1812 Лёгкий ход ч325

Ч325
Лёгкий ход

Лёгкий ход , летящих смирной рысью,
Санок , запряженных в пару вороных,
Поражал французов сладкой мыслью,
Как они живут в снегах своих?

Как возможно быть в лесу на воле,
Если он царём  помещику отдан,
Кто здесь заправляет вечной долей,
Наполняя счастьем местный храм?

И свобода , вдруг предстала умиленьем,
От судьбы ,нашедшей свой уют,
Статься в счастье вечности знаменьем,
Ведь они так вечно тут живут!

На румяных русских лицах отдыхая ,
От проказ кудесницы судьбы,
Плен , за проблеск жизни принимая,
Избежать погибели достоинства страны.

В каждом шаге , ощущая силу славы,
Возносящей Вечности Устой,
Крепостью Величия Божественной Державы,
Их простить способной за разбой.

За содеянное в мороке приказа,
Выжигать жильё любви дотла,
Словно там гнездилася зараза,
От которой нет  ни проку  ни тепла.

Усмиряющего дух развития харизмы,
Согревая в русском доме свет веков,
Возрождая души к новой жизни ,
Сотворив Земли Божественный Альков.

Удивляющий дворцом , внутри фонтаном,
Окнами , смотрящими на вид,
От усадьбы , уходящим океаном,
Волн полей , творящих Миру Святовид.

Шаг в неизвестность ,верой укрепляя,
В добро и радость вечной стороны,
Доставшейся в судьбе Святого Края ,
Снять в покаянии величие  вины.

За то , что сниться начинало на погосте,
Бивак колонны принимавшем на посту,
Внимать их славе на величия помосте ,
Творящем Дух России в каждом за версту.

