Записные книжки Сэмюэла Крига 1

ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ СЭМЮЭЛА КРИГА 1


*****



Львов это Польша, ну, почти, считаю, там намного лучше.
И можно размышлять в ночи как разогнать над прошлым тучи.
Но, это планы, а сейчас хожу без маски по столице.
Осколки снов, обрывки фраз, пустынных улиц вереница…

Я вновь стал Гашека читать, писать этюды акварелью,
Картины жизни наблюдать, чуть пригубив ликера «Baileys».
Спокойно как-то на душе без мельтешения людского.
Там, где лежал том Беранже, теперь стоит портрет Крамского.

Полезен крайне экзорцизм, от социума все напасти.
Претят мне свинство и тупизм, и сплетни разные о власти.
С баварским пивом дружен был, не раз, я в молодые годы.
Тогда другое я ценил, когда беседовал с народом.

Теперь бесед тех больше нет, и стало меньше любопытства.
И свежих белых роз букет как знак достойного пиитства.
Грызёт ирландский сеттер кость, на полке в ванной флосс над пудрой.
Фен-Шуй в рутине будней гость, успокоительный и мудрый.

Тысячи книг на полках ждут, их авторы стремятся к славе.
Мне Львова нравится уют, без измышлений о державе.
И если уж на то пошло, зачем насиловать сознание
Всем тем, что было и прошло, приятней лилий созерцание.



*****



Английская библиотека. И кто сказал, что я не прав?
Это не куклы с ипотекой, что рыщут между чьих-то глав.
Двадцать второго был день скорби, и я ел с ветчиной омлет,
После смотрел статьи о «Sotheby’s», от всех уйдя в свой кабинет.

Июнь на радость благотворен, пойдём в Сокольники гулять,
А после звоном колокольным свой слух, как прежде, услаждать.
Таланта светоч не померкнет, в той жизни важен каждый штрих.
Я благодарен русской церкви за помощь в днях трудов моих.

Чиновники втянуть пытались нас в свою грязную игру.
Но мы над ними лишь смеялись, и ели черную икру.
К чему жить в суете, что старит, у многих там уже склероз.
Мне селфи Савичевой Дарьи приятней Матвиенко поз.

Приезжие снуют как черти, им нужно денег, чтобы жить.
Собянин прав, метро проветрив, но это нужно повторить.
Голосовать я не намерен, ведь здесь и так всё решено.
Зачем впустую тратить время, на то, что пройдено давно.

Когорты взбалмошных всезнаек, рулетка баловней судьбы…
Вот каблуки своих хозяек лижут послушные рабы.
Смотрю в простонародья лица, где быт подчас весьма суров.
Они, в плену своих амбиций, я слышать не могу тех слов.

У них «мороженка», «тысячки», зависть к богатым, лабудизм.
В мозгах тех деньги, секс и тачки – зачипизованный тупизм…
Я видел, что они читают, и от чего воротят нос.
Игрушки в телефонном рае, страх не успеть – их властный boss.

Дел много, лишь часа в два ночи я смог за стол присесть к стихам.
Повсюду масса заморочек, проблем надуманных бедлам.




На середине сигареты на кухне встречу я рассвет.
Как хорошо в начале лета с души снять тяжесть смутных лет.




*****


Кружевные фасады Парижа, в Тюильри арки тень в летний зной…
Взгляд иной на творенья Куинджи, и дворцы за кремлёвской стеной.
Не фанат я здесь птицы двуглавой, путь Деникина мне ни к чему.
Zoe Kravitz прельщает и sabot, прошлых лет не таскаю суму.*

Там где был красный флаг, всюду – ссоры, и всё больше больных головой.
На глазах многих деньги как шоры, к ним - опасные игры с судьбой.
Стал в обузу тот junk ностальгии после сэмплов хип-хопа теперь.
Я покинул цирк той эйфории, сохранив в сердце тайную дверь.

Мне не в тему намордник хозяйский, гражданин я себя самого.
Сила воли как меч самурайский, а талант – свет пути моего.
Моря жизни бурные воды, дни спокойствия в сельской тиши…
Не вогнать в цифру воздух свободы, и порывы бессмертной души.




*****


Места безоблачного детства каждый раз
Меня своим очарованьем привлекают.
И я смотрю, не отрывая глаз,
На то, как время облик их меняет.

Вот – площадь Крымская и Зубовский бульвар.
Здесь, у метро, встречался я с друзьями.
Вино «Арбатское» под звуки двух гитар.
Кино и девушки с красивыми ногами.

