца,
Как провожала в путь когда-то
Отца ли, сына-молодца.

Ах, пусть был срок их встречи краток!
И всё же сколько раз потом
О нём: – Ну как он там, солдатик? –
Она вздохнёт, как о родном!

ГРИБЫ

Беда, как мы в войну кормились:
Картошка прелая да жмых.
А тут смотри какую милость
Природа нам явила в миг.

Грибы!.. Я знатную полянку
Нашёл у леса на краю.
Уже наполнил с верхом банку,
Уже за пазуху сую.

А пот с меня на землю градом,
А комары живьём едят...
Но что такое?.. Вижу, рядом
Хлопочет кто-то из ребят.

Не наш – в детдомовской рубахе...
– Не тронь, – кричу, – моих грибов! –
А он – не видно, чтобы в страхе, –
Мол, просто к драке не готов.

Ослаб от голода в дороге.
Хотел на фронт попасть к отцу...
Сказал и смотрит хмуро в ноги,
И чуть не слёзы по лицу:

Такая, дескать, неудача —
Вернули... Что ж, я не корю
И, добрых чувств к нему не пряча:
– Да собирай ты, – говорю.

Вот круг полянки весь обобран.
И так я рад, что уступил,
Поскольку ощутил, что добрым
Быть как-то проще, чем скупым.

И неприязни нет, и в гости
Его к себе домой веду...
– А ну-ка, дети, дров подбросьте, –
Готовит бабушка еду.

И угощает: – Ешьте, ешьте! –
Качнув печально головой:
Мол, подрасти бы надо прежде,
Чем думать о передовой.

И сыт, а всё тревожит запах,
А всё притягивает вид
Грибков в чуть видимых накрапах –
Он тоже: – Ешьте! – говорит.

Хлопочет бабушка: – А ну-ка,
Чайку морковного с огня... –
И гладит гостя, словно внука,
То есть почти что как меня.

МАХОРКА

По большаку, в тяжёлых клубах пыли,
Шли торопливо к западу войска.
Мы у бойцов, что в речке воду пили,
Тихонько попросили табака.

Они глядели на худые лица,
На одежонку, что была бедна.
– От рук отбились.
– Как тут не отбиться? –
Солдат солдату говорил. – Война!

И пусть сейчас она совсем негромко
До слуха доносилась – всё равно:
За похоронкой шла к нам похоронка,
А писем с фронта не было давно.

– Беда, и только! – И кисет с махоркой
Достал солдат. – Берите, ребятня.
Курите! – крикнул он с надсадой горькой. –
Войну закончим – будет вам ремня!

Так он напомнил нам: мы были дети.
И боль отца в его словах была.
И думал я, как дальше жить на свете,
И горько мне цигарка губы жгла.

***

Зимы заснеженные виды
Не восхищают, а гнетут,
Когда гляжу, как инвалиды
По скользкой наледи идут.

Вот летом это незаметней.
Протезы или костыли,
Они свой стук теряют в летней,
Звук поглощающей пыли.

А на морозе скрип их резок.
И плачет, и скрежещет снег,
Когда проходит на протезах
Войну прошедший человек.

Его завижу – и тоскою
Враз отзываются во мне
И сорок первый под Москвою,
И всё, что было на войне.