В. Г. Сироткин
Судьба пленных солдат и офицеров Великой Армии в России после Бородинского сражения .(продолжение)
         Воспитанник одного из таких «гувернеров» будущий известный русский экономист Юрий Арнольд, из дворян Могилевской губернии (Белоруссия) позднее вспоминал: «Редкий был тогда дворянский дом , в котором не встречалось бы пленного француза: иметь у себя "своего" француза — это установилось тогда само собой для каждого "порядочного дома". И у нас, следовательно, оказался "свой" француз». «Своим» французом для маленького Арнольда стал барабанщик одного из французских полков Великой Армии Грожан , один из ветеранов - гроньяров . Начав рядовым еще в республиканской армии в 1792 г., барабанщик прошел все этапы наполеоновской военной эпопеи : египетский поход (попал в плен к англичанам , освобожден по Амьенскому миру 1802 г.), русско-французская война 1806—1807 гг., австрийская кампания 1809г ., русский поход 1812 г . С хорошими манерами, к ужасу мамаши 8-летнего мальчика, Грожан был знаком весьма поверхностно — мог есть руками, резать мясо штыктесаком , вытирал сальные пальцы о
штаны. Да и литературным французским языком сей «гувернер» владел весьма относительно : как и большинство наполеоновских солдат , он говорил на «арго» (некоей смеси французского разговорного с немецкими , итальянскими , испанскими, польскими словами), да еще обильно сдабривал свою речь солеными солдатскими шуточками. Позднее, попав в благородный пансион для дворянских детей в Москве , Арнольд долго переучивался с этого солдатского «арго» на нормальный французский литературный язык . Но тогда, в конце 1812 и в 1813г. такой «дядька» был для мальчишки-барчука настоящей находкой . С утра до вечера барабанщик рассказывал бесчисленные военные байки, учил плавать, ставить палатку, разжигать костер и, особенно, выбивать на игрушечном барабане воинские команды: «Слушай все!», «В атаку!», «Отбой!» и др. И таких «дядек» и «теток» (а среди «шерамыжников» оказались и немало женщин — вдовы погибших офицеров, бывшие маркитантки и т . д .) было немало.Однако для истории русской кампании 1812 г. во Франции и Европе остались воспоминания не этих «дядек» и «теток» из «шерамыжников», на несколько лет или навсегда оставшихся в России (а их, как мы увидим ниже, было более 200 тыс., или треть Великой армии) и не их новых русских хозяев-помещиков или лагерных начальников, а как раз мемуары тех из 50 тыс., которым удалось вырваться в ноябре — декабре из «русского ада». Сами не побывав в плену в России, эти мемуаристы с чужих слов красочно описывали ужасы русских «концлагерей». Показателен здесь
«Военно-стратегический Журнал за 1812, 1813, 1814 и 1815 гг.» барона Бориса Укскюлля , вышедший в середине XIX в. на французском, немецком и русском языках . Этот «дневник», где вперемежку с описанием военного похода в Россию даются мимолетные любовные утехи барона , почему-то до сих пор считается на Западе серьезным мемуарным источником. Настолько серьезным, что даже академик Жан Тюлар в своем «Наполеоне» (рус. пер. 1996 г.) ссылается на мемуары барона-фантазера как на достоверный исторический источник. Барон же, прослышав где-то, что казачки продают пленных по два рубля за штуку (у декабриста Никиты Муравьева , как мы видели, всего по одному рублю!), уже от себя сочиняет:
покупают мужики пленных не для работы, а «чтобы сварить их в котле или посадить на кол». И эту чушь «свидетеля», увы, повторяет маститый академик Тюлар. Конечно, солдатам и офицерам наполеоновской армии , вторгнувшимся в Россию и затем попавшим в плен, не приходилось ожидать теплого приема от мужиков и казаков (такое же отношение к
захватчикам было и в Египте, и в Испании) . Ясно , что уцелевшие и вернувшиеся, в конце концов, на родину военнопленные не очень лестно отзывались о тех , кто их пленил.Это, в частности, хорошо показал современный французский историк - наполеоновед Фернан Бокур , анализируя в русском издании мемуары одного из таких пленных — лейтенанта Родольфа Вьейо. Судя по расследованию, которое в 1813-1814, 1826—1829 и 1830—1837 гг. проводили царские власти , вопрос о военнопленных — бывших солдатах и офицерах Великой Армии , в первой
половине XIX в. вырос в крупную военную , социальную и политическую
проблему . Если верить этим досье , представляющим главным образом рапорты генерал-губернаторов России в министерство полиции или III отделение из западных (от Смоленска до Гродно), а также волжских (Ярославль , Нижний Новгород , Саратов) и уральских (Пермь , Вятка) губерний, общее число оказавшихся на 1 января 1813 г. пленных составляло треть численности Великой Армии, или более 216 тыс.: из них 140—150