Возможно, раньше было лучше, чем сейчас.
И власть была тогда совсем другая.
Курил «Ligeros» я, и «Partagas».
Табак кубинский и по сей день впечатляет.

Мой крёстный Серж Орлов на «Комсомольском» жил,
В гостиной там стояла радиола.
На ней крутили часто мы «винил»,
И пиво пили в дождь, забыв про школу.

Я помню день, когда поставили он
Песню «Любовь нельзя купить», да, это было круто.
А город в красных флагах тех времён
Куда-то плыл, под вспышками салюта…

Теперь вокруг иное, счет потерь
Как trip в чужую мусорную старость.
А чем Вам здесь не нравится теперь? –
Спросил меня какой-то господин за стойкой бара.

Я вышел, и подумал – он дурак,
И дураков таких сейчас в России много.
Хотя и есть у них здесь «трёхполосный» флаг,
Социализм их прежняя дорога.

Места безоблачного детства – вот секрет
Моей успешности, в них черпаю я силы.
В них мудрости души неповторимый свет
Всегда, чтобы со мной здесь не происходило.



******



  Давно прошли те времена, когда наш лидер гитарист Ричард «Небо в алмазах» в кожаном плаще, с гантелей в руке, гонял вокруг кинотеатра «Брест» поэта Нургалиева, что впоследствии стал профессором, живущим теперь в Австрии, за неоднократные попытки своими пьянками оторвать меня от дел рок-группы.
  Однако, до сих пор, мне приятно вспоминать то незабываемое шоу своего гениального друга.
Теперь вокруг всё иное, и женщины, и квартиры, и приоритеты. Более того, у страны другой герб и флаг, а в Сибири поставлен памятник адмиралу Колчаку.
Больше половины людей, что крутились тогда вокруг нас, стёрла жесткая реальность
      нынешних дней, многие ушли на тот свет, и лежат в своих могилах.
      Болезни, алкоголь, наркотики, безысходность…
        В балладе «Спрингфилдский Лис», которую я написал, живя в особняке ныне покойной
    Анны Халиловны Рахматулиной, я сравнивал их с тающими свечами.
       Всё происходило на моих глазах – был человек, и вдруг его нет.
    Я не спрашивал себя, что будет дальше, просто шел по тому пути, что дал мне однажды утром
   июльского дня Господь, и если меня душили слёзы, я плакал в шерсть леонбергера Рагдая, он
   не мог понять то, что я говорю, но всегда был рядом со мной…

SPRINGFIELD FOX

Я знаю, ничто не может замедлить событий стремительный бег.
Забавно смотреть из окна на таджика, что сгребает лопатой снег.
Волшебный Февраль красивая книга – тебе её стоит прочесть.
Вчера я проснулся ровно в двенадцать, завтра я встану в шесть.
Разговоры о добром и вечном - да, я пробовал этот бальзам.
Мои друзья сгорают как свечи, я не верю своим глазам.
Мне сказали: Любовь – панацея, - и кто-то с ядом придвинул стакан.
Но я не стал пить за аллеи лицея, я предвидел этот обман.

Спрингфилдский Лис. Спрингфилдский Лис.
Кто-то смотрит вверх, кто-то по-прежнему вниз.
Спрингфилдский Лис. Спрингфилдский Лис.
То, что мы рядом – это, поверь, отнюдь не сюрприз.

Вокруг нас  голодные волки в обличии женщин, и в обличии мужчин.
Зори – полотна алого шелка, взгляды – лезвия гильотин.
Когда-то я пел совсем иначе, когда-то я был другим.
Прости за всё, я не плачу, всему виной сигаретный дым.

Храни меня, Господи! Даруй душевный покой!
Прикоснись ко мне, Господи, своей всесильной рукой!

St.Valentine на пороге, у ног моих пёс Рагдай.
Больше нет одинокой дороги. Попробуй меня разгадай.
Спрингфилдский Лис. Спрингфилдский Лис.
Кто-то смотрит вверх, кто-то по-прежнему вниз.
Спрингфилдский Лис. Спрингфилдский Лис.
То, что мы рядом – это, поверь, отнюдь не сюрприз.
Спрингфилдский Лис.

Пролетело двенадцать лет…
Чего в этих годах только не было, когда я начинаю об этом рассказывать, на меня смотрят так, как будто я живым вернулся с того света. Но это – правда такая, как она есть.
Другой правды нет. Помню, как начальник Уголовного розыска сказал: Покажите мне этого человека.
 Я вышел из-за спины своего адвоката и посмотрел в его глаза. Странное чувство.
 Теперь всё это далеко за спиной, в его кабинете на стене висела сабля…
 Вольному – воля, спасённому - рай!
Поскольку название «Ботанический Сад» устарело, если можно так выразиться, пришлось
его заменить, музыкантов тоже. Всех.
 В этом нет ничего странного, вокруг звучал Hip-Hop.
Мы стали работать в этом стиле, нам понравилось, и тут опять появился австрийский профессор Слава Нургалиев, или доктор Нург, как я люблю его называть. Привёз коньяк и свои разглагольствования о переменах моей жизни.
От всего этого весьма отдавало так называемой «Old School», к тому же его окрутила какая-то переводчица, по-моему, её звали Ира. Я стоял на Проф в хорошем костюме, трезвый, и наблюдал как этот «последний романтик», что придумал себе псевдоним
Джек Максвелл, так как, один из его любимых треков, был номер Beatles «Maxwell’s
Silver Hammer» братается с таджиками-гастарбайтерами. Он пожимал им руки,
что-то восторженно говорил, но когда один из них протянул мне свою руку, я её не пожал.
 Это напрягло профессора, но после трёх глотков коньяка он успокоился. Потом, когда мы
вернулись в мою старую квартиру, его совсем развезло. День был жарким. Я положил его
на кровать и услышал: Спаси меня от неё! Ты всё можешь…
 Имелась в виду переводчица, с которой он спал. Сейчас я плохо помню, что я ему посоветовал, но наш трек «Crabalocker Line» он услышал на полной громкости:

   
CRABALOCKER LINE

Там, одурев на грязных кухнях беспредела весь в табачном дыму,
Я словно ехал с прибабахом в скотовозе из Дубны в Бухлому.
А всё вокруг с ума сходило от попсы под наркоту и у.е.
И кто-то гнал как пономарь, что впору петь о Жабинском дутье.

Шотландская волынка на ходулях, в окнах падает снег.
Сегодня в пальцах вновь «Dean Markley». Клёво.
Больше не гляжу в Bottle Neck.
Пляши под дудку своей женщины и сквозь банкноту втягивай  drug, чувак.
Давно прошли те времена, когда со мною было что-то не так.

Асфальтовые джунгли как шарада, как гуджубовый стёб.
У повелителей сердец козлы в мозгах танцуют «джоб-дуёб».
Психоделические Патрики нарезки под Суфийский транс. Cool jazz.
Хвала Всевышнему - я не матрос Боченко и не злой водолаз.
Послушай, барышня из Арзамаса, здесь так много разных людей.
Одни из девичьих коленей и ногтей творят пургу лебедей,
Другие ждут в бронемашинах у экрана новых басен TV.
Безбашенные игры. Это – Russia. Паранойя любви.
И за стойкой какого-то бара
Глаза напротив ей пытаются лгать.
А я молюсь на свою гитару.
О. К.! Что ещё сказать.
Что ещё сказать.
Crabalocker line. I feel fine. Crabalocker line. I feel fine.
Crabalocker line. I feel fine.
Crabalocker line. I feel fine.
 
В обложке черной Bible на столе. Благодарю, Alex Cold.
Оставь мой дом в покое, респектабельная миссис Gold.
Я буду слушать дождь. Раскрою зонт. И сердцу дам отдохнуть.
Никто из них не понимал, как много нам сулит этот путь.
Долгий, долгий путь.
Долгий путь.
Crabalocker line. I feel fine. Crabalocker line. I feel fine.
Crabalocker line. I feel fine.
Crabalocker line. I feel fine.

Пьяный в свинью профессор лежал на моей кровати, всё, что он мог сказать: Стиль очень изменился.
 В Москве был вечер, я вывел шатающегося доктора Нурга в наш легендарный двор.
Посадил возле остановки на Нахимовском проспекте в маршрутку и он поехал к жене
В Рублёво.
 


*****



PROBLEMS OF RUSSIAN POVERTY


Проблемы русской нищеты.
7000 в месяц, даже меньше.
Тех, кто сейчас у той черты,
Уже стальные держат клещи.

А у премьера самолёт
Его жены в 50 «лимонов», да не рублей, а баксов, вот,
Такие нынче эталоны.

