Белые храмы

ПУТЬ  НА ВАЛААМ

Записки странствующего художника

                Время затворников

               С началом эпидемии у нас наступило странное время. Все замерло, как в сказочном королевстве, в котором маленький злой волшебник остановил часы на главной городской башне. Пустынные улицы и проспекты преобразили город до неузнаваемости. Где-то за его каменными стенами все еще билась и пульсировала затаившаяся жизнь.
               Петербург даже в таком необычном  состоянии оставался привлекательным: большой музей под открытым небом. Он заблистал какой-то особенной первозданной чистотой, больше ничего не скрывало его роскошных фасадов. Рисовать их стало гораздо удобнее. Правда, из этого получалась какая-то мертвая красота. Кто в нее такую поверит? Потом забрезжил долгожданный рассвет. Мир как раненая птица, которая снова пыталась взлететь. Тогда мы сбежали из своего прекрасного плена, едва узнав, что Карелия открыла свои двери...
                Убегающая серая лента шоссе, как двигатель возвращенной тебе жизни. Словно выныриваешь из глубины и жадно хватаешь ртом свежий воздух. Невидимая миру болезнь четко обозначила близость бесчувственного края. Нужно торопиться жить…
                Первая дальняя поездка, конечно же, на Валаам. Без этого не обходится ни один отпуск, неизменно превращая ее в главное событие и вершину года. По-настоящему, дорога туда начинается в поселке Саперном после посещения храма Коневской иконы Божией матери.
                Службу в этот день вел протоирей Сергий Бельков, известный в миру помощью в освобождении людей от наркотической зависимости. Говорил он настолько естественно и просто, что каждое его слово сразу попадало в душу. Рядом с нами только помогавшие ему двое певчих. Все получилось как-то, по-родственному, по-домашнему.
               Принимаем происходящее, как благословение своего будущего предприятия, пишем записки и ставим свечи. Теперь можно спокойно двигаться дальше...

                На Сортавалу

               Карелия начинается сразу за Приозерском, родным городом киногероя Данилы Багрова и крепостью Карела, у стен которой снимался эпизод, с песней «Крылья» в исполнении группы «Наутилус Помпилиус». Никакой границы чертить не надо. Она читается в названиях поселков, рек и озер. Природа тоже совершенно другая. Карелию просто чувствуешь, дальше начинается настоящая лесная сказка. Правда, какой-то пост совместного несения службы пограничников и полиции мы все же проехали. Стоявший пограничник внимательно посмотрел на петербургские номера нашей машины и, махнув рукой, не останавливая, отправил дальше. Это вопросов не вызывало: граница с соседней Финляндией всего в 20-25 километрах от трассы на Сортавалу. Дорога идет в обход северо-западной части Ладожского озера. Магистраль на своем пути часто разрезает лесистые сопки и оказывается стиснутой красивым рельефом скальных пород с обеих сторон. В синее небо стремительно вонзаются рыжие стволы высоких корабельных сосен. Потрясающий пейзаж, достойный кисти Николая Рериха, иногда портит наскальная живопись современного человека. Каждый раз она резко спускает тебя на землю.
               Ближе к Сортавале дорога начинает петлять, а крутые повороты делают ее небезопасной. По пути на Валаам мы каждый раз успеваем открыть для себя новый уголок полюбившейся Карелии.
Теперь это музей деревянных скульптур «Город Ангелов» в Ланденпохье. Представление их здесь довольно необычное. Талантливо сработанные русскими мастерами фигурки ангелов «летят» на нитях в проемах стрельчатых окон или стоят на полу в старой разрушенной кирхе.
               Нужно сказать, что деревянная скульптура всегда органично вписывается в карельский пейзаж, в котором лес традиционно составляет его главное богатство и душу. Очень теплый для восприятия материал, естественное продолжение живой природы. Необычное соединение прошлого и настоящего в разоренном лютеранском храме рождает в голове новую иллюзию, некую идею добра и всеобщего примирения. Наверное, ангелы действительно иногда спускаются на нашу грешную землю, но где это происходит на самом деле, никому неизвестно. По мне, они обретают живую человеческую плоть в дорогих и любимых людях, а еще чаще, в наших детях.
               Эту многофигурную экспозицию, сопровождавшуюся фотовыставкой об истории церкви и ее прихода, можно воспринимать вместе находящимся рядом кладбищем погибших в годы войны финских солдат. Оно аккуратно ухоженное, как и многие другие на карельской земле. Исключая редкие случаи вандализма, отношение к таким захоронениям у жителей довольно спокойное. Их сюда не звали, но историю уже не переписать. Сюда следует добавить, что в любом местном музее, повествующем о событиях на Карельском фронте, вам непременно и самым подробным образом расскажут о жизни и быте финских солдат. И это несмотря на то, что период финской оккупации здесь отмечен созданием концентрационных лагерей и массовым истреблением населения, которое ничем иным как геноцидом, называть нельзя. В соседней с Карелией Ленинградской области, да и многих других регионах, отношение к таким же захоронениям немецких солдат куда болезненнее. Было время, что и до народных сходов, прямого противостояния доходило. Не хотели люди жить рядом с таким местом.
               Причину таких различий долго искать не стоит. Германия, Италия, Венгрия или Румыния находятся слишком далеко, и многие россияне их в глаза не видели. Финляндия всегда здесь, рядом, в двух десятках километров. Она привлекает соседей примером своего благополучия, близостью культуры, бережным отношением к погибшим. Поездки через границу в обе стороны давно стали привычной нормой. Правда, у современных молодых финнов прежней памяти уже нет. Карелию все меньше воспринимают потерянной территорией, о ней мало говорят. Она постепенно превратилась в небольшую часть семейной биографии, где может сохраняться сколь угодно долго. К слову, у наших молодых людей в этом вопросе с ними немало общего. C «непримиримых позиций» чаще берутся судить те, кто никогда не воевал и не был солдатом. Дай Бог, чтобы сегодня не пришлось проверять цену патриотизма многих из нас. Настоящие фронтовики к поверженному противнику всегда были терпимее. Смерть потом многое уравнивает.
               В нашем прошлом осталось немало запутанных страниц. Известно, что в оккупированной Карелии, искусствовед, младший лейтенант Ларс Петтерссон совместно с художником и скульптором Ойва Хелениусом провели тщательную инвентаризацию деревянных церквей и часовен. Они старательно обследовали, зарисовали и сфотографировали 242 храма на территории Заонежского полуострова и Межозерья. Делалось все это по распоряжению финского командования. Определялась стоимость, заводился учет в новом хозяйстве. Уходить из Карелии они не собирались. Все это происходило на фоне продолжавшегося грабежа церковного и культурного имущества финскими солдатами. Немало ценностей было вывезено в Финляндию и возвращено только после ее капитуляции в 1944 году.
               К нашему времени из «списка Петтерсона» сохранилось только 32 церкви, а может и меньше. После войны Ларс Петтерссон опубликовал монографию о церковной деревянной архитектуре Заонежья. Документ получился уникальный, которым пользуются многие наши специалисты. Теперь мы можем хотя бы знать, что имели раньше.
               С деревянными церквями теперь совсем беда. Пожары и неумелая реставрация раз за разом ведут к потере лучших памятников русского зодчества. Два года прошло, а страсти по поводу сгоревшей церкви Успения в Кондопоге, так и не остыли. Малым утешением служит, что видел это онежское чудо и дважды рисовал его. Это была лебединая песня, память на всю оставшуюся жизнь…
               Дерево, при всех его замечательных качествах - недолговечный материал. На Руси огонь уничтожал церкви, иногда целые деревни и города стирал с лица земли. Это воспринималось как неизбежное, погибших оплакивали. Собирался народ и всем сходом строил себе новую церковь лучше и краше прежней, помогал рубить избы семьям погорельцев. После этого потери легче забывались. Загляните в историю любого старого православного храма. Он на своем месте строился и перестраивался по нескольку раз. Теперь попытка восстановления часто ведет к окончательной потере старого храма. Утрачены прежние навыки мастеров, строим мы теперь совсем по-другому, удобным импортным инструментом. Разница читается с первого взгляда...
                Сортавала - небольшой по российским меркам город со шведским, финским и российским прошлым. В его непростой истории и судьбах живших людей разобраться также непросто, как пройти на лодке по ладожской волне к изрезанному шхерами берегу. После окончания войны и вторичной эвакуации финнов в Финляндию сюда прибыли переселенцы из союзных республик СССР, преимущественно русские, украинцы и белорусы. С этого времени количество проживавших финнов и родственных им карелов здесь не превышало 5%. Другое дело, что Карелия меняла приехавших сюда людей. Они сохраняли свой язык, элементы национальной культуры, но уже заметно отличались от прежних соплеменников. По этой части Карелия похожа на далекую от нее Америку.
               Помнится, как мой дед посадил у себя на участке виноградную лозу, привезенную им из дальних краев. Потом с удивлением пробовал вкус виноградной ягоды на выросших кустах и качал головой. Другой была его земля, другим стал и виноград…
               Люди старшего поколения еще помнят не самые худшие в их жизни годы советской власти, когда у каждого была работа и стабильный заработок. Теперь Сортавала уже не промышленный центр, его предприятия после 90-х годов тихо испустили дух, как и многие другие в республике. Российский бизнес сюда не торопится: вложенные в местную экономику деньги не обещают скорой отдачи. Остается туристическая отрасль, по части которой Сортавала занимает почетное второе место в республике после столицы Петрозаводска.
                Те, кто успел встроить сюда свои скромные возможности, чаще всего занимаются частным извозом, сдают жилье внаем прибывающим туристам. Ограниченность туристического сезона и скудность выбора нередко диктуют высокие цены, которые приезжие люди совершенно напрасно пытаются адресовать каким-то особым чертам местного характера. Все это происходит из-за скоротечности таких отношений. Сортавала - транзитный, ближайший материковый населенный пункт на пути к Валааму, куда поток паломников и просто любопытствующих не иссякнет никогда. Люди здесь приветливы и гостеприимны и не их вина, что суровые условия однажды поставили их на грань выживания. Как ни крути, а это заставляет многих действовать по своим правилам, иногда похожим на причудливую смесь из прошлого советского наследия и гримас дикого капитализма.
                Улочки и дома Сортавалы, как отпечатки человеческих пальцев, по которым восстанавливаешь минувшие события. В историческом центре сохранились здания в стиле северного скандинавского модерна, рядом деревянные бараки, которые можно отыскать в любом карельском городе. За ними стоят скромные «хрущевки» эпохи победившего социализма. Нынешнее время тоже торопится внести свою посильную лепту, отстраивая дворцы для новых хозяев жизни и отели в природоохранных зонах. Что же, будущие поколения оценят всех. Возможно, у кого-то появится шанс оказаться лучше и достойнее нас…
                И все же самым большим богатством этих мест является уникальный природный ландшафт, образовавшийся на северо-западных берегах Ладожского озера после схода ледяного покрова многие тысячи лет назад. Шхеры… Ничего более красивого в других местах мне видеть не приходилось. Когда наш крохотный катер, сбросив скорость, входил в узкий прибрежный залив, шел мимо похожих на атомные субмарины темных отшлифованных скал, кружил среди бесчисленных островков - корабликов, мне казалось, что я принимал фантастический морской парад. Нет, я не кричал им адмиральских приветствий, а безмолвно молил Бога, чтобы эти малодоступные берега как можно дольше оставались в таком первобытном состоянии. Поднявшись на каменную вершину, неожиданно понял, что крыша мира находится именно здесь. Передо мной до самого горизонта простиралась блестевшая под северным солнцем вода, плыли, меняли свои очертания и висели в воздухе синие острова…
                В какой-то момент меня охватило странное возбуждение, захотелось карабкаться по скалам, пробираться по каменистым тропам в поисках пещеры со следами инопланетных пришельцев или кругов древнего магического лабиринта. Откуда на меня хлынул такой поток энергии, неизвестно. Только ехавшие вместе с нами туристы, вели себя таким же образом...

