Монолог

Людмила Еременко

Светлой памяти моего супруга Германа Алексеевича Еременко посвящается.

«Расставаньям и потерям
Я не верю, я не верю.
Я в любовь земную верю
И в бессмертие души».

Он ждал ее у ограды под склонившимися над ним гроздьями рябины.
Она приехала к нему, когда утренний туман уже начал рассеиваться. Выйдя из машины и увидев его издалека, она пошла к нему по знакомой тропинке. Ей захотелось в этот день вспомнить многое из прожитой вместе жизни и сказать ему то, о чем раньше ему не говорила.
- Помнишь, милый, нашу первую встречу? – спросила она, подойдя к нему. - Тогда мне было полных 20 лет, а тебе 27. Когда наши глаза впервые встретились, в тот момент во мне подобно внезапной вспышке сверкнула мысль о том, что именно ты будешь тем человеком, с которым меня переплетет судьба, хотя до той встречи я тебя совершенно не знала. Как произошло это узнавание, для меня загадка.
Теперь, вспоминая наше свадебное путешествие по Прибалтике, я хочу признаться тебе в том, что его первые две недели, проведенные в Калининградской области, пролетели для меня как во сне. Я с тобой была такая счастливая, что кроме счастья мало чего помню. Помню только, что потом мы полетели с тобой в Ригу, чтобы услышать в Рижском Домском соборе звучание одного из крупнейших органов Европы. Плутая по улицам незнакомого города, мы, конечно, немного опоздали к началу исполнения в тот вечер «Мессии» (оратории) Генделя и когда мы подошли к Домскому собору, его двери уже были закрыты. Такие строгие меры нам стали понятны, когда двери собора открыли после окончания первой части оратории и мы вошли. Хотя мы старались ступать осторожно, каждый наш шаг гулким эхом отдавался в сводах этого величественного собора. Это путешествие с тобой было волшебным!
Она взглянула на него, и ей показалось, что он слегка улыбнулся.
- Помнишь, милый, как ты радовался рождению нашей дочки? Ты хотел тогда передать мне в палату большой букет цветов, но медсестра сказала тебе, что цветы в роддом передавать не разрешается. Тогда ты решил схитрить – поехал за город, нарвал там подснежников, а потом, завернув их в небольшой кулечек, вложил в передачу. Эти нежные цветочки я поставила на подоконник рядом со своей кроватью и посматривала на них, когда держала на руках нашу дочурку. Подснежники были такие нежные, как глазки у нашей малышки! И всю эту нежность подарил мне ты! Еще ты передал мне в тот день телеграмму, присланную твоими родителями по случаю рождения внучки. Они просто ликовали! Позже твои родители говорили мне, что в молодости они очень хотели, чтобы у них родилась девочка, но рождались мальчики. Твоя мама мне рассказывала, как в тяжелые послевоенные годы ей дважды подкидывали младенцев. В первый раз она обнаружила завернутого в тряпки младенца на своем крыльце, когда утром вышла из дома. Подняв его, она занесла его в дом и развернула – оказался мальчик. Твоя мама говорила, что если бы подкидышем оказалась девочка, она бы ее оставила. Напоив мальчика, она обтерла его теплым влажным полотенцем, затем вытерла насухо и, заботливо завернув его в чистую простынку и теплое одеяльце, сохранившиеся от младшего сына, отнесла мальчика в отделение милиции. Второй раз ей подкинула младенца женщина, сидевшая с ней рядом на вокзале. Та женщина сказала, что ей нужно ненадолго отлучиться в туалет и попросила твою маму подержать малыша, но за ребенком женщина так и не вернулась. Пришлось твоей маме идти с младенцем в отделение милиции и давать там объяснение. Когда подкидыша там развернули, снова оказался мальчик.
А как ты радовался, когда после дочки через несколько лет у нас родился сын! Об этом известии ты узнал из объявления, вывешенного в роддоме. Раньше не делали УЗИ, и эта ошеломившая тебя новость чуть не «снесла тебе крышу». Радость тебя переполняла, но во всей Москве у нас не было ни одного родственника, с которым ты бы мог отметить рождение сына, а я была еще в роддоме. И тут ты вспомнил о своем верном школьном друге, который жил недалеко от нас. Ты ему позвонил, и он тут же приехал. Я не знаю, чем вы, будучи трезвенниками, гасили бурлившие в тебе чувства и чем закусывали, но ты мне рассказывал, что «гудели» вы почти до утра. Это было невероятно! Обычно, встречаясь со своим другом, ты любил за чашкой чая вести с ним интеллектуальные беседы, делиться впечатлениями о прочитанных книгах. Но на этот раз, я думаю, напиток у вас на столе был посерьезнее. Еще бы, такое событие - сын родился!
Она снова посмотрела на него, и ей показалось, что после этих слов в его глазах сверкнули веселые искорки.
- Помнишь, милый, как мы с тобой и с сыном поехали отдыхать в пансионат, расположенный на берегу Черного моря под Сухуми. Дочка тогда не смогла с нами поехать, так как должна была по действовавшему в советское время законодательству в течение месяца устроиться после окончания института на работу, что и сделала. Иначе ее могли бы привлечь к ответственности за тунеядство. Современные молодые люди те нормы закона могут назвать дичью и абсурдностью, но тогда вопрос стоял ребром.
Помнишь, как в конце нашего отдыха сотрудники пансионата – молодые абхазцы предложили москвичам сыграть с ними в волейбол на ведро абхазского вина. Не смотря на то, что москвичи до этого отдыха не знали друг друга, а у абхазцев уже была сыгранная команда, ты вместе с другими отдыхавшими молодыми людьми, любившими играть в волейбол, приняли их условие. Игра началась вечером на песчаном пляже у моря. Я с сыном и другие женщины со своими детьми наблюдали за игрой, сидя на песке, и переживали за своих мужей. Признаюсь, ты – высокий, загорелый и физически крепкий был красив! А какие мячи ты отбивал! Абхазцы сильными ударами старались топить мячи, но ты, обладая невероятной реакцией, ловко отбивал их буквально у самой земли. В эти минуты я гордилась тобой! Игра закончилась победой москвичей. Абхазцы принесли нашей команде ведро абхазского сухого вина, после чего вы как победители в игре устроили на берегу моря вместе с отдыхающими пансионата праздник с шашлыками, угощая всех замечательным абхазским сухим вином.
Мой милый, мне вспомнился еще один случай, как однажды вечером на даче мы с тобой вышли в наш дворик перед домом, чтобы отдохнуть. Ты включил негромко радиоприемник, и мы стали слушать концерт. А когда запел Тото Кутуньо свою знаменитую песню «Итальянец», мы с тобой начали танцевать. Я была в кроссовках, и моя голова едва касалась твоего подбородка, но у меня было преимущество - прижавшись к твоей груди, я слышала, как билось твое сильное сердце. Разве могла я тогда представить, что на тебя может обрушиться какая-нибудь страшная болезнь. Ты много работал над докторской диссертацией и написал монографию по теме диссертации, которую нужно было опубликовать. Один твой знакомый предложил тебе издать ее при финансовой поддержке Фонда Первого Президента России Б.Н.Ельцина и ты согласился. Когда монография вышла, ты увидел, что тот знакомый, не написавший в этом труде ни единого слова, назвал автором монографии себя, а тебя записал в соавторы. Этот мерзкий поступок сразил тебя как подлый выстрел в спину. Ты не перенес этого стресса и тяжело заболел. Врачи скорой помощи не находили у тебя ни инсульта, ни инфаркта, но тебе с каждым днем становилось все хуже и хуже. В больницу ложиться ты не хотел, но очередной врач скорой помощи настояла. Когда в больнице санитары перенесли тебя с носилок в кресло-каталку, ты, посмотрев мне в глаза, отрешенно сказал: «Я уже достаточно пожил. Не переживай!» Этими словами ты, наверное, хотел меня успокоить, но услышав такое, я словно боясь потерять тебя в эту секунду, прижала твою голову к своей груди.
Диагноз врачи больницы поставили быстро. Из-за перенесенного стресса у тебя началась стремительная гибель нейронов мозга. Прогноз, услышанный мною от врача, прозвучал как приговор, но благодаря начатому лечению ты прожил еще несколько лет.
Теперь, когда я вспоминаю, какой ты был крепкий, как ты играл в волейбол, как мы с тобой танцевали, каким ты был прекрасным человеком и мужем, я с трудом сдерживаю слезы.
Она прижалась щекой к его фотографии на памятнике и тихо ему прошептала:
- Мой любимый, если б не было тебя, не было бы той, которая сейчас стоит перед тобой. Всем, кем я стала после нашей встречи, я обязана тебе, общению с тобой! А сколько еще очень важного мы не успели сказать друг другу! Как поздно мы начинаем это понимать, и от этого болит душа! Но я верю в то, что наша разлука временная, моя жизнь без тебя пролетит как миг по сравнению с вечностью, в которой мы с тобой снова будем вместе.

Она смахнула с памятника пылинки и от легкого дуновения две паутинки с запутавшимися в них опавшими сухими листочками взлетели над могилой. Захваченные воздушным потоком они взметнулись ввысь и закружились словно две обнявшиеся спирали ДНК, дарующие вечную жизнь. Она смотрела им вслед и ей очень хотелось в этот момент верить в то, что покинувшие этот мир, таинственно растворившись в нем, непременно обнаружатся в будущем подобно ныне живущим, вобравшим в себя «растворившуюся» суть далеких предков.