Роберт Браунинг. Моя последняя герцогиня

Роберт Браунинг.  Моя последняя герцогиня

Феррара




Моей жены последней открываю
Для Вас портрет, она здесь как живая,
Моя дукесса, сутками писал
Ее брат Пандольф, выше всех похвал
Его работа. Не присесть ли Вам?
Смотреть удобней так. К моим словам
Прислушайтесь: фра Пандольф – лишь его
Встречать без разрешенья моего
Мог этот взгляд, и гости вроде Вас,
Когда я штору, как и в этот раз,
Отодвигал, следили в  изумленье,
Как Вы сейчас, на полотне движенье
Таинственных страстей. Как передать
Сумел художник жизни благодать?
Но, к сожалению, не только мужу
Из сердца герцогини путь наружу,
В румянец щек, открыть веселью путь
Легко так удавалось, кто-нибудь,
Брат Пандольф тот же, мог сказать, пожалуй,
Что нежность плеч  ревниво скрыта шалью,
Что кисти не способны оттенить
На горле чуть трепещущую нить –
Учтивость лишь, но вмиг глаза жены
Вдруг радостью бывали зажжены.
Она была – как бы сказать точнее? –
Повсюду склонна место рядом с нею
Дать  радостям  и легким впечатленьям.
Приветлива ко всем земным явленьям,
Куда ни кинет взгляд – все мило ей,
А взгляд скользил не только по моей
К ней благосклонности, я перед ним
Был равен, в том же ларчике  храним,
Что и закатный луч, и белый мул,
Который под седлом ее вздремнул;
Глупец назойливый, сорвавший ветку
Цветущей вишни для нее – приветом
И благодарностью  она дарила всех
И все вокруг.   Румянец, ласка, смех
Для всех и каждого, как будто мой
Дар не ценней безделицы иной –
Дар имени, что в глубине веков
Не чуждо было лавровых венков.
Унизиться до мелких обвинений?
Я не красноречив для объяснений,
Но если б даже поняла она,
Урок усвоив, где перейдена
Черта, и попросила бы прощенья –
И в нем я чувствовал бы униженье.
Но унижать себя мне не с руки.
Зло ширилось, как паводок реки.
Улыбками жена меня встречала,
Точь-в-точь такими же, как привечала
Любого смертного. Отдать приказ
Пришлось, улыбки кончились тотчас.
Да, как живая. Но пора к гостям.
Я повторял уже и здесь и там,
Что, на приданое имея право,
Надеюсь я на честь и щедрость графа,
И Вам, его посланцу, вновь скажу:
Лишь дочь его – центральное  бижу
Всей нашей сделки.  Но сойдем же вниз.
А вот Нептун, мне в Инсбруке сей приз
Отлит, в Ферраре нет его ценней
Средь укротителей морских коней.






My Last Duchess

BY ROBERT BROWNING

FERRARA



That’s my last Duchess painted on the wall,
Looking as if she were alive. I call
That piece a wonder, now; Fra Pandolf’s hands
Worked busily a day, and there she stands.
Will’t please you sit and look at her? I said
“Fra Pandolf” by design, for never read
Strangers like you that pictured countenance,
The depth and passion of its earnest glance,
But to myself they turned (since none puts by
The curtain I have drawn for you, but I)
And seemed as they would ask me, if they durst,
How such a glance came there; so, not the first
Are you to turn and ask thus. Sir, ’twas not
Her husband’s presence only, called that spot
Of joy into the Duchess’ cheek; perhaps
Fra Pandolf chanced to say, “Her mantle laps
Over my lady’s wrist too much,” or “Paint
Must never hope to reproduce the faint
Half-flush that dies along her throat.” Such stuff
Was courtesy, she thought, and cause enough
For calling up that spot of joy. She had
A heart—how shall I say?— too soon made glad,
Too easily impressed; she liked whate’er
She looked on, and her looks went everywhere.
Sir, ’twas all one! My favour at her breast,
The dropping of the daylight in the West,
The bough of cherries some officious fool
Broke in the orchard for her, the white mule
She rode with round the terrace—all and each
Would draw from her alike the approving speech,
Or blush, at least. She thanked men—good! but thanked
Somehow—I know not how—as if she ranked
My gift of a nine-hundred-years-old name
With anybody’s gift. Who’d stoop to blame
This sort of trifling? Even had you skill
In speech—which I have not—to make your will
Quite clear to such an one, and say, “Just this
Or that in you disgusts me; here you miss,
Or there exceed the mark”—and if she let
Herself be lessoned so, nor plainly set
Her wits to yours, forsooth, and made excuse—
E’en then would be some stooping; and I choose
Never to stoop. Oh, sir, she smiled, no doubt,
Whene’er I passed her; but who passed without
Much the same smile? This grew; I gave commands;
Then all smiles stopped together. There she stands
As if alive. Will’t please you rise? We’ll meet
The company below, then. I repeat,
The Count your master’s known munificence
Is ample warrant that no just pretense
Of mine for dowry will be disallowed;
Though his fair daughter’s self, as I avowed
At starting, is my object. Nay, we’ll go
Together down, sir. Notice Neptune, though,
Taming a sea-horse, thought a rarity,
Which Claus of Innsbruck cast in bronze for me!