                «Ревущие сороковые»

                Утро нового дня хорошей погоды не обещало. Волны плясали от берега до самого горизонта. Раскачавшаяся свинцовая масса воды каждый раз припечатывала бетонное основание причала, издавая характерный чмокающий звук. Разбуженный июльскими ветрами дух Ладоги сердито поднялся из ледяных глубин. Метеоры в такую погоду на Валаам не пошли. Автобусы с туристами приезжали и уезжали обратно. Все чего-то ждали и надеялись. Погода на день могла меняться не один раз.
                Мы свалили все свои пожитки на причале и решили ждать до победного конца. Нашли номер телефона и позвонили в какую-то частную компанию. Там обещали отправить нас на Валаам уже сегодня. К 11 часам утра ветер немного стих, и первый катер повез туристов на ближайшие шхеры. Это еще не Валаам, но уже обнадеживало. Теперь катера подходили к причалу одни за другим. Они принимали на борт пассажиров и уходили. На велосипеде подъехал представитель перевозчиков и сообщил, что нашел для нас катер, идущий на Валаам. Надев на себя разом все имеющиеся теплые вещи и подхватив рюкзаки, мы побежали на другой конец причала. У деревянного мостика стоял хозяин катера в фуражке флотского образца с якорем на кокарде. На его жилистой руке - сведенная шрамами неизвестная татуировка. Кроме нас двоих, сюда подошло еще шестеро пассажиров.
               Наше суденышко имело потрепанный вид, будто только что вышло из «ревущих сороковых» в необъятных просторах Атлантики.
               - Все собрались, можно начинать посадку, - бойко доложил представитель перевозчиков, не слезая со своего велосипеда. Он уже готовил к посадке следующую группу.
               - Дойдет? – спросил я с робкой надеждой в голосе.
Хозяин катера окинул меня презрительным взглядом и сплюнул за борт:
               - Вы у меня еще про температуру ладожской воды спросите. Дойдет, двадцать лет здесь хожу. Меня тут каждая собака знает.
               После этого все пассажиры послушно заняли свои места на катере и надели оранжевые спасательные жилеты.
               - А что такое «ревущие сороковые»? – спросила ты шепотом.
               - Морской термин, ветры на этих океанских широтах. Они дуют в Южном полушарии. Мы сейчас с тобой на другом конце света.
             Светило яркое солнце, и мы ушли от берегов Сортавалы в приподнятом настроении. На открытом пространстве снова поднялся ветер и погнал волну по правому борту. Катер превратился в скачущую лягушку. Ближе к островам архипелага на ясном небосклоне появилась небольшая темная туча. Не раз замечал, что в этом месте на Ладоге часто происходят любопытные атмосферные явления.
             Приближавшаяся к нам туча была похожа на лохматую голову с длинным как клюв носом. Она двигалась со стороны Валаама, снижалась и быстро увеличивалась в размерах. Мы вошли в нее словно в вечерние сумерки. Небо тут же извергло сверлящие воду струи дождя. «Голова» громыхнула над нами хохочущим раскатом грома и покатилась над Ладогой дальше. Непогода ушла также внезапно, как и пришла сюда. Валаам снова засиял яркими красками.
             Когда катер вошел в Монастырскую бухту, синяя вода в ней была ровной и прозрачной, как стекло. Обогнув Скитский остров, мы ступили на святую землю у Владимирского моста.

                В главном храме

             Вставать утром можно рано или поздно, а на Валааме это хорошо делать с первым ударом колокола. Потом поспешить на праздничную литургию Сергия и Германа Валаамских основателей монастыря…
             Непривычно безлюдно в этот день в центральной монастырской усадьбе. Служба идет в верхнем храме Спасо - Преображенского собора. Всех кто сюда приходит, пускают по карантинным правилам, с соблюдением расстояния между прихожанами. Пол в храме для этого покрыт специальными отметками. Занимаешь одну из них, как шахматная фигура на расчерченной клетками доске. Это где-то даже удобно, поскольку добавляет каждому обзора. Вокруг все больше своих, местных, но были и приезжие, заметно выделяющиеся стилем одежды.
              Монастырская служба строга в соблюдении правил, но проста и понятна каждому. Ничего нет лучше ее. Все в ней идет от сердца к сердцу, вызывая ощущение духовной радости и общего единения. Понимаешь, что не зря так долго ехал сюда по земле и воде. Дом Бога - это теперь и твой дом.
              Оказываюсь по самому центру храма напротив алтаря под хорами. Отсюда лучше видно происходящее богослужение. Все мужчины стоят в храме по правую руку. Так здесь заведено, и этот порядок никогда не меняется. Долго ищу тебя взглядом среди прихожанок и нахожу за фигурой монахини в традиционном черном одеянии. Вижу твою склоненную голову в небесно-голубой косынке, и от этого делается особенно спокойно и приятно на душе. Все будет хорошо. Про себя отмечаю, что у меня ушло прежнее ощущение неловкости от своего присутствия в храме. Теперь это и моя жизнь. Рядом идет фотосъемка и запись Божественной литургии. Через несколько дней, уже в Петербурге, увижу себя на фото в толпе за спиною настоятеля монастыря епископа Панкратия...
               Постепенно погружаюсь в происходящее и получаю от службы необыкновенное наслаждение. Увиденное мною действие усиливается духовным песнопением братского монастырского хора. Валаамские распевы постепенно отрывают тебя от пола, и ты, сам того не замечая, паришь с удивлением взирая с высоты на стены, богато украшенные фресками, и происходящее внизу священнодействие. Среди многоголосого хора выделяется чей-то красивый бас, который тянет свою ноту заметно более других. Этот момент настолько сладостен, что слезы внезапно подступают к самому горлу. Потом приходишь в себя и с великой радостью становишься на колени, вместе со всеми поешь слова молитвы: «Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго...»
                Чудно, но во всем этом общем хоре мне ясно слышится твой голос. Подумал, что такого здесь быть не может. Ты стоишь далеко и храм большой. Значит, он просто звучал и пел во мне, говорил за меня правильные и нужные слова...
                Уже позднее вспомнилось, что была в храме молодица с младенцем. Видно устало под конец службы ее малое дитя. Тогда пошла молодица с ним меж рядов молящихся и в глаза им стала заглядывать. Глаза у нее светлые и добрые, радостью за сына полные, что он так бойко своими крепкими ножками по храму ходит. Будто, говорила молодица всем и каждому: «Посмотрите, люди добрые, как он хорош, как много умеет! Это мой сын, моя плоть и кровь, и на меня он похож...» И стали тогда люди, молящиеся им в ответ улыбаться, ровно светом зажигать храм. Верно, в нем еще светлее стало. А я подумал: «Она же, как Богоматерь с юным Иисусом идет. Так, видно, оно тогда было и будет теперь всегда»...


                Скитский остров

                Мы идем, взявшись за руки по Скитскому острову к Дубовой аллее, которую с недавнего времени считаем своей. Никогда не забуду, что это ты впервые однажды привела меня сюда. Теперь этот путь измерен нашими шагами. Сколько людей делали его прежде или сделают после нас, никому не известно. Сейчас здесь совсем безлюдно. За весь день можно никого не встретить. Тишина, в которой только деревья меж собой говорят: скрипнут стволами, шепотом ветра ответят, что на самом верху их зелеными кронами играет…
              Каждый раз встречу с Валаамом начинаю с посещения часовни Крестных страданий Спасителя на Скитском острове. Она будто ожидает меня. Привычно уже беру в руки Псалтырь и начинаю читать его там, где открылось. Удивляюсь звучанию своего голоса, который в часовне меняется и обретает странную силу…
               В первый же день даю волю страстному желанию рисовать акварельными красками. Душа требует прикосновения к этому миру. Чувствую, что дает знать некоторый перерыв в работе с цветом. В Петербурге у меня другие занятия. Рука периодически зависает над красками в поисках нужного оттенка. Кажется, теперь идет лучше. Задерживаю взгляд на стенах часовни, любуясь их меняющимся освещением. Нужно торопиться, потому что любой погожий день без дождя следует принимать, как Божию благодать. Неожиданно солнечный луч попадает на крест часовни, и он вспыхивает ярким сиянием, от которого хочется спрятать глаза. В тот же миг в голову приходит мысль, что теперь над моей головой светят сразу два солнца.
               В следующий раз иду дальше, к скиту Всех Святых или, как его здесь все называют - Белому скиту. Он действительно беленый и белый, а своими размерами похож на уединенный монастырь. Скит со своим строгим уставом и женщин туда допускают только один раз в год на храмовый праздник. Испрашиваю у подошедших к воротам монахов разрешения пройти на территорию скита и набрать святой воды. Братья проводят меня во внутренний двор и показывают колодец.
               - Сам справишься, как?
               - Управлюсь, спаси Господи!
               - Во славу Божию, - отвечают монахи с достоинством и степенно идут дальше.
              Открываю дощатую крышку колодца и отпускаю цепь с ведром. Где-то внизу слышится плеск воды. Начинаю вертеть рукоятку колодезного ворота. Полное ведро натягивает цепь и медленно движется вверх, сыплет серебряными струями святую воду. Набираю ее в несколько пластиковых бутылок и оставляю за воротами Белого скита. Одну из них беру с собой. Принимаюсь рисовать так, чтобы на рисунок попала колокольня, и белые стены скита через лес просвечивали. Слегка набрасываю карандашом рисунок и собираюсь писать его акварелью. Только тут замечаю, что воды для красок у меня нет. После небольшой заминки принимаюсь разводить их святой водой, первый раз в жизни…
               Очень скоро тучи затягивают небо, и начинает накрапывать дождь. Торопливо укладываю свои вещи и собираюсь уходить. Дождь принимается еще пуще и в дороге от него уже нет никакой защиты. Неожиданно рядом останавливается черный внедорожник. За рулем монахиня: «Садитесь, подвезу вас, куда нужно?» От неожиданности такого предложения немного теряюсь, но потом быстро забираюсь в машину.
               - Художник?
               - Да, Белый скит сегодня рисовал. Вот только закончить не успел.
                - Его многие художники рисуют.
                - А я видел вас вчера в храме на утренней службе. Мы даже стояли с вами неподалеку.
                Губы монахини трогает едва заметная улыбка.
                - Вам где лучше остановить, у дома лесника?
                Возле Владимирской часовни монахиня сворачивает влево и подвозит меня к самому крыльцу. Начавшийся ливень здесь нестрашен. Кланяюсь и благодарю за помощь. Вспоминаю, что в минувшем году она уже подвозила меня сюда со Смоленского скита. Тоже сильный дождь шел. Такое поведение людей на Валааме считается обыкновенным. Они доброжелательны, легко отзываются и помогают друг другу. Это доставляет людям обоюдную радость. Здесь вообще разговаривают немного иначе, на другом русском языке, лишенном грубости и пустых эмоций.
               Своего, коренного населения на Валааме сейчас нет. Люди приезжают сюда на короткое время, другие надолго или навсегда. Последнее, делать непросто. Валаам – не совсем обычная человеческая среда обитания. Прежде всего, это православная монастырская обитель, место служения, духовный и нравственный выбор для каждого человека. Спустя столетия Спасо - Преображенский монастырь на Валааме превратился в один из важнейших столпов, на которых сегодня держится древо русского мира, а он, как известно, шире границ нашего Российского государства. Кто-то уходит сюда из мирской жизни, чтобы в уединенных лесных скитах денно и нощно молиться Господу. Другие люди служат здесь самому Валааму. Вся эта система тесно связана межу собой.
                Есть у Валаама и другая интересная особенность: он притягивает многих людей. Кому-то стоит приехать однажды, и потом его сюда тянет, как лодку к своему берегу. Давно ли сам делал здесь первые, робкие шаги в православии? Винить за это никого не следует, таким было наше общее прошлое.
                Иногда люблю украдкой наблюдать за работой в саду местного лесничего Николая. Он приехал на Валаам с Украины. У него выразительный, почти иконописный тип лица, напоминающий его тезку, Святителя Николая. Сходства добавляет короткая стрижка седых волос и борода. Его внимательные, голубые глаза не кажутся мне холодными. Николай о чем-то рассказывает. Руки его, при этом, постоянно делают какую-то работу. Сын Алексей, высокий и статный, похож на него не только внешне. Отец сумел передать ему такое же отношение к труду и любовь к земле. Исчезающий, почти реликтовый тип мужчины для наших тепличных городских условий, когда он абсолютно все умеет делать собственными руками. Бродить по лесу с Николаем не просто интересно и познавательно. Здесь он знает каждое дерево и травинку.
               Его жена – москвичка Ирина, ходит по дому неспешно, русской лебедушкой. Движения у нее плавные, в них нет ничего искусственного. Она сейчас пришла из храма и делится последними новостями. Ирина улыбается и вся светится, как это бывает у верующих людей после святого причастия. Настроение у Ирины подвижное. Случается, что и тень набежит - тогда отвернется и всплакнет. Такой бывает женская доля. Она большая мастерица и иногда показывает нам свои новые работы – росписи по дереву, исполненные темперными красками. Невиданные миру скачущие кони, звери и диковинные птицы, бытовые сюжеты, исполненные ярким цветом, несут в ее жизнь ту радость, которой иногда не хватает в окружающей жизни.
                Вот и получается, если хочешь понять человека, не пытай и расспрашивай его, а посмотри, как он делает свою работу. При всей своей внешней мягкости и деликатности, оба они обладают сильными и независимыми характерами. Иначе здесь просто не выжить. Такими людей делает Валаам…
                При заметном постоянстве небольшого островного мира, в нем каждый раз что-то меняется. Не так давно умер старый белый конь Кипарис. Теперь возле скита Всех Святых пасется его преемник, гнедой конь Березка с белой звездочкой на лбу. Этот вышедший в отставку цирковой красавец доживает на острове свой век, окруженный заботой и любовью. Его здесь все чем-то угощают. Не моргнув глазом, он съел наш букет из лесных колокольчиков при первой же встрече.
                Среди дубовых рощ, елей и сосен великанов Валаама присутствует ощущение особенной лесной мягкости. Легко забываешь, что находишься на острове посередине холодного Ладожского озера. От студеных ветров тебя надежно защищают кроны деревьев, согревают, собравшие дневное солнечное тепло камни и человеческая доброта. В последний день задумал нарисовать акварелью «шишкинскую» сосну, очень заметное, могучее дерево. Говорят, что известный русский художник Иван Иванович Шишкин не раз рисовал здесь и отдыхал под его тенистой кроной. Отчего же теперь не попробовать сделать это самому?


                У Николая Рериха

                Остров Святой на Валааме вырос перед нами подобно большому кораблю или сказочной рыбе - кит. Казалось, этот каменный монолит шел встречным курсом, разрезая ладожскую воду своими могучими бортами и оставляя позади пенистый след. Николай повел лодку с южной стороны острова. Здесь имелось безопасное место для подхода к скалистому берегу и высадки.
                Святой остров - самый ближний к Валааму в цепочке островов Восточной гряды. От мыса Черный нос – северо-восточной оконечности Валаама его отделяет всего два километра чистой воды. Финны прозвали этот высокий остров «Угрюмый», что объяснялось его безлюдностью.
                В голове у меня сразу возникла картина Николая Рериха, где изображен этот остров. Один из лучших пейзажей художника, написанный на Валааме в 1917 году. Крутой неприступный скалистый берег одиноко стоявшего острова. На его вершине несколько тонких сосен. Дальше нужно было читать изображенные художником символы. Уступы скал складывались на картине в фигуры исполинов иноков в капюшонах. Они выстраивались в ряд, занимая все пространство между небом и водой. Была там еще и крохотная лодка с двумя святыми старцами, приближавшаяся к острову, но их сразу даже не разглядеть. Может это были Преподобные Сергий и Герман, основатели Валаамского монастыря? Была версия, что монахи не сразу появились на Валааме, а вначале жили на одном из соседних островов. В картине Николая Рериха было что-то языческое, преклонение перед первозданной природой и Богом, создавшим ее. Высокий скалистый остров сам казался мне нерукотворным храмом, местом для совершения молитв и духовных подвигов. С его вершины открывался редкий по красоте вид на Валаамский архипелаг. Синева Ладоги сливалась с небом, а облака превращались в удивительных скачущих всадников.
                Наша лодка выглядела рядом с нависавшим над водой островом ничтожной щепкой, а все остальное только предстояло переосмыслить. От ощущения собственной ничтожности в душе поселилась какая-то неуютность. Место для пристани мы тогда нашли и начали восхождение на вершину острова. У православных людей это особо почитаемая святыня. Здесь сохранилась пещера, связанная с именем Преподобного Александра Свирского. Проведя три года в монастыре, старец удалился в пустынь на остров Святой, где прожил десять лет в полном безмолвии и суровых условиях. Однажды он услышал голос, повелевший ему вернуться на реку Свирь. Масштаб содеянного им по-настоящему можно почувствовать только здесь.
                В XVIII веке на острове устроили скит. Построенную в 1855 году маленькую церковь освятили в честь Александра Свирского. Пещера и могила, которые выкопал Александр своими руками в напоминание о бренности человеческой жизни, теперь почитаются как чудотворные. У входа в пещеру монахи поставили массивный деревянный крест.
                С некоторой робостью крестимся и входим в пещеру по одному. Она тесна даже для одного человека и больше походит на погребальный склеп или нору. Идти можно только согнувшись, касаясь сухих стен. Кажется, что на плечи ложится вся каменная тяжесть одинокого острова. Окружающий холод напоминает о нетленности всего святого. Подсветив себе фонариком, мы отыскиваем и зажигаем свечи, потом совершаем молитву возле иконы.
                Там, в глубине каменной твердыни по подземным ходам все еще шли вереницы монахов. Они, как и мы, держали в руках свои свечи. Мне даже почудился глухой нарастающий звук их шагов. Ударивший в глаза свет на выходе из пещеры, снова возвратил нас в царство живых.
                Обратно возвращались уже берегом. Прыгая через камни, внимательно вглядывался в поднимавшиеся над головой скалы. Признаюсь, что пережил необычайное волнение, обнаружив среди уступов склоненную голову каменного монаха. Глаза его были опущены или закрыты. Казалось, он о чем-то надолго задумался. Святые люди действительно были здесь, рядом...


                Палинсаари

                Идея такого путешествия принадлежала Николю, рассказавшему про этот необитаемый остров немало интересного. Для себя он открыл его сравнительно недавно. Правда, уже на следующий день, Николай заявил, что мы хотим «всего и сразу» за слишком короткое время. Нужно подождать, чтобы погода установилась. Дорога туда не близкая, а Ладога шутить не любит. Однако, на следующий день погода нам благоприятствовала, и судьба нового похода решилась в считанные минуты. Мы пошли туда вчетвером, самым полным возможным экипажем. У Николая – легкая дюралевая моторная лодка «казанка» с довольно низким бортом. В своей «островной жизни» Николай пользовался ею часто и на большие расстояния.
                Лодка легко резала озерную гладь, позволяя вдохнуть полной грудью упругий свежий воздух и зачерпнуть рукой чистую холодную воду. В лучах опускающего солнца белые кучевые облака обретали «по-рериховски» особую плотность и объем. На карте архипелага остров оказался самым удаленным на юго-восточном направлении. Будто уплыл остроносой ладьей по студеной ладожской водице от остальной островной группы, и теперь ей больше не принадлежал. Вот, она, настоящая воля....
                Назывался этот остров - Палинсаари (горелый или голый). Свое прозвище он в полной мере оправдывал из-за отсутствия привычного для таких мест островного леса. Позднее, у него появилось и русское название - Пальяк. Раньше в этих местах рыбаки ловили палию, ценную красную рыбу. Вначале мы поравнялись со Святым островом, а потом ушли дальше, свернув к югу. Палинсаари хорош тем, что здесь всегда можно встретить непуганого ладожского тюленя: краснокнижную кольчатую нерпу. Она внешне похожа на свою балтийскую прародительницу, но немного меньше ее. Эти забавные морские животные встречали нашу «казанку» на подходе к острову подобно гостеприимным туземным аборигенам. Расположившись полукругом, они высоко поднимали усатые головы и забавно шлепали по воде своими ластами.
                Мы не сразу нашли удобное место для высадки: мешали россыпи огромным камней. Николай сразу же придирчиво осмотрел обувь у женщин. Как всегда красота довлела над целесообразностью. Здесь, точно, был совсем не Невский проспект.
                Остров имел гладкую сферическую поверхность, похожую на торчавшую из воды макушку человека, который из-за отсутствия волос обходился без расчески. Скромный растительный мир складывался из редких низкорослых карликовых берез, можжевеловых зарослей на западном берегу и повсеместного богатого царства мхов и лишайников. Такой пейзаж сразу напомнил острова Белого моря, почти полярная тундра. Этим летом мох совершенно «изжарился», как на разогретой сковороде, и теперь вкусно хрустел под ногами. Каменная поверхность острова своей шершавостью и глубокими морщинами напоминала гигантскую человеческую ладонь. Впору заняться хиромантией и найти здесь свою линию жизни. После этого не удивился, обнаружив на вершине острова необычно расположенные россыпи одинаковых по размеру обточенных камней: «каменные реки». Об их происхождении сегодня судить трудно. Возможно, что-то из этого стало следствием ледникового периода.
                Скитов и отшельников здесь никогда не бывало, не выдерживала живая человеческая плоть долгого пребывания на таком суровом пустынном острове. Люди приходили сюда достаточно редко. Следы обнаруженной нами последней человеческой стоянки в каменной нише косвенно свидетельствовали о двухлетнем сроке ее давности. Закопченный чайник, небольшой запас оставленных кем-то продуктов и неистребимый нашим поколением мусорный пластик…
                В северной части острова отыскал выложенное камнями углубление, похожее на основание древнего жилища рыбаков или охотников за нерпой. Самые настойчивые и пытливые исследователи могли найти здесь большой плоский камень с загадочными латинскими буквами.
                На самой вершине острова горизонт раздвигался, открывалась дальняя панорама Валаамского архипелага с колокольней монастыря. До ближайшего материкового берега отсюда не меньше 24-х километров, но я успел увидеть его подвешенным в воздухе зыбким миражом. Вокруг стояла первозданная тишина, о которой немыслимо мечтать в большом городе. В этот день здесь не было даже чаек. Остров четко разделил Ладогу на два разных мира: гладкий, как стекло и изрезанный бегущими от самого горизонта волнами.
                Холодная вода надежд на купание не оставляла. Оставались еще глубокие каменные ниши у кромки береговой линии, заполненные прогретой водой, делавшей их похожими на античные ванны. Погревшись на теплой лысой макушке острова, спустился к противоположному берегу и принялся рисовать каменные уступы, похожие на ступеньки какой-то необыкновенной лестницы. Она брала свое начало глубоко под водой и уходила вверх, к небу, где потом резко обрывалась. Значит, поднимавшемуся по ней человеку дальше были нужны крылья. Раз за разом вглядывался в скалы и искал там застывшие изображение героев, которые отважились пройти этот путь.
                Нет, я не видел там верениц аскетических монахов. Это были суровые покорители моря, отважные воины. Внезапно солнце плеснуло лучи заката на скалы, и рыжий лишайник на них превратился в кровь...

               

                Голубой купол

                Так повелось, что во многие свои поездки мы берем с собой эту палатку, верную спутницу наших скитаний. Взяли ее и сюда, на Валаам. Как только позволило время, собрали рюкзаки и отправились к старому заброшенному причалу на Скитском острове. По-настоящему причала уже нет, он частью развалился и многими своими бревнами ушел под воду и стал похож на человека, который упал на колени, чтобы испить воды и застыл в таком неудобном положении. Со стороны берега причал упирался в скалу с неглубокой нишей, способной укрыть от дождя, по крайней мере, двух человек. Место романтическое, но палатку возле него не поставить. Куда ни посмотри, только россыпи валунов, да уходящие в озеро отвесные скалы.
                Мы поднялись наверх по каменистой тропинке и отыскали небольшую ровную площадку над самым обрывом. Оставалось только убрать старый сосновый лапник и опавшие шишки. Немного слаженной работы и над обрывом поднялся голубой купол нашей палатки. Получилось что-то похожее на ласточкино гнездо. За спиной вековые сосны, а впереди нас - отвесный спуск к озеру. Это следовало хорошо запомнить, чтобы утром не перепутать выход в палатке и не сигануть вниз. Превращение в ласточек еще не произошло. Место стоянки получилось «на семи ветрах», поэтому палатку сразу же надежно закрепили. Зато теперь с высоты открывался редкий по красоте вид на большую Ладогу и соседний остров.
                С некоторого времени мы обходимся без костров, используя маленькую газовую плитку. Для того, чтобы приготовить армейский котелок каши и чай, ее вполне достаточно. К слову, в таких «палаточных походах» для нас это не самое главное.
                В какой-то момент на Валааме нужно просто успеть остановиться и посмотреть вокруг себя, ничему не мешать. Пусть все течет в своем русле. Ладожский берег для этого подходит лучше других. Начинаешь замечать, что на Валааме мир против законов науки вращается вокруг тебя, ты на это время, становишься вместе с ним центром мироздания.
                Интересно наблюдать, как над Ладогой рука мудрого Создателя рисует на небосклоне все новые мощные облака. Солнце прячется, а на горизонте уже сходятся темные тучи и освещаются всплесками далеких молний. Раскаты грома похожи на катящийся каменный шар. Следующий его удар раскалывает небо прямо над нашими головами. Самое время укрыться в палатке. Ставшая однажды нашим первым домом, она остается единственной защитой. Ее подвижный купол содрогается от порывов ветра, крупные капли дождя выбивают барабанную дробь. Кажется, что небо опрокидывается на скалы и гибнет там под треск вековых сосен. Нам остается только сделать движение навстречу друг к другу и теснее обняться. Теперь разыгравшаяся непогода выглядит чем-то бесконечно далеким. С наступившей близостью приходит ощущение перетекающего тепла и покоя. Мы даже не замечаем, как над островом снова наступает тишина...
                Мир всегда так умирает и заново рождается, с криком и болью, словно живое существо, зверь или человек. Гроза уходит, а ночь сменяет наступающее утро. Выбравшись из палатки, мы с изумлением смотрим на ее поверхность, усыпанную обломками сосновых веток. Мир снова устоял вместе с нашим голубым палаточным куполом.
                Минувшей ночью мы так и не стали птицами, но это неважно. В такой ранний час люди вместе с птицами ходят по земле. Ты спускаешься вниз, сбрасываешь одежду и осторожно входишь в озеро. Над водой клубится туман, и твоя фигура с прижатыми к груди руками постепенно исчезает. Каким будет этот день? Нам кажется, что он немного другой. Едва поднявшись на свои слабые ножки, нарожденный утренний мир делает осторожный шаг, с первым лучом солнца, с тонкой паутинкой, которую крохотный паучок на наших глазах уже протягивает над мокрыми сверкающими ветками…

                Вместо эпилога

                До нашего отъезда оставалось еще несколько часов. Пришло время расставания. Мы тогда отправились к Монастырской бухте. Есть на Скитском острове особая лесная тропинка, которая идет над высоким скалистым берегом. Хорошо помним, что где-то посередине этого пути на гладком скальном выходе изображен человеческий глаз, Всевидящее око в треугольнике. В христианском мире этот символ существует уже много веков. Чаще, в виде купольного храмового изображения и напоминания, что Бог видит все, не только внешние дела, но и мысли, желания и чувства людей. Искали мы этот «глаз» недолго. Он находился немного выше тропы и был обращен в сторону крохотной смотровой площадки. Оттуда открывался лучший на острове вид на Спасо - Преображенский собор. Получалось, что «глаз» всегда смотрел на него и указывал людям на место, где это удобнее всего делать. Ирина год назад поновляла его своими красками. Теперь он немного потускнел и приобрел большую естественность.
                Мы тоже посмотрели вместе с «глазом» на монастырь и поняли, что обязательно вернемся сюда…


СРЕДИ  СКИТОВ

                Каждый раз, приезжая на Валаам, мы открываем для себя что-то новое. Вот и теперь заметили перемены. Построили здесь недавно большую Зимнюю гостиницу, и перестал Валаам быть прежним местом тихого уединения. Будут их строить и дальше. Такое теперь время и оно диктует свои правила. Размеренная монашеская жизнь заслонилась хлынувшим потоком туристов. Для многих из них Валаам - не более чем новый внутренний маршрут, который потом сменится на привычную Турцию.
                Наверное, организующая посещение Валаама паломническая служба должна каждый раз пояснять таким людям линию их поведения, но разве можно в одночасье переделать себя? Мы не только строить, мы и разрушать научились. Не потерять бы за сиюминутным материальным благом самое главное, зачем пришли сюда основатели монашеской обители Сергей и Герман, а следом и многие поколения молившихся за нас безвестных иноков.
                За долгие годы мы научились многое не замечать и брать на Валааме то, зачем сюда приезжали - особое духовное состояние, которое каждый раз испытывали в храме. Только здесь многие истины постигались быстрее и глубже. Будто получали наглядный урок мудрости - с ним и жили дальше.
                На этот раз выдалась возможность встретиться на Валааме с отцом Сергием, настоятелем Свято-Владимирского скита. Человек он сильный, высокого роста, с большой седой бородой. На вид лет пятидесяти - точнее определить возраст у людей такого звания довольно трудно. Взгляд у отца Сергия добрый и внимательный. Будто наперед твои мысли читает. Мы оказались рядом на монастырской пристани, а прежде этого нас представили ему по телефону.
                - Очень хочется батюшка на скит посмотреть.
                - А зачем?
                - Объяснять это долго, но поверьте, совсем не праздный интерес. Говорят, что у вас там иконописная мастерская имеется, и сами вы иконы пишите. Покажете?
                Неожиданно батюшка соглашается:
                - Жду вас сегодня к 13 часам. Позвоните мне, когда подойдете.
                Едва только разместились - сразу отправились к Свято-Владимирскому скиту. Дорога туда с хорошим современным покрытием, что сразу объясняет - скит этот новый. Слухов и мифов вокруг него в народе много. Скорее, из-за того, что в числе его основателей значится имя президента Владимира Путина. К тому же место это закрыто для обычного посещения. На территории скита и сегодня находится резиденция патриарха. По дороге на скит можно увидеть пять посадочных площадок для вертолетов. Точно известно только то, что Владимир Путин действительно побывал здесь при посещении Валаама.
                Через полчаса подходим к огражденной лесной территории. Навстречу нам выходит охранник. Поясняем, что идем сюда по благословению отца Сергия, и он нас сейчас ждет. Охранник пытается дозвониться, но после нескольких бесплодных попыток все равно пропускает: здесь принято верить слову, а потому никто друг друга не обманывает.
                Дорогу опять обступают деревья, а мы ждем, когда храм перед нами появится. В лесу такое часто происходит неожиданно. Наконец, взгляду открывается поляна, а на ней скит - белый храмовый комплекс. Вокруг ни души и всепоглощающее летнее пекло. Скит построен по «северному варианту» и напоминает небольшой городок под одной крышей. Здесь множество дверей и помещений разного назначения. Скит этот возвели в 2008 году, а в 2011-м уже завершили все внутренние росписи. Потом в нем открыли музей, посвященный истории монастыря и создали обширную библиотеку. Теперь туда по отдельному коридору иногда водят паломников и гостей.
                Мы уже одно свое появление здесь считаем удачей, идем вокруг скита, смотрим. Определись стиль храмового комплекса довольно трудно. Скорее всего, одного его вообще нет. Это какое-то сложное соединение модерна, древнерусских новгородских, псковских и средневековых московских традиций в православной архитектуре. Наружные стены имеют декоративные росписи, мозаику и резьбу по камню. Над одним из центральных входов - большая фреска с образом Нерукотворного Спаса. При всей красоте и богатстве внешней отделки храмового комплекса присутствует ощущение некоторой перенасыщенности деталями. Почему-то вспомнился Русский городок в Царском селе, создававшийся при самом деятельном участии последнего русского императора Николая II.
                Все это архитектурное великолепие, как водится на Валааме, окружено глухим лесом и дополняется абсолютной тишиной, которая рядом с нарядным храмом выглядит совершенно нереальной. Снова звоним, и отец Сергий из какой-то своей «удаленной неизвестности» отвечает нам, что сейчас на скиту никого нет, и он подъедет туда через десять минут:
                - Нужно подойти к приделу Всех Святых и найти «дверь со вставленным ключом». Она оставлена открытой. Заходите и начинайте смотреть…
                - Спаси Господи, как все просто у вас получается!
                Нам здесь опять доверяли. Мы находим нужную дверь и заходим в скит. Его внутренние помещения дышат приятной прохладой. В настенных росписях придела сразу узнаем руку иконописца архимандрита Зинона (Теодора). По некоторым фрескам можно проследить этапы становления Российского государства. Оно и верно - скит-то построен парадным, княжеским. В нем есть все необходимое для изолированной от внешнего мира монашеской жизни. Коридоров и лестниц так много, что в них легко заблудиться.
                Рядом хлопнула дверь, и в зал с резным деревянным иконостасом вошел отец Сергий. Держался он просто и сам вызвался быть «нашим гидом». Отец Сергий подробно и обстоятельно рассказал об истории храма.
                Аннушка не удержалась и спросила, как он относится к иконописной манере Зинона, расписавшего здесь придел Всех Святых. Она раньше посещала иконописную мастерскую в Мирожском монастыре и книгу его читала. Правда, самого архимандрита в Пскове тогда уже не было. Своего мнения отец Сергей напрямую не высказал, однако заметил, что у Зинона икона суха по исполнению и «все святые у него на одно лицо». Так писали в раннем христианстве. Тем этот разговор и закончился. Похоже, что иконописцы говорить друг о друге не любили. Потом мы поднялись на второй этаж в иконописную мастерскую. Помещение оказалось просторным и светлым. Окна в нем располагались не только в стенах, но и на потолке. Из-за этого свет падал на столы и мольберты таким образом, что на них не оставалось места для тени. Вместе с отцом Сергием в мастерской работал еще один иконописец и их ученик. Благоустроенные помещения скита меняли представление о нем, как о стесненном и замкнутом мире, где человеческая плоть проходила сложные испытания. Современное многофункциональное здание, с проложенными инженерными сетями, со станцией по очистке сточных вод, дизельной электростанцией и котельной.
                Разговор о писании икон перешел к рабочим материалам и инструментам. Это было интересно, поскольку они сохраняли многие традиции, не менявшиеся столетиями. Несколько икон в мастерской находились в разных степенях готовности, что позволяло увидеть процесс их создания. Свою собственную позицию в иконописи отец Сергий изложил предельно понятно и просто: «Икона помогает молитве и соединению с Богом, а потому должна передавать черты и энергию первообраза». Потом добавил, что они молятся во время их написания.
                Об иконах нам хотелось знать больше. Не из книжных выкладок, а из уст настоящего иконописца. Все-таки это не обычная живопись, а особое символическое письмо. Желание писать картины на библейские темы возникало у многих известных художников прошлого. Только все это не имело никакого отношения к иконам. У разных иконописных школ были свои особенности, характерные цветовые решения, но все они подчинялись строгим каноническим правилам.
                Мы продолжили беседу в трапезной, похожей на современную кухню большого семейного дома. У отца Сергия вызвала интерес моя недавняя повесть, посвященная некрещеному поколению, выросшему в советское время. Ее герой совершил обряд крещения в зрелом возрасте. Художник по своему образованию и занятиям он со временем стал иконописцем. Батюшке захотелось ближе познакомиться с книгой.
                Этот интерес оказался объяснимым. Отец Сергий тоже принял обряд крещения в 35 лет. В молодости он закончил в Пензе художественное училище. Только этого оказалось мало, чтобы стать иконописцем. В Петербурге он учился еще четыре года в иконописной мастерской. Ему, дипломированному художнику, пришлось всему обучаться заново. Как тут не вспомнить крылатую фразу архимандрита Зинона, что для иконописца, прежде всего «нужно убить в себе художника»?
                - А чьей же кисти принадлежат все эти валаамские пейзажи, которые висят у вас на лестнице?
                - Мы картин не пишем. Все это подарки наших гостей.
                Нам показалось, что спокойной и уединенной жизни у настоятеля здесь не было. Отцу Сергию поминутно звонили: что-то спрашивали, за кого-то просили. Он каждого терпеливо выслушивал и по мере сил старался помочь, советовал, решал какие-то хозяйственные и бытовые вопросы.
                С благословения батюшки последующие два дня я писал акварели на закрытой для посещения территории скита. Рядом со мной с утра до поздней ночи работали монастырские трудники. Получалось, что у каждого из нас был свой добровольный и бескорыстный труд во славу божию. Найдя свободную минуту, отец Сергий подходил ко мне и смотрел сделанные рисунки. Иногда он находил что-то любопытное и интересовался техникой исполнения. Нет, просто так «убить в себе художника» уже нельзя.
                От жары этим летом отключались даже телефоны. Не вытерпев, я отправился купаться. На берегу увидел прекрасный белый скит святого благоверного великого князя Александра Невского. Он стоял на самом крае, будто гранитную скалу продолжал. Еще час поглощающей тебя работы, когда рисуя, забываешь о своей усталости. Все-таки выкупался тогда в бухте, окунулся с головой в прохладной тени скита. Из глубины шел странный гул. Вынырнешь - опять тишина. Только тень от купола с крестом по воде бежала, да рябью морщилась. Неужели так били его подводные колокола? Красиво об этом написать. Только, скорее всего, здесь работали насосы, подававшие воду наверх. В первый день за стенами скита Александра молились, на второй день в нем стояла тишина…
                Утром следующего дня отправились в Спасо-Преображенский собор на общую исповедь. В наше непростое время к ним опять вернулись. «Церковь - не собрание святых, а толпа кающихся грешников», - говорил преподобный Ефрем Сирин. Говорят, Иоанн Кронштадтский тоже к ним обращался. На исповедь к нему люди стекались многими тысячами. Андреевский Кронштадтский собор, вмещавший пять тысяч человек, был всегда полон. Очень сильно действовало на людей такое публичное покаяние. Они не только каялись в своих грехах, но и менялись после этого. Возможно, теперь со многими из нас что-то происходит иначе, но готовить себя к покаянию и причастию все равно следует серьезно. Иначе совершенное тобой действие, может пойти тебе же в осуждение.
                Другое дело, что при всей многочисленности паломников на Валааме, на исповедь в монастырский собор приходит немного людей. Куда больше их просто «считают ступени на лестнице к храму», фотографируются или ездят на экскурсии. Длинные, по моде скроенные юбки паломниц чередуются с пляжными открытыми топами и шортами.   
                Получив душевную радость причастия, мы пешком отправились в сторону мыса Ладожского. За ним находились Емельяновы острова с самыми дальними валаамскими скитами. Дорога туда долгое время идет по лесу. Потом можно пойти через скалы вокруг Дивной бухты. Красота везде стоит неописуемая - художников с давних пор привлекает. В общем, сами могли в этом убедиться. Острова меж собой мосты соединяют. Так можно дойти до первого на Емельяновых островах, Авраамиевского скита. Прежний скит, названный так в честь своего святого, раньше был деревянным. Стояла там и церковь с колокольней, да сгорела. После пожара на острове остался только колодец, остатки фундамента храма и могила схиархимандрита Севастиана.
                Теперь здесь возвели новый белокаменный шатровый скит. Работы близились к завершению. Мы встретили на острове группу строителей. Мысленно отметили, как они мало похожи на тех, что в городах трудились. Не было в них ожесточения и грубости. Видно такие стройки, связанные с возрождением духовных православных святынь, людей заметно меняли. Нам позволили зайти в храм и посмотреть новый иконостас.
                Пошли потом дальше, на самый последний из этой группы остров - Оборонный (Сухой). Сколько еще мостов у нас по дороге было - уже со счета сбились. На нем возвели скит Святого Андрея Первозванного. Только весь он еще стоял в строительных лесах, стен даже не было видно.
                Среди строительных рабочих мы встретили своего земляка - Алексея из Петербурга. Он проживал с родителями на легендарных «Пяти углах» - пересечении Загородного проспекта и трех улиц - Разъезжей, Ломоносова и Рубиншнейна. Молодой человек прихрамывал на правую ногу. В свои тридцать лет, по хрупкости своего сложения, он выглядел шестнадцатилетним отроком. У него добрые лучистые глаза и застенчивая улыбка. Алексей был искренне рад новым людям на острове и возможности общения. Он работал на Валааме около полугода. Не привыкший к тяжелому физическому труду, Алексей уже в первый месяц повредил себе коленный сустав. В своей черной косынке, с серьгой в ухе и бородкой он немного смахивал на пирата. Наколенник на больной ноге показывал, что его боевое крещение уже состоялось.
                Алексей согласился показать нам Оборонный остров, ставший ему и его друзьям вторым домом. Он успел полюбить свой «ковчег», и говорил о нем с теплотой и грустью. С некоторого времени здесь появился скит, построенный их руками. Теперь этот маленький, бедный растительностью каменистый остров грел душу. Верно, говорят, что любят не за что-то, а вопреки всему. Чувство это необъяснимо, как и все, что касается души человеческой. Уедешь отсюда - непременно часть ее оставишь.
             Сразу выяснилось, что после завершения работ и освящения нового скита, мост на это остров разрушат. Он больше не будет таким доступным. Получалось, что мы тогда использовали одну из последних возможностей для его посещения.
                На острове сохранились финские укрепления, входившие в линию Маннергейма. Во время Зимней войны 1939-1940 годов здесь находилась финская береговая артиллерия. Это подземные фортификационные сооружения со сложными многометровыми ходами сообщений, вырубленные в гранитных скалах.               
                Мы опускаемся в темный холод подземелья с включенными фонариками. Под ногами хлюпает вода, с низких каменных потолков свисают сталактиты. Коридоры, в которых за поворотом обязательно следует новый поворот, крохотные комнаты за глухими железными дверями - все это соединяется между собой в одно целое, похожее на каменный лабиринт. Наконец, дневной свет снова бьет нам в глаза. Мы даже испытываем некоторое облегчение. Вся поверхность этого небольшого острова изрезана зигзагами каменных траншей. В конце осмотра проходим по узкому подземному ходу, который ведет из оборудованного укрепленного района на внешнюю площадку с видом на Ладогу. Не оставляет мысль о неимоверной сложности проделанных работ и совершенной их бессмысленности. Созданные здесь финские укрепления никогда не принимали участия в боевых действиях. Наверное, к счастью, поскольку это стоило бы всем большой крови.
                Теперь в здании бывшей финской казармы жили строители православной обители. Они тоже размещались здесь на двухъярусных койках. Мы предположили, что у финских солдат условия проживания были немного лучше. Православным верующим Алексей на Валааме не стал и креста на шее не носил, но признался, что характер новой работы на него повлиял. Он стал мягче характером, добрее. Ему захотелось работать у батюшки и дальше - скиты на островах восстанавливать. Будет потом о чем вспомнить. Поговорил бы с батюшкой об этом, только чувствовал в себе неуверенность. Опять же помогать родителям нужно - старые они у него. Алексей - самый младший в семье, последний ребенок...
                От жары на острове высохли листья на деревьях - совсем осенний пейзаж получился. Из дикого животного мира была замечена только лиса, которой здесь хронически не хватало пищи. Строители подкармливали ее пойманной рыбой. Жили у них еще и две кошки, которые для лисы оказались хуже собак. Лису эту мы так и не увидели. Нашли только следы ее охоты - пестрые перья пойманной птицы.
                Мы тепло попрощались с Алексеем. Аннушка обещала хлопотать за него, оставила нужные контактные телефоны. Этот скромный молодой человек ей понравился: иные родители могли бы такому сыну позавидовать.
                Уходя с острова, задержались немного на средине качающегося подвесного моста. Он выглядел надежным и прочным, но уже скоро станет не нужным. Заметили под ним большой косяк рыбы с длинными черными спинами. Они совершенно не боялись нас - знали, что недосягаемы, как и многое другое в нашей жизни. Оно было где-то совсем рядом и одновременно бесконечно далеко. Как этот пылающий закат белой ночи, отрезанный от нас ладожской водой и рядами ржавой колючей проволоки, давно прошедшей жестокой войны…


ПСКОВСКИЕ  СТУПЕНИ


    Судьба нашей поездки в Псков решилась в самый последний момент. Может потому и дорога легла легко, по «зеленому коридору», когда машина мчалась туда, словно выпущенная из лука стрела. Все вопросы, связанные с пребыванием решались быстро и просто по телефону на последней сотне километров от Пскова. Наверное, такое путешествие было угодно кому-то свыше, и помощь потом ощущалась во всех наших делах и хлопотах. Все потому что душа туда стремилась и летела впереди нас, открывая самые глухие и потаенные двери.
                Накануне отъезда посетило меня ночью необычное видение. Оставили тело старые раны, легким получался шаг и спину холодил ветер. Оглянулся вокруг, а земли подо мною уже нет. Только не падаю вниз, а лечу - за спиною у меня большие белые крылья. Понял, что непременно нужно ехать повидать Псков. В общем мужчине грешно совершать земной путь без активной формы своего действия. Не беда, что после моего пробуждения ветер белых крыльев оказался работавшим вентилятором, не выключенным в жаркую июльскую ночь. Посланный сигнал все равно был услышан…


У ПОКРОВСКОЙ БАШНИ

                Теперь из нашего окна видна Покровская башня Окольного города древнего Пскова. Та, самая, возле которой 8 сентября 1581 года разгорелся ожесточенный бой с польскими войсками Стефана Батория и их союзниками, в ходе шестимесячной осады. Им тогда удалось разрушить крепостную стену и захватить Покровскую башню, однако потом все они были выбиты оттуда, а многие сдались в плен. Псковичи потеряли при отражении штурма 863 человека убитыми и 1626 ранеными, потери поляков были много большим числом.
                Мирожский монастырь тогда служил местом для размещения вражеской осадной артиллерии. Били оттуда прямой наводкой. Обитель находилась как раз напротив того участка крепостной стены на другом берегу Великой, где поляки предприняли решительный штурм города. Это место, где нападавшие пробили брешь в стене, впоследствии было названо «У Пролома». Сюда были брошены все силы поляков, и, как верят псковичи, только чудесное заступничество Богородицы позволило выстоять гарнизону города - «факт, засвидетельствованный даже в лагере врагов…»
                Осада Пскова для поляков успехом не кончилась. После провала генерального штурма войска Стефана Батория сняли свою осаду и ушли. …Если помните, Карамзин говорил, что здесь «Псков спас Россию от величайшей опасности» и что «память сей важной заслуги не изгладится из нашей истории, доколе мы не утратили любви к Отечеству». Памятуя об этих героических событиях, представляю Покровскую башню неким символом, твердыней, о которую разбивались наши враги в своем неудержимом натиске на русские земли. Хорошо, что удалось остановить передачу башни в аренду, и этот «символ русской государственности» все-таки остался музеем, а не рестораном. Псковичи неплохо знают эту историю…
                Здесь на набережной реки Великой однажды водрузили звучный плакатный лозунг: «Россия начинается здесь». К слову рядом с исторической Покровской башней в Пскове находится площадь Героев-Десантников. Эта элитная категория российских военнослужащих теперь кажется совершенно неотделимой от города. Время от времени десантники напоминают о себе гулом низко летящих самолетов, закрытыми заборами объектов войсковых частей и татуировками знаков ВДВ на плечах крепких молодых парней и стариков-ветеранов.
                В первый же день отправился на набережную реки Великой писать акварельные этюды. Когда летнее солнце допекало изрядно, просто опускался в ее теплые воды и крестился, глядя на луковичную башню древнего Спаса-Преображенского собора Мирожского монастыря. Такая свобода выбора действий после Петербурга поначалу казалась мне сказочным сном. Не скрою, что жду этого времени каждый год. За последний десяток лет мое отношение к Пскову не изменилось. Оно так и застыло на первой влюбленности. Это, когда у тебя преобладает некоторая восторженная идеализация всего увиденного. Вроде ничего лучшего в белокаменном православном мире и в окружающей его тихой провинциальной атмосфере быть уже не может. Сразу погружаешься в глубокое состояние покоя. Люди здесь кажутся тебе добродушными и симпатичными. Они неспешно идут мимо по набережной, плывут на гребных спортивных лодках или едут с громкой музыкой в автомашинах по мосту 50-летия Октября. К слову, ведут себя водители на дорогах уважительно друг к другу. Впрочем, здесь на улицах сильно и не разгонишься, особенно в исторической части города. Неожиданно улица перед тобой обернется переулочком с белокаменным храмом Ильи Пророка с Мокрого луга, а переулочек – закоулочком с остатками крепостных сооружений, которыми опоясан город или тупиком с перманентными дорожными работами. Мысленно одеваешь псковичей в одежды горожан Средних веков и каждый раз убеждаешься, что все это им к лицу. Может оттого, что здесь каким-то чудесным образом сохранился прежний славянский этнос. Нужно сказать, что рисуется в Пскове необыкновенно хорошо. Увлекает сам процесс, а не его результаты. Делаю на берегу реки один этюд за другим, пока не довожу себя до полного изнеможения. Историю про Покровскую башню от проходивших мимо экскурсоводов успеваю услышать несколько раз и выучить наизусть. К вечеру глаза уже перестают различать контуры дальних планов, они дробятся и раздваиваются словно миражи. В какой-то момент Аннушка просто берет меня за руку и уводит с набережной, обещая на следующий день хорошую солнечную погоду…
               


ГУБЕРНСКИЙ ПСКОВ
 
                Признаться, в этот раз мы даже не успели составить себе план на псковскую поездку. Времени на нее в этот раз получилось меньше и все делалось, что называется «с листа» - рождалось в самый последний момент…
                Решаюсь сделать зарисовки губернского Пскова - городской застройки XIX - начала XX века. Такие дома часто сохраняют свой неповторимый колорит. Иногда через них лучше всего раскрывается характер жителей, их занятия и ремесла. Кружим по городу довольно долго в поисках необходимого нам вида. Что-то из домов уже разрушено или затянуто знакомой по Петербургу зеленой сеткой, означающей неопределенное начало их реконструкции. Интересно, а сколько в Пскове храмов? Дело здесь конечно не в их количестве, а в атмосфере, которую они создают в городе. Из числа сохранившихся храмов на сравнительно небольшой городской территории их оказалось 47. По этой части Псков можно сравнивать только с Великим Новгородом и больше никаким другим городом России.
                По совету местных экскурсоводов заглянули к дому на улице Советской, 42. Этот старый, сравнительно большой деревянный дом, выступающий фасадом вперед чуть дальше других, здесь называют «домом Софьи Перовской». Отец Софьи петербуржец Лев Николаевич Перовский, получив в 1856 году новое назначение - вице-губернатором в Псков, поселился с семьей в одном из лучших по тому времени деревянных домов, владельцем которого был купец Курбатов. Будущей революционерке Софье тогда исполнилось три года. Можно представить, что когда Соня вспоминала свое раннее детство, ей представлялся не знакомый Петербург с его многоэтажными каменными домами, булыжными мостовыми, гранитными набережными, а деревянный Псков и его дощатые мостки на поросших травой улицах, покрытый тесом дом с мезонином и примыкавший к нему фруктовый сад. Золотая пора детства - люди потом часто вспоминают ее как самое счастливое время в своей жизни…
                Как-то раз маленькая Соня познакомилась с таким же маленьким мальчиком Колей. Пройдут годы, и ее прежний товарищ по детским играм станет тем самым прокурором Николаем Муравьевым, который на суде будет настойчиво требовать для нее смертной казни. Все, это как-то совсем по- книжному, словно в романе, где нужно обязательно завязать интригу. Иначе читать его не будут. Однако, получается, что все именно так и было…
                Свою личную судьбу потомственная дворянка Софья Перовская свяжет с А.И. Желябовым, одним из создателей и руководителей «Народной воли». Этот рослый, мужественный молодой человек, выходец из семьи крепостных крестьян, покорил Перовскую своим красноречием, убежденностью и запальчивостью. Именно ему удалось склонить Софью войти в террористическую группу, готовящую покушение на императора Александра II. После его совершения в марте 1881 года Софью Перовскую арестовали и по решению особого присутствия Сената казнили. Показательная казнь не остановила революционного террора. Наверное, было неразумно убивать царя для переустройства общества и избавления его от социальных болезней. Однако терроризм продолжает существовать, по сей день, хотя давно очевидно, что это губительный и совершенно тупиковый путь.
                Говорят, что псковский «дом Перовской» сильно пострадал в годы Великой Отечественной войны, но потом был восстановлен в своем первоначальном виде. Теперь это обыкновенное жилое здание и, возможно, для этого не самое удобное. Пока я ходил вокруг и искал себе место для творчества, хлынул сильный дождь. Видно кому-то это мое занятие здесь было неугодно.
                Дождь закончился через два часа, но к Софье Перовской мы уже не вернулись. Постепенно переходим в своих поисках на правый берег Псковы. В конце концов, останавливаем выбор на улице Герцена, успевшей до этого побывать Большой Запсковской и Богоявленской. Название улицы - Богоявленская - перешло на нее с сохранившейся здесь церкви Богоявления постройки конца XV века. Улица Герцена, улица Леона Поземского (в старину - Званница) да пара небольших переулочков - это все, что осталось от старинной планировки Запсковья. Если Званница давно поменяла свои очертания, то улица Герцена на всем своем протяжении от Примостья до бывшего Снетогорского подворья сохранила не только направление, но и прежнюю историческую ширину.
                Меня сразу привлекает участок спуска к кремлю, с которого видны купола Троицкого собора. Устраиваюсь на тротуаре в тени деревьев с большим комфортом. Ширина улицы хорошо позволяет это. За моей спиной кирпичная ограда и стены полуразрушенного доходного дома XIX века, принадлежавшего до 1917 года некому И.Я. Сафьянщикову. Фасад с пустыми оконными проемами затянут строительной сеткой. На первом этаже здесь раньше размещался трактир со всеми своими простыми прелестями. Теперь это заброшенное старое строение дышит кирпичной пылью руин и дарит улице рано пожелтевшие листья заброшенного сада.
                А напротив, через улицу - двухэтажный дом, принадлежавший раньше купцу Ивану Ивановичу Селезневу. Предположительно, постройки 1909 года. Дом «полукаменный» - с кирпичным первым этажом и бревенчатым, обшитым тесом верхом, с мезонином и двумя брандмауэрами. Лавка на первом этаже выходила окнами на обе стороны дома. При нем раньше существовала полукаменная пристройка, составлявшая «черный» вход и еще одну пристройку - веранду. Дом крыт железом и имел в правой своей части сквозной проезд во двор, заложенный теперь кирпичом. Со стороны двора к дому примыкала конюшня и амбар. Все это было сделано функционально и добротно - никаких дорогих излишеств. Разве уличный фасад на втором этаже украшен пропильной узорной резьбой, а окна имеют наличники с прямыми сандриками на резных кронштейнах. Впрочем, из всего этого декора, столь привычного для того времени, мало чего сохранилось в своем первоначальном виде.
                Теперь здесь тоже есть магазин - цветочная лавка «Веранда» со столиками на улице, где покупателям подают кофе с пирожными. Пока рисовал, работавшие там девушки, позволили не раз помыть палитру и кисти, обеспечили питьевой водой. В этот день снова хорошо работалось. Место людное - к кремлю близкое. В псковских храмах тогда отмечали день памяти великого равноапостольного князя Владимира, крестителя Руси, и в соборе святой Троицы били колокола. Душа наполнялась радостью, словно не рисовал, а усердно молился. Еще раз подивился благожелательному отношению совершенно незнакомых мне псковичей. Заметив, что рисую возле дома, они каждый раз переставляли свои машины.


ЦЕРКОВЬ СТАРОЕ ВОЗНЕСЕНИЕ

                В своих творческих поисках к вечеру открываю для себя церковь Старое Вознесение. У нее необычное для современного уха название, а рядом примыкающий к ней городской планетарий и какие-то брошенные здания. Все это в самом центре города на улице Некрасова, но в Пскове так иногда бывает. Прежде чем начать рисовать, непременно хочется узнать о таком интересном месте. Церковь-то здесь действующая, приходская. Захожу в храм и знакомлюсь со служителем в церковной лавке - Виталием. Здесь выясняется, что нынешняя церковь раньше была центром ансамбля Старо-Вознесенского монастыря « с Полонища». Точная дата его основания неизвестна. Место для церкви тоже выбрано не случайно. По традиции здесь проходили встречи князей, новгородских владык и других высокопоставленных гостей, встречались чудотворные иконы во время их прибытия в Псков.
                Впервые монастырь упоминается в летописях 1420 годом. Тогда в Псков была перенесена чудотворная икона Богородицы «Чирская», которую встречал Старовознесенский монастырь, а оттуда она направилась в кафедральный Троицкий собор, где и находится поныне. Каменная Церковь Вознесения Господня была построена в 1467 году. В 1473 году здесь останавливалась невеста Великого князя Московского Ивана III Васильевича Софья Палеолог. В летописи говорится, что «все псковские посадники и бояре провожали ее с хлебом, вином и медом до Старого Вознесения».
                В 1650 году здесь был устроен Знаменский девичий монастырь, преобразованный потом в Вознесенский мужской, и затем - в Вознесенский женский. Монастырская церковь Рождества Богородицы датируется уже 1833 годом. Она была построена вместо разобранного южного придела Вознесенской церкви, позднее там сделали придел всех Святых. Наружные стены этой церкви были украшены лепными изображениями Господа Бога, Всевидящего Ока, Скрижалей Завета, Чаши и херувимов. Отдельно стоящая четырехъярусная колокольня построена в уже 1854 году. Две эти церкви и колокольня воздвигнуты трудами настоятельницы Агнии (Ушаковой). В 1880 году к Вознесенской церкви с южной стороны был пристроен новый большой придел во имя Всех Святых.
                В 1920 году у монастыря изъяли все церковные ценности, а саму обитель закрыли. С этим-то все еще было понятно. Новая власть везде проводила богоборческую линию, возведя атеизм на уровень своей государственной политики. Неожиданным оказалось другое. С 1920 по 1923 год здесь, в самом центре города, в монастыре располагался «псковский лагерь принудительных работ», а потом - псковский отдел ОГПУ и НКВД с тюрьмой для политзаключенных. Сколько через нее прошло тогда людей - точно неизвестно. Виталий рассказывает, где находилась тюрьма. В 1924 году в игуменский корпус заехала часть ОГПУ, НКВД. Почему именно сюда? С этим все, как раз, продуманно: городская зона, удобные подъезды, в том числе и к вокзалу, куда этапировались заключенные, толстые стены, не пропускавшие всех подробностей ведения допросов. Территорию монастыря обнесли колючей проволокой. Летом 1937 года в подвале дома настоятельницы, тогда уже Псковского окружного отдела НКВД, было расстреляно 27 человек.
                Всего по официальным данным, в Псковской области органами ОГПУ и НКВД в тот период было заведено более 31 тысячи уголовных дел по политическим обвинениям в отношении 50.370 человек. Сколько судеб непосредственно связано с храмом Старое Вознесение, сказать сложно. Ясно одно: их здесь были тысячи. Получается, что судьба у псковского монастыря похожа на Соловецкую. Только про лагерь на архипелаге в Белом море все знают, а здесь и следа не осталось. Будто не было ничего…
                Говорят, что в подвалах монастыря собираются создать музей. Только когда это все будет? Это еще вчера нужно было сделать. Значит вырастет еще одно поколение, которое не знает этой истории. В 1972 году в Рождественской церкви монастыря сделали планетарий. Обошел его со всех сторон, а он давно не работает. Получается, что теперь здесь действует только одна приходская церковь Старого Вознесения, где настоятелем отец Олег. В 1993 году храм передали Русской Православной Церкви, и в 2006 году на праздник Благовещения на его колокольне вновь зазвонили колокола. Увиденные мною здания с заколоченными окнами оказались бывшими монашеские кельями и домом настоятельницы. На последнем этапе они служили жильем для сотрудников псковской милиции…
                Теперь отец Олег считает себя ответственным за создание в монастыре музея памяти. «В Священном писании сказано: «Вы имели и не пустили», - поясняет он свою позицию. - Мы знаем, как пострадали люди в Старом Вознесении в 30-е годы. Здесь, действительно, пребывают все эпохи - и это влияет на тебя, требуя, чтобы ты был ответственным, собранным. Служа здесь, я понимаю, что это за место. Я не просто должен сказать: «Спуститесь в подклет, поклонитесь памяти умерших». Моя задача - открыть. Можно сказать, я ключарь этого места. Можно все стереть с лица земли, но память, переданную из поколения в поколение, не сотрешь». Кажется, лучше этого уже не скажешь…
                Есть и другое доброе дело у батюшки. Храм Старого Вознесения оказывает помощь соседнему хоспису святой Марфы-Марии. Прихожанки церкви проходят обучение в медицинском колледже, которое им оплачивает Псковская епархия. Потом они работают сестрами милосердия в хосписе. Одежда у них точно такая, как на исторических  фото времени Первой мировой войны…
                Теперь я рисую церковь Старого Вознесения, поместив ее вместе между домом матушки настоятельницы и монашескими кельями. К церкви по дороге идут люди. Показалось, что такой рисунок будет иметь больше смысла. Солнце уже садилось, окрашивая окружающее в багровые тона. Заката самого не увидел, он был за моей спиной, но отблески его на монастырских стенах напоминали о тяжких страницах нашей истории.
                Мимо меня проехала машина. Едва заметил через стекло молодое лицо водителя с небольшой красивой бородкой. Потом снова увидел своего знакомого Виталия, который шел и улыбался: «Батюшка приехал. Служба будет». К храму неспешно тянулись люди. Подошла сюда и Аннушка написать записки, помолиться в храме. Вышла она оттуда с мокрыми глазами, но счастливая. Читали акафист Богородицы. Она стояла в стороне от всех - одета была не так, в брюках. Отец Олег сразу увидел это и позвал. Говорит, что он очень внимательно ее выслушал и совершил миропомазанье. Женщины в храме посоветовали ей побывать еще и в Снетогорском женском монастыре.
                Мне почему-то запомнились дети: девочка постарше привела сюда своего младшего брата. В храм они не пошли и играли возле закрытого планетария с собакой. Иногда дети отвлекались от своего занятия, и однажды на короткое время заглянули в храм - любопытно стало. Они еще едва ли осознавали куда пришли...
               