тыс. «организованных» (в лагерях) и 50—60 тыс. «неорганизованных» («шерамыжников»). По тем временам — это две полноценные армии по 100 тыс . чел . или население одной из столиц Российской империи (Москвы или Петербурга — по 200 тыс . человек в каждой). Учитывая , что в результате войн начала XIX в , эпидемий и голода и без того немногочисленное население страны-континента в 1813 г. сократилось на 3 млн., с 38 до 35 млн. человек, а регулярная армия и ополчение — еще около 3 млн. — отправились из России в заграничный поход в Европу добивать Наполеона, то наличие в тылу огромной по тем временам массы обученных военному делу мужчин рассматривалось царскими властями как большая социальная и военная угроза . А сигналы о социальном недовольстве военнопленных стали поступать уже весной 1813 г. — на казенных (государственных) Гороблагодатских железноделательных заводах купцов Демидовых на Урале пленные подняли бунт, не вынеся рабских условий труда, плохой пищи и побоев. Особенно напугал администрацию отнюдь не «тильзитский союз» пленных с русскими крепостными на заводах, что возродило старые страхи о «санкюлотах, скачущих и бегающих по длинным улицам московским» (князь Петр Вяземский) и не только по ним. Стали поступать и другие тревожные
сведения: не все помещики покупали пленных за рубль в качестве «гувернеров» — некоторые стали записывать их в свои крепостные (как правило, это были итальянцы , испанцы , немцы , поляки , хорваты). Об этом царские власти стали узнавать из писем самих «шерамыжников», которые по распоряжению министра полиции Сергея Вязьмитинова начали перехватывать на почтах на основе специального указа Александра I о введении «особой цензуры» на письма военнопленных . К 100-летнему юбилею войны 1812 года часть таких писем по Витебской губернии (их
задерживали на почте , вскрывали и более никуда не отправляли) была опубликована в России на французском , немецком , русском и других языках.
Отталкиваясь от этой публикации, я решил проследить судьбу шести авторов писем из числа «шерамыжников», оказавшихся в работниках у богатых мужиков в Белоруссии. Судя по их письмам на французском языке в русский официоз «Соп§егуа1еиг 1траг11а1», история этих пленных такова. Отработав на хозяев зиму, весну и лето 1813г . , они по осени двинулись домой — такая практика также имела место, и царские власти сквозь пальцы смотрели на такой «самоход». По дороге надо было как-то питаться , и солдаты нанимались на поденщину в попутные хозяйства крестьян и помещиков. В Гродненской губернии, уже у границ России, они нанялись на временную работу к управляющему имением графа Бориса Комаровского. «Временная» затянулась на целых три года — посулами и угрозами управляющий держал таких толковых мастеровых (каменщик, плотник, кузнец, слесарь) у себя, а в 1816г. записал их в крепостные графа. Лишь благодаря вмешательству «Conservateur Impartial» этим «крепостным» удалось в мае 1824г. (через 12 лет после войны!) получить
свободу, паспорта и отбыть по домам. В политике официальных русских властей к проблеме пленных отчетливо видны два похода — чисто
военный и гражданско-экономический. Военный состоял в попытке сформировать в 1812—1813 гг. из бывших солдат и офицеров Великой Армии антинаполеоновские легионы. Раньше всех это удалось сделать с немцами. Еще в июле 1812 г. отказались подчиняться французскому командованию два баварских кавалерийских полка из дивизии Патруно — они предпочли сдаться в плен русским. За ними последовали и некоторые баварские пехотные части. Из дезертировавших и пленных немцев русские власти начали спешно создавать так называемый Русско-Германский легион (к апрелю 1813г . он насчитывал 4254 человек), который принял участие в кампании 1813 г . в Германии. Активная вербовка в так называемый Александровский полк (в честь императора Александра I) велась и среди пленных испанцев и португальцев: 30 июня 1 8 1 3 г . этот полк в составе 3738 солдат и офицеров на семи английских судах был
отправлен из Риги в Испанию — для войны против французских войск. Была даже предпринята попытка сформировать из пленных франко-итальянский 10-тысячный легион в Орле (правда, в основном это были «французы» из новых департаментов , т . е . голландцы, бельгийцы, швейцарцы, даже хорваты), но массовой записи в него не последовало. Но само военное решение — создание легионов — не решало проблемы пленных: даже два уже сформированных легиона — немецкий и испано-португальский, включили всего 7-8 тыс. пленных. А что делать с остальными 192 тыс .?
(продолжене ч326)

Обьединяя то , что шло к единой воле,
Предпосланной познать здесь суть утрат,
Уйти из мирной жизни по военной доле
И ощутить реальности охват.

Заставившей в чужой стране скитаться,
Смирив настрой , себя в ней превзойти,
И для семьи , вернувшись , постараться,
Мир счастья в мирной доле обрести.

Сравнив возможности хозяйственных покоев,
Природу климата и ветренность судьбы,
Пославших дух любви и веру успокоив,
Принять бесспорным поколения страны.

Сопротивляющейся миру страсти и порядку,
Внесённому давно на рассмотрение веков,
Сменить настрой воителей в оглядку,
На изучение в Любви Божественных Основ.