35

Не печальтесь,  дорогой мой мачо,
В розах есть шипы, в фонтанах - хлам.
Тучи свет засрали, не иначе,
Язвы на младенцах тут и там.

Мир - дерьмо, и я не исключенье,
Тем, что каждый день, и каждый час,
Я пишу своё стихотворение
Саморазвращаясь через Вас.

Денно-нощно я веду дебаты
Сам и прокурор и адвокат,
Это, видно, гены виноваты -
Из Стокгольма мой побочный брат.

Сам с собой в себе веду борьбу
И врага таскаю на горбу.

Первоисточники:

No more be griev’d at that which thou hast done:
Roses have thorns, and silver fountains mud;
Clouds and eclipses stain both moon and sun,
And loathsome canker lives in sweetest bud.
All men make faults, and even I in this,
Authorizing thy trespass with compare,
Myself corrupting, salving thy amiss,
Excusing thy sins more than thy sins are;
For to thy sensual fault I bring in sense—
Thy adverse party is thy advocate—
And ’gainst myself a lawful plea commence:
Such civil war is in my love and hate,
That I an accessary needs must be
To that sweet thief which sourly robs from me.

Не печалься больше о том, что совершил:
у роз есть шипы, а в серебряных фонтанах хлам;
тучи и затмения замарали луну и солнце,
и отвратительная язва живет в сладчайшем зародыше.
Все люди совершают проступки, и даже я -- в этом стихотворении,
узаконивая твое прегрешение сравнениями,
себя развращаю, исцеляя твою неправду,,
находя для твоих грехов больше оправданий, чем для грехов других*.
Ведь чувственному проступку я придаю разумность --
твоя противная сторона становится твоим адвокатом, --
и против себя самого начинаю тяжбу.
Такая гражданская война идет во мне между любовью и ненавистью,
что я поневоле становлюсь пособником
милого вора, который меня жестоко ограбил.