Николай Добронравов

НИКОЛАЙ ДОБРОНРАВОВ
(1928 -2023)

Я — сын годов безрадостных. А лира
Моя — жалейка в камерной Руси.
Ах, сердце — коммунальная квартира,
В которой мы мальчишками росли.

В клетушках-клетках многое вмещалось.
Все рядом — и чужое, и свое.
Все уживалось — ненависть и жалость,
И ясный взгляд, и грязное белье.

Душа людей — она не из металла.
Заботливы улыбки подлецов.
Ах, сердце, ты так искренно впускало
Под теплый кров свой временных жильцов!

Мы за наивность многим поплатились.
Поймешь ли сразу — кто твои друзья?
Нашли себя. Со многими простились.
Но их из сердца вычеркнуть нельзя.

Давно живем без страха и без риска,
С уютом комфортабельным на «ты».
Осталась постоянная прописка
Стесненья, компанейства, доброты.

И сердце так же бьется, как и раньше.
И тот же неоплаченный кредит:
Тетрадка в клетку, абажур оранжев,
И примус старой нежности коптит…

СОЛДАТ

Очень Долгую Жизнь нагадала цыганка,
Нагадала детишек, нагадала удачу…
Но о ком-то ночами тоскует тальянка,
А о нем, безымянном, даже дети не плачут.
Просто не было их. Ни удачи, ни счастья.
Словно жизнь вся была предисловием к бою
Да ученьями в наспех сколоченной части,
На картофельном поле, с почерневшей ботвою.
Он не знал, что так сразу подломятся ноги,
Да в глаза только солнце кровавое брызнет…
Он упал на промерзшей, на страшной дороге,
Но она называлась Дорогою Жизни.

ВОЕННЫЕ ОСКОЛОЧКИ

Фуражка да с околышком…
Баланда из ботвы…
Военные осколочки –
Братва из-под Москвы.

Воронки да пожарища.
А мы шагаем в класс.
И спорю я с товарищем –
Где мина, где фугас?

Слова исповедальные
О бедах фронтовых.
Квартиры коммунальные.
Паёк на семерых.

Ах, как вы ныне ценитесь,
Военные рубли?
Буханка хлеба – семьдесят,
Билет в театр – три.

С тех пор у нас не плесенью
Сердца поражены –
Лирическими песнями
Эпической войны.

Мы труд познали смолоду.
Нам рук своих не жаль.
Сердца у нас –  не золото,
Осколочная сталь.

И мысли не припудрены,
И злостью сводит рот.
Занозы да зазубрины
В характерах сирот.

…Уже в поре цветения,
Как майские сады,
Иные поколения,
Не знавшие беды.

Но памятью нетленною,
Рождённые в огне,
Разбросаны военные
Осколки по стране.

И сердце вновь сжимается:
Легко ли вам, светло,
Голодные красавицы
Из детства моего?

Вновь в памяти проявится,
Как свет летящих птиц,
И бедность ваших платьицев,
И бледность ваших лиц.

И вот, обнявшись, снова мы
Сидим, дыша едва,
И кажутся суровыми
И взгляды, и слова.

Но гордо и раскованно
О битве за Днепром
Трофейный, лакированный
Поёт аккордеон.

Ещё Отчизна бедствует,
Но всё пойдёт на лад:
Что шепчут губы детские,
То пушки говорят.

Мы слёзы скрыть стараемся,
Душа в беде горда.
Мы скоро распрощаемся.
Надолго. Навсегда.

Подстриженные чёлочки.
Косички до земли.
Военные осколочки,
Родимые мои…

ЦЕНЗУРА

У нас в России
Страшнее МУРа
Везде и всюду
Была цензура.
Сейчас в России —
Перемещенье.
Взамен Главлита —
Цензура денег.
Чтоб выйти в люди,
Взойти на сцену,
Составлен ныне
Подробный ценник.
Провозглашая,
Что нет цензуры,
Со всех артистов
Дерут три шкуры.
Цензуре слова
Пришла на смену
Цензура взяток,
Цензура денег.
Ученым юным —
Голодный тренинг.
И вся наука
Сидит без денег.
Да будь ты нынче
Хоть трижды гений,
Тебя задушит
Цензура денег.
Рычанье рынка.
Диктат прилавка.
Над Терпсихорой
Висит удавка.
И даже тот, кто
Не вяжет веник,
Давно без дела,
Давно без денег.
— Чего ж молчишь ты?
Чай не бездельник!
— Мне рот замкнула
Цензура денег.

У БУКИНИСТА

Пахнут бессмертьем книжки. Подвальчик гнилой и мглистый…
Часами стоит мальчишка в лавке у букиниста.

Смотрят глаза лилово, пристально и глубоко…
Он спрашивает Гумилева, Хлебникова и Блока.

Ему с утра перед школой дает двугривенный мама,
А он собирает деньги на Осипа Мандельштама.

На прошлой неделе Кафку открыл для себя мальчишка.
И снова он в книжной лавке. Он вечно чего-то ищет.

Болезнь эта не проходит. Я знаю таких ребят, —
Мальчишка в конечном счете найдет самого себя.