Детство с буквы А. Парта вторая

Идёт весёлый человек с букетом одуванчиков к подружке очень малых лет, ей около двенадцати,
Ему на первый взгляд семь лет, на самом деле восемь и что, ведь этот человек ни у кого не спросит.
Прошел поляну белых роз, страдалицу весенних гроз, проник в тайник, за деревянным пистолетом, на выходе из тайника старик навис над человеком в полный рост и стал высказывать своё желание, сдать человека если не ответит на вопросы.
Ты кто откуда, где твой Папа, куда идёшь один с оружием в руках, хотелось, как сейчас отдать ему сто баксов в лапу, забыть про чудака, так и случилось, когда тот попытался задержать ребёнка и отвести домой, ребёнок наступил ему ногой на палец, тот охнул еле сдерживая нечеловечий, а может даже волчий вой.
Я осторожно, чигирями, пробрался через огород, там тётя мамина родная живёт два раза в год. Через забор я в миллионный раз перелетел небесной птицей, на 1—ой Светлой так светло, знакомые все лица.
И вспомнилось, как пару лет назад, когда еше и разговаривать не пробовал серьезно, на этой улице я встретил друга из Полесья, по прозвищу Каблук, с мороженым в руках. Привет, мне стало интересно, откуда, где и как? Пломбир в стаканчике в те времена большая редкость, по праздникам, когда в Кремле сиял советский флаг, и в тирах лунапарков исключительно за меткость выдавали в красивых чешских упаковках,
Он указал мне путь в Полесье, сказал, что много там его, тогда Алесе было девять, а мне лет пять всего.
Полесье — незаурядный магазин советского хардкора, хлеб, три вида колбасы, селёдка и свинина, и бакалея: водка, пиво, шампанское и вина, ликёров не было, в основном все пили пиво, после развала там всех друзей моих изрядно напоили, Михась Каблук остался под кустами, а Санька Юбошник, так закружился, от жигулевского вскружилась голова, не удержался, повалился, — пора домой, — подумал я, — пора.
А вот и магазин, я дверь тяжелую открыл и осмотрелся, на кассе тетушка гремит слоновыми костями и клацает по клавишам перед гостями, возле неё коробка, там пломбир, я взял себе одно и вышел. Миру Мир!
Это блаженство, сладкий сон, и для здоровья так полезно, коммунистический пломбир, нам повезло,  поклон тебе, врагам на зло и занавес железный.
Не зря мне мама отвечала на вопрос про коммунизм социализма, когда гуляли по проспекту октября, сказала, что здесь пахнет настоящим гуманизмом и пользоваться буду этим я.
Пломбир закончился еще на пол пути от дома и вздумал я обратно в магазин пройти, в конце концов я патриот коммунистического строя, имею право, Вам, Горбачев, такого не найти.
Опять кассирша что—то пробивает, как мой радист стучит, когда в разведчиков играю. Беру пломбир, но тетушка меня остановила, — малыш, а денежку, —какой-то текст наговорила, не понял я.
—пломбир у нас по двадцать пять копеек.
—а у меня их нет.
— тогда иди домой у мамы попроси и возвращайся,
—но как, я уже брал одно, оно было бесплатно.
—я тебе дам, он брал одно, у нас еще не коммунизм,— кассирша пригрозила пальцем,—у мамы мальчик попроси.
Иду по улицам растерян и подавлен к маме, а в животе бурлит растаявший пломбир и вафельный стаканчик по—советски уникальный, и на проспектах сталинский ампир.