В МИРОЖСКОМ МОНАСТЫРЕ

                Побывать в Пскове и не заехать сюда - всегда против нашей  воли. В течение нескольких дней мы видели монастырь из своего окна. Полное его название Спасо-Преображенский мужской Мирожский монастырь. Эта святая обитель не велика. Нельзя сказать, чтобы она как-то особенно ухожена или место выбрано очень красивое, нет. Стоит ладно, классически для монастырей и крепостей XII века: на узком мысу в месте впадения речки Мирожки в более серьезную реку - Великую. На беду - здесь не слишком безопасное по части затопления прибрежными водами.
                На берега реки Великой еще в VIII веке пришли с запада языческие племена кривичей, которые основали в устье нынешней речки Мирожки свое поселение. Название пошло от снасти рыболовной - мережки или мрежи. Позже кривичи вошли в состав великорусской народности, которая в X - XII веках возводила первые русские города: Изборск, Псков, Новгород, Полоцк и Смоленск. Когда в восточнославянских племенах стало распространяться учение Христово, на месте бывшего поселения язычников был заложен первый христианский храм. Понятно, что первоначально он был деревянным, а имена его строителей затерялись в веках, но дальнейшее развитие соборного храма и монастыря связано с легендарным епископом Нифонтом, греком по рождению и пришедшим на славянские земли с целью распространения учения Христова. За труды его и приверженность вере православной был он канонизирован через 450 лет после своей кончины в 1549 году. Силами Нифонта основан не только Мирожский монастырь, но и церковь святого Климента в Старой Ладоге, работал он и в Софийском соборе Великого Новгорода и во Пскове.
                Придя на берега реки Великой, Нифонт решил перестроить деревянный храм в каменный и основать на том месте монастырь. Дата закладки нового собора предположительно 1137 - 1138 годы. Назван он был Нифонтом Спасо-Преображенским. Строили собор из подручного материала, часть сложена из каменных плит, а часть из кирпичей. Проект для того времени самый простой и традиционный, в византийском стиле: одноглавый, апсидный (с алтарем полукруглой формы) и помещениями для молитв. Пригласили сюда самых лучших византийских мастеров, которые и расписали внутренний объем собора в технике по сырой штукатурке. Все фрески представляют собой копии с греческих образцов.
                С тех самых пор белоснежный храм с крестом на маковке на берегу реки Великой стал первым центром распространения православия на псковской земле. В Мирожском монастыре велась псковская летопись, собиралась библиотека, переписывались первые церковные книги, работала иконописная мастерская. Находясь на приграничной с рыцарскими землями территории, на протяжении многих веков монастырь неоднократно подвергался военным набегам и разграблению. Несмотря на все беды и разрушения, Спасо-Преображенский собор сохранился. Это ли не чудо? Сохранились и фрески, впечатляющие не только возрастом в девять столетий, но и своей красотой. Видно определил храму господь с самого основания его вечную просветительскую миссию…
                В 1299 году рыцари Ливонского ордена разорили городские посады и убили мирожского игумена Василия, а с ним и многих монахов, защитников монастыря. Вместе с Иоасафом Cнетогорским Василий Мирожский был причислен к лику святых…
                Сейчас можно представить ощущения язычников, впервые пришедших в этот храм, рассказывающего всю историю жизни и вознесения Христа в настенных изображениях. Это живая книга с другими жизненными ценностями и ориентирами. Православная вера, объединявшая русских людей перед лицом внешней опасности. Многие нынешние туристы на росписи смотрят с тем же любопытством. Увиденные изображения неизменно покоряют. Фрески отличаются суровым колоритом, с преобладанием синего фона и неярких цветов, торжественностью и строгой уравновешенностью композиции. С особенно глубоким чувством исполнены те части, которые посвящены мрачной красоте страдания и скорби. Наибольшей силы художники достигли в изображении сцены оплакивания тела Христа.
                Приходить сюда нам бесконечно интересно. Радостно узнавать на стенах храма изображения архангелов, которые срисовывал два года назад. Иногда неожиданно открывалось что-то новое, невиданное прежде. Подошли мы к изогнутой аспидной стене, и в этот момент из трех узких окон на самом верху брызнули потоки света. Словно три живых столба возникли в каменном сумраке. Свет оказался необычным, придававший росписям странное легкое покачивание, почти незаметное, но все равно ощущаемое. Изображение соединилось со светом и ожила вся главная композиция - Преображение Господне, давшая название храму. Показалось,что Иисус, облаченной в белые одежды, в сиянии этих лучей сделал шаг навстречу. И тогда склонились к нему изумленные апостолы. Это был божественный свет… «...взял Иисус Петра, Иакова и Иоанна, брата его, и возвел их на гору высокую одних, и преобразился пред ними: и просияло лице Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми как свет…»
                Световое явление в храме происходило совсем немного времени. Может солнце ушло дальше или что-то еще другое. Только получилось, что все это только Аннушка увидела, а мне показала. Дело в том, что я тоже смотрел туда, но ничего такого не заметил. Да, падал свет из узких окон-бойниц, но что же в этом особенного?. Кто знает, может, не дано мне было тогда? Уже потом сотрудники Псковского музея-заповедника объяснили, что таким «неуловимым и оживляющим» бывает свет, отраженный от речной воды. Увидеть здесь подобное - большая удача. Действительно, может, древние строители тоже знали о таких световых эффектах и намеренно поставили собор близко к воде?
                Не менее интересен в монастыре и действующий надвратный храм Апостола и Первомученика Стефана в здании Братского корпуса. Вот Аннушка и пошла туда подать свои записки. В храме находится чудотворная икона Божией Матери Мирожская Оранта (моление), что явилась чудесным образом в 1199 году, а в XVI веке исцелила псковичан от «смертельного поветрия». Есть икона святого великомученика Пантелеимона из Афона и частицы мощей почитаемых святых. С начала основания в обители здесь были школа и иконописная мастерская. Среди получивших образование в Мирожском монастыре - святой Корнилий. Тот самый, при котором расцвел Псково-Печорский монастырь, одна из величайших святынь православия.
                У меня здесь тоже был свой особый интерес. На территории Мирожского монастыря уже много лет проводились археологические раскопки. На этот раз они были связаны с предстоящими реставрационными работами в храме и решением проблем водоотведения. Известно, что собор в течение длительного времени страдал от наводнений. Эта угроза сохранялась и сейчас.
                Действительно, нахожу раскоп возле самых стен собора, глубина его около человеческого роста. Открывали его осторожно, слоями или ступенями. Везде видны фрагменты костей и черепов, очевидно, что все это захоронения. Часть вскрытых участков раскопа теперь закрыто пленкой. Видимо из-за вчерашнего дождя или по окончанию какого-то этапа исследований. У раскопа сидят рабочие. Похоже, что работы сегодня еще не начинались. Представляюсь и завожу разговор с ними. Прошу разрешения спуститься в раскоп, посмотреть на находки. Понятно, что так просто это не делается, и один из них идет за руководителем работ.
                Мы быстро знакомимся, это научный сотрудник Ирина. Поясняю ей, что у меня совсем не праздный интерес и уже много лет собираю материалы и пишу о Пскове, делаю здесь зарисовки. Вместе спускаемся в раскоп, и осторожно снимаем защитную пленку. По словам Ирины основные работы здесь уже закончены, и теперь все будет опять засыпано землей. По-видимому, здесь раньше находился некрополь - самый древний в Пскове. Ранние захоронения датируются здесь концом XI-началом XII веков. Хоронили на монастырском кладбище не только монахов, но простых мирян, женщин и детей. Скорее всего, на этой территории мы теперь ходим по их могилам. Пленка окончательно снята, и под ней виден скелет какого-то высокого человека.
                - Вот здесь покоится молодой воин, парень, лет 20-и, живший в начале XVII века. Крупный мужчина, косая сажень в плечах. Видно, что был ранен в какой-то схватке, получив рубленую рану головы. Возможно, скончался здесь в монастыре и был похоронен на этом месте у северной стены Спасо-Преображенского собора.
Мы снова закрываем останки воина пленкой и более не беспокоим его, пусть он спит здесь спокойно, защитник монастыря.
                - Почему здесь так много захоронений на одном месте? Они наслаиваются одно на другое…
                - Это захоронения разного времени. При последующем захоронении более ранние могилы часто нарушались. Самые многочисленные из них сделаны в XVII веке. Среди похороненных есть женщины с грудными детьми, которых они продолжали держать в своих руках. Все делалось с большой поспешностью. Настоящие братские могилы…
                - Моровая язва, чума?
                - Да, скорее всего…
                - Получается, что здесь раньше хоронили не только монахов…
                - Да, здесь хоронили разных людей. Погребений очень много.
                - Скажите, а находили здесь какие-нибудь предметы или части сохранившейся одежды?
                - Да, приходилось раньше видеть. Встречались и богатые места захоронения. В женских мы находили подвески, бусы и серьги, у монахов - костяные четки. В более поздних захоронениях есть металлические нательные кресты. Особенно интересны огромные подковы. Мы предположили, что их набивали на обувь, намеренно утяжеляя свою земную жизнь.
                - Судя по открывшимся под землей линиям каменной кладки, собор за свою долгую историю неоднократно перестраивался.
                - Еще в 70-х годах прошлого века здесь проводились большие археологические работы. В ходе этих раскопок был раскрыт крупный монастырский комплекс XVI века, в состав которого входила звонница.
                Мы вместе поднимаемся из раскопа. В нем снова начинаются работы. Благодарю Ирину за интересный рассказ и желаю всем помощи божией…
                Сюда приходит Аннушка. Она вспоминает, как еще студенткой работала на раскопках возле нынешнего Псковского университета. Такая здесь земля, открывающая свои тайны. Разговор получается интересным, но всем давно пора заниматься своим делом. Мы едем дальше…


У МАТУШКИ РАФАИЛЫ

                Уже пора было возвращаться в Петербург, а у нас еще оставалась последняя поездка в Снетогорский монастырь. Он как свет в оконце в глубокой ночи к себе притягивает. Даром разве называют его здесь псковской свечой? Ни нашествия иноземных захватчиков, ни десятилетия атеизма не смогли загасить ее.
                Мы проехали туда через весь Псков. Монастырь находится на северо-западном крае города. Сам себе дорогу выбираешь:  направо поедешь – увидишь гору Соколиху с памятником Александру Невскому, а если влево свернешь и вдоль реки Великой путь продолжишь - непременно окажешься у стен Снетогорского женского монастыря. Все это время монастырь остается невидимым в буйной летней растительности, и только купол древнего собора Рождества Богородицы станет твоей путеводной звездой.
                Чем ближе к нему, тем больше тонут звуки во всепоглощающей тишине, от которой останавливается время. Только вездесущие птицы щебечут, да случайно набежавший сюда ветер потревожит листву. Лучше раньше оставить свою машину и пойти дальше пешком, слушая хруст гальки под ногами, ловить солнечные лучи, с трудом пробивающиеся сквозь живую зеленую крышу над твоей головой. Так будет, пока не увидишь перед собой площадку с въездными вратами. Это со стороны реки монастырь вознесен на Снятую гору, давшую ему свое название. Скала поднимается на 23 метра, и нет ничего рядом выше ее. Вода подходит к самым отвесным каменным уступам. Оттуда монастырь кажется неприступной пограничной крепостью. И то верно. С высоты птичьего полета отсюда видно Псковское озеро и Прибалтику. На протяжении многих веков Снетогорский монастырь был духовным центром и защитником Русской земли.   
                Глядя на нависшую скалу подумал, что отсюда монастырь похож на гнездо ласточек-береговушек, выбирающих для продолжения своего рода такие труднодоступные места: «Здесь живут птицы и сестры»… Их жизнь чем-то похожа. Отсюда всем им ближе к небу. Только птиц туда возносят быстрые крылья, а сестер-монахинь - обращенная к богу молитва. И те, и другие, живут своим особенным миром, который сами себе здесь выбрали…
                Территория монастыря небольшая и может от этого кажется такой уютной. На ней соединились в единый  ансамбль собор Рождества Пресвятой Богородицы, трапезная церковь Святителя Николая Чудотворца, Архиерейский дом и руины колокольни с церковью Вознесения Господня. Сюда следует добавить еще Святые ворота и ограду вокруг монастыря. Все это выглядит благоустроенным с любовью - во всем здесь чувствуется заботливая женская рука.
                После посещения храма, молитвы и прикосновения к святым мощам, решаем снова посмотреть фрески в соборе Рождества Богородицы. Он хоть и не действующий, но все равно остается главной святыней монастыря. Воздвигнут он был в 1311 году на месте деревянной обители, разоренной, как свидетельствует летопись, 4 марта 1299 года при нападении на Псков левонских рыцарей. Игумен ее, преподобномученик Иоасаф, а также 17 иноков и пресвитер Константин были сожжены в храме. Горячо любимый псковичами князь Довмонт-Тимофей с дружиной тогда разгромил рыцарей и повелел поставить в монастыре новый храм - этот каменный собор.
                Говорят, что когда его строили, взяли за образец Спасо-Преображенский собор Мирожского монастыря. В этом была своя логика. Когда-то все православные храмы возводились по образу и подобию Святой Софии. Только нельзя войти в одни воды реки дважды. Вот и кажется, что при всем своем внешнем сходстве, Снетогорский собор выглядит стройнее и изящнее Мирожского. Это, как сравнить мужскую и женскую фигуры. Купол у собора Рождества Богородицы меньше, а оттого и барабан кажется выше. Его верх получил украшение, напоминающее женское очелье (повязка на голову) со свисающими концам. Да и строительный материал здесь немного другой - тоже известняковая плита, но уже без добавления кирпича. Внутри пространство храма выглядит несколько иначе. Оно кажется выстроенным плавными очертаниями арок и сводов, ничем не напоминающих плотно сдвинутые стены Спасо-Преображенского собора Мирожского монастыря. А впрочем такое его восприятие может оказаться чем-то индивидуальным и личным…
                Показывать фрески в соборе нас ведет экскурсовод Светлана. С нами еще два паломника. Сразу бросаются в глаза сдержанные цвета красок - все они сделаны из местных материалов. Основой для них послужила цветная глина, которая отливает радугой на склонах Снятой горы. Еще прежде отметил там ее светло-серые, нежно-зеленые, лилово-розовые и темно-красные потеки. Их растирали на яичном желтке, разводили квасом и расписывали стены храма по сырой поверхности.
                Открываются кованые двери, и мы входим в затемненную прохладу каменного храма. Собор пуст, только живой солнечный свет льется из узких окон. Сразу происходит отключение от внешнего мира. Здесь он другой, состоящий из фресок покрывающих стены и своды храма. Письмо у них другое, заметно отличающееся от Мирожского монастыря. Они написаны легко и свободно, в образы вложено много страсти. Время такое было «неравнодушное», когда устояла под натиском Русская земля, сохранила свою православную веру. Будто ставили фрескам последнюю кровавую точку, ушедшего XIII века, отмеченного на этом месте гибелью православных монахов.
                На первый взгляд настенная живопись очень простая и строгая. На самом деле фрески очень глубоки. Здесь чувствуется присутствие высшей силы, со стен на тебя постоянно смотрят. Верно, это или нет, но изображенные святые воспринимаются реальными людьми с сильными характерами и прожитой историей. Они везде оказываются вровень с нами, будто идут рядом в темноте. «Умное псковское богословие», где созданные мастерами сюжеты рассказаны доступным языком. Пройдет время, и так и писать уже не будут…
                Из храма не хочется уходить. На фрески можно  смотреть, снова и снова. Для этого здесь есть деревянные леса, поднимающие тебя под самые своды. Они качаются, напоминая о зыбкости и непрочности всего земного. Можно пройти наверх по узкой, похожей на нору, каменной лестнице с высокими ступенями. Она прочна и устойчива, но каждый шаг по ней дается с некоторым усилием. Как в жизни, где все лучшее достигается большим трудом. Идти по лестнице в полный рост не получится - нужно наклоняться и проявлять смирение. Раньше так по ней ходили монахи…
                Смотришь на фрески, и происходит твое погружение, словно тонешь в волнах. Изображения бледны, и к ним нужно еще приспособиться. Наступает  момент, когда начинаешь видеть все. Даже то, что уже навсегда исчезло со стен после пожаров и повреждений. Вот парящие ангелы в вишневых нимбах, трубящие в свои золотые трубы, двуглавое чудовище, готовое пожрать грешника. Над хорами два ангела сворачивают небесный свиток, усеянный звездами, символизируя этим конец света. К ним подняты печальные, наполненные слезами глаза прекрасного молодого пророка. По сторонам выстроились праведники. Изображений на стенах много, а душа уже стремится к Снетогорской Божией Матери, что открывается в конце алтаря. Сурово ее лицо со следами прошедшего здесь огня. Протянутой вверх десницею, указывающей на Бога, она призывает нас верить в него.
                Хорошо, что в фильме о десяти храмах Пскова, вошедших в список Всемирного наследия ЮНЕСКО, этот собор представляет старший научный сотрудник Псковского музея-заповедника Ирина Мельникова. Ее рассказы о фресках можно слушать бесконечно. Словно оказываешься перед  дверью в рай, ключи от которой находятся у святого апостола Петра. Такие минуты могут легко превращаться в часы. Они закрывают пустоту, образовавшуюся  в душе от обыденной жизни. Вроде, бывал здесь, все видел и фрески эти рисовал, но если не вернуться сюда снова, покажется тебе, что Пскова еще не видел.
                Мы просим позволения увидеться с игуменьей Рафаилой, настоятельницей женского монастыря. Идем к ней темными коридорами, спускаемся по узкой лестнице. Здесь кухня и молодые худенькие послушницы что-то готовят, режут и шинкуют овощи. Появляется матушка в простом рабочем фартуке, улыбается, будто давно и все про нас знает. Аннушка взволнованно что-то ей говорит, а матушка только головой кивает, говорит, что все они с сестрами сделают. Лицо у Игуменьи Рафаилы молодое, а глаза добрые-добрые, которыми она, кажется, всю душу твою читает. Нам потом показалось, что по волнению делали чего-то не так, получая от нее благословение. Да видно она все это понимала, проста и добра к людям. Потом подумали, что это какая-то общая атмосфера в православных храмах этого города - растекающаяся душевная доброта и участие…
                А еще показалось нам, что всю дорогу до Пскова, в пребывание там и даже обратно - вела нас за руку Богородица. Дело даже не в легкости содеянного - оно никогда простым не бывает. Это только так нам кажется. Богородица всегда незримо присутствовала рядом. Как же было замечательно продлить такое необыкновенное чувство радости души! Особенно хочется этого в трудное время, когда теряешь опору под ногами, стучишься в закрытые двери, а голос твой никому не слышен. Вот и вспоминаются тогда слова, словно устами самой Богородицы сказанные: «Веруйте в Бога и в Спасителя Христа, веруйте! Веруйте, если хотите выжить в этом разделенном, страшном и больном мире!»
               
НА  ПОГОСТЕ



               Когда мы после Изборска приехали на погост Сенно, дневная жара сменилась вечерней прохладой. Храм был закрыт, и у ворот нас встретили лаем две собаки: маленькая и большая... Подойдя ближе, они начали приветливо вилять хвостами и ластиться. Понятно, что лиц у собак нет, а видно, что улыбаются. Злости у них сроду не воспитывали. Для порядка на погосте им достаточно было голос подать. За свою незлобивость, видно, и страдали часто. Обе собаки носили на теле какие-то старые увечья. На кладбище они появились на свет, здесь потом и умрут.               
                Это место на Псковской земле с давних пор известно чудными «крылатыми» воротами, похожими на взлетающего белого аиста. Их неизвестный создатель жил со своей фантазией в голове. Таких ворот больше нигде нет. А еще возле местного храма Георгия Победоносца, есть двухпролетная звонница, каких в этих местах встретишь мало. Стоит подойти вплотную к ее стенам и тебе кажется, что она уходит к самым облакам. Бить в колокола на звоннице нужно «по-псковски», прямо с земли. Несложный механизм состоит из колоколов, специальных рычагов и длинных приводных веревок. Такой необычный для других мест способ имеет здесь многовековую историю. Взялся я за веревки, а в колокол не ударил, тишину нарушить не посмел. Глянул вверх и показалось, что оттуда ко мне пришел гудящий звук. Он рождался в стенах звонницы и потом сливался с зеленым шумом кладбищенских деревьев.
                Вышел за кладбищенские ворота и загляделся на пламенеющую полоску заката, на спускающуюся на цыпочках ночную тень. В такое время одноглавый храм на широком бугре со сползающим с него кладбищем стал казаться миражем из другого времени. Меня всегда манила такая старина. Посмотришь на нее и мерещится тебе история из далекого прошлого, словно читаешь ее на стенах сложенных из местного камня-плитняка.
                В 1904 году Николай Рерих нарисовал погост Сенно на своей картине. Ему тоже приглянулись крылатые ворота. Получилось, что он и другим людям на них глаза открыл. С тех пор не прекращалось сюда паломничество. Теперь картина для погоста, что охранная грамота. Его нужно беречь, нельзя рушить и застраивать. Место это красоты необыкновенной. Запал погост в душу и мне, каждый год сюда приезжаю. Тишину слушаю, на время остановившееся смотрю. Может, чему и научусь...