отец, я снова напишу, хотя уверен не доставят

отец,
я снова напишу,
хотя уверен – не доставят.
марать бумагу о слова,
наверно, у меня нет права,
но все же хочется мечтать,
что будет время для ответа,
и ты найдешь мое письмо
в бескрайнем ворохе
конвертов.
 
отец,
у нас идет война.
лицо ее мне незнакомо.
едва не каждый здесь, в строю,
уже заранее надломлен.
в них, точно в старом сундуке,
так много прошлого и пыли,
что удержаться наверху
им не позволят
даже крылья.
 
казалось бы, один язык,
и понимать друг друга можем,
но почему-то каждый раз
все вылезают вон из кожи:
едва я дам им, что хотят,
немедля требуют другое
и в этой вечной беготне
никак не обретут покоя.
 
им кажется, что тот покой
хранится лишь на Эвересте,
а в их убогом городке,
где нет ни совести, ни чести,
где даже солнце из-за туч
выглядывает как-то хмуро,
за счастье нужно заплатить
большой засаленной
купюрой.
 
отец,
они еще добры -
способны чувствовать и верить,
с надеждой смотрят в лучший мир,
любви распахивают двери,
но выступают против тьмы
опять-таки довольно странно...
с таким успехом можно рис
мешать в котле подъемным краном:
 
в борьбе с жестокостью и злом –
пойти и осудить соседа,
с невежеством – кричать в статьях,
что книжек не читают дети,
от голода – повесить в сеть
два фото тощего котенка,
а ведь, казалось бы, верней –
хоть раз купить коробку с кормом.
 
отец,
не знаю, как тут быть...
наверно, все идет, как надо?
а я что?
верю в чудеса,
таскаюсь с прