Царскосельское гнездо. Часть четвёртая

Пилецкий-гувернёр заводит:
«От формы отступать нельзя.
Коль мимо офицер проходит,
Отдайте честь ему, друзья!

Брелоки, цепи не носите,
Без шляпы в свет не выходить.
Поблажек даже не просите,
Блажь не положено плодить».

С насмешкой Яковлев явился:
«Спаси охальников, Господь!»
Мальгин: «Фу, дьявол объявился...
Паяц, прости, Господь, сподобь!»

«Паяц, к тому же с родословной...» —
Вступил надменный Горчаков:
«Вы с шуткою весьма условной,
Годитесь разве для полков...»

«Сочту за честь я стать гусаром...» —
В карман за словом не полез:
«Я, Горчаков, ещё не старый,
Острот в запасе — до небес!»

Их пикировка прекратилась,
Когда в мундирах вышли вдруг
Почти однофамильцы — сила...
Ведь Пушкин Пущину стал — друг...

У Кюхельбекера шов лопнул,
Мундир ему был слишком мал.
А Пушкин лишь ногою топнул —
Фигуре в зеркале внимал.

Сострил мгновенно Илличевский:
«Наш бедный рыцарь Клит
Лицом обыкновенный,
Теряет сзади вид
От трещины мгновенной».

Мундир у Кюхли заменили,
Он Яковлеву прошептал:
«Смотрите, Пушкин — хвост павлиний...
Отец все деньги промотал...»

«Нет, не павлин, а обезьяна...» —
Понизил голос визави.
«Он страшен — скопище изъянов,
Кровь негров есть в его крови...»

Мгновенно подлетает Пушкин:
«А ну, извольте, повторить!»
Бьёт Кюхельбекера друг Пущин:
«Как смеешь гадость говорить?»

Пилецкий прекращает драку:
«Марш по коморам все!» — Кричит.
«Нет места грубым забиякам...»
Побитый лицеист молчит.