50 «лимонов» и 7 «штук» -
Немыслимые вещи рядом.
Всё дальше сеть плетёт паук,
Что убивает своим ядом.

Всё та же ложь, и беспредел.
И нет конца ужасным бедам.
Идёт всеобщий передел,
Что и не снился нашим дедам.

И, если «рухнет» нефть, грядёт
Ещё один российский кризис.
Всё должен вытерпеть народ, -
Мне скажет поп, - время коллизий.

Тридцатилетняя Madame
Мне излагает свои взгляды.
А я смотрю на этот хлам,
И знаю, мне это не надо.

Она какой-то кандидат  -
Семья в Егорьевске, работа…
Два телефона, цепкий взгляд,
В музеи ходит по субботам.

The Rolling Stones её бодрит
На каруселях эйфории.
Вот на таких-то и стоит
Успешность нынешненй России.

Проблемы русской нищеты –
Лишь для отвода глаз та тема.
Вокруг разбитые мечты,
И «молодёжные» проблемы.

Сотру Егорьевскую пыль,
Не мне крутиться в том дурдоме.
Всё это – заблуждений гниль,
Чтоб залипать на телефоне.

Исчезла менеджер в очках,
А с ней исчез и сбой в программе.
Бесплатной медицины крах –
Ещё один штрих к новой драме.




*****



BALLAD OF PAST YEARS



Когда ещё другим был ГИТИС, и были модны «Kiss» и «Sweet»,
Я и Андрей Феодоридис снимали girls на Peshkov Street.*
А на Садовом – мастерская, отец Андрея скульптор был.
Мы там отлично зависали, тогда я рислинг пить любил.

Недалеко от зоопарка был этот клёвый тайный клуб.
В меня влюбилась там татарка – мой сладкий рай желанных губ.
Среди скульптур секс необычен, пьянит креплёное вино.
Не знал тогда ещё я Ричи, да, это было так давно.*

Альбина девушку ту звали, кайф от неё был высший класс.
Тогда мы только начинали, я переспал с ней много раз.
В те дни басистом стал Грицкевич, тот бас на «Hofner» был похож.*
А популярный Макаревич звучал везде, во всём хорош.

Потом Грицкев нашел нам базу - в какой-то школе класс пустой.
Его отец был склонен к джазу, а мать пленяла красотой.
Катушки с плёнками остались,/ мы их сумели сохранить.
Сейчас заметно, как старались тогда себя мы удивить.

Кит Медунов общался с Аней, ей «Итальянку» посвятил.*
О, время светлых начинаний! В нём бурной молодости пыл.
Там не было крутых айфонов, там были Beatles и звонки
Московских старых телефонов, пластинки, джинсы и листки.

На тех листках писались песни, и пелись в серый микрофон.
Как много было встреч и лестниц, квартир, бутылок, фраз, имен…
И вот Грицкев уже в шинельке, а после и совсем пропал.
Да, рок-н-ролл не карамельки, что он подчас с собой таскал.

Проходят зимние метели, вновь лето, пиво и панк рок.
Вот Света Клер в моей постели,  внутри - пожар от этих ног.
Они нас видели такими, что всё могли вообще простить.
А мы? Мы наслаждались ими, и ту любовь нельзя купить.

Бульвар, джэм-сейшн на скамейке, один приятель нас зовёт:
Послушайте, есть две копейки? Я знаю, кто вам подойдёт!
Он позвонил, договорились, чтобы в те гости мы зашли.
Для куража слегка напились, и к дому не спеша  пошли…

Открыл нам парень умный, чистый, ему отдав пакет с вином,
Я взял гитару, спел два твиста, был летний вечер за окном.
Хозяин ждал, скрестивши руки, копна волос на голове.
Он въехал сразу в эти звуки, так и свершилось всё, в Москве.

Потом, сев за фортепиано, меня игрой он поразил.
Что говорить, Сергей «Бананов» всегда неповторимым был.*
Набилось в комнату народа, все волшебства хотят от нас.
Вдвоём попробовали сходу, Банан в аранжировках ас.

Носил тогда я галстук узкий, пижонил в черном пиджаке.
Врубался в поцелуй французский, меняя кольца на руке.
Виолончель мы пригласили, Кит сакс на флейту поменял.
В те годы мы вовсю резвились, но каждый суперски играл!

Пошли флетовые концерты, прослушивания, поиск тем…
Нам этот путь был предначертан, в нём было множество проблем.
Вино, девчонки, деньги, песни, поездки, встречи, голоса.
К мечте вели ступени лестниц, творились в жизни чудеса.

И вот уже лежу с Наташей, в аквариумах вся стена.
И нет Наташи этой краше, она моя, а ночь длинна.
Треть ванны фирменных бутылок, и сумасшедшие глаза.
Теперь нам нравится Боб Дилан, отпущены все тормоза.

Поклонник группы «Мистер Твистер» стиляга Вэл играть хотел.
Его мы взяли как флейтиста, дабы заполнить им пробел.
Так в «замок» Орентлихермана мы и вписались, повезло.*
Кто-то сказал: Вы наркоманы, хулиганьё, от вас лишь зло.

Однако, происки придурков, не приносили нам вреда.
Ходил зимой я в польской куртке, и ждал 103-й иногда.
Суровые, крутые годы, теперь закрыт тот КСК.
Иные чаяния и мода, но не погас свет маяка.

Кита уж нет, лежит в могиле волшебный наш саксофонист.
А я, с партнёршей сексапильной, могу и фанк, и свинг, и твист.
Мораль проста, жизнь – это сито, когда талант твой как Клондайк.
Жаль многое теперь забыто, но есть Вудхаус и Апдайк.







                14 ноября 2019
                16:13


*****



Люблю с детьми вести я провокационные беседы,
И ставить их вопросами в тупик,
Где видно сразу их родителей IQ, и среди сверстников победы.
Я к этим развлечениям привык.

Теперь у них совсем другие школы,
Другие мысли, устремления, дела.
Да, жизнь сотрет до сорока с тех лиц весёлость.
Но, всё ж, капкан для многих - город зла.

Здесь современность есть престижа эталоны,
Но экономика почти разрушена, увы.
Интеллигенция чтит странные законы,
Модернизируя привычный вид Москвы.

Двадцать страниц newspaper «За Калужскою заставой»,
Положит в ящик полусонный почтальон.
Мне и пяти минут хватает, право,
Что бы понять, к чему весь этот «гон».
Те журналисты, купленные люди,
И цель их, в головы вдолбить, что всё «sehr gut».
Иначе вместо денежек прелюдий,
Получат безработных будней кнут.

В России прощелыг теперь немало,
От них исходит уйма всяких гадств.
Что говорить, номенклатура постаралась
В легализации награбленных богатств.

Я много кем работал в своей жизни.
Понятие «труд» постигнул изнутри.
Всем, что мне нужно, овладел, и вот, в капитализме
Пишу, к чему мне здесь из мыла пузыри.

Я детям нравлюсь потому, что умный,
Что на любой вопрос могу им дать ответ,
Не тычусь в телефон свой, как безумный,
Чтоб получить сомнительный совет.

Могу предостеречь, могу поправить,
Проконсультировать, почти как адвокат…
Всё это – деньги, так, зачем лукавить.
Ну, а писательство – волшебный, дивный сад.

Я эрудирован до крайнего предела,
Sir Arthur Conan Doyle в том помог.
И если возникают вдруг пробелы,
То заполняю их, ведь мир жесток.

Взгляд на Россию прост – следят из заграницы
За тем, что здесь твориться господа
Из Лондона, из Мюнхена, их Ниццы –
Слуги народа – тёмная среда.

И если будет сбой, их здесь не будет.
Пятьдесят шестое место в мире – вот итог
Тех перемен, что предложили людям.
Миллионы ждут на перекрёстке всех дорог.

Кричал мне в трубку глупый гой с похмелья:
Вали на Запад, грёбаный буржуй!
Затем просил прощения, через неделю,
Но я послал его туда, где красный буй.

Не стану отнимать я ту квартиру
Когда умрут его опекуны.
Тот потенциальный бомж вообще не нужен миру,
Его «шиза» обуза для страны.

Уже идёт брожение в народе.
Однако Ленин и Кропоткин – сложный путь.
Дворянства месть не party на природе,
Ведь криминал – просчитанная жуть.

А дети видят бедных и богатых.
У них свои суждения о том.
Но то, к чему ведут их новые «аристократы»,
Для многих обернётся страшным дном.

7:45, отправлюсь на прогулку.
После добавлю ещё десять строф.
Дым сигарет, знакомые проулки.
Хвала Всевышнему, что сыт я и здоров!







































 








   

      


   

 


© Copyright: Сэмюел Криг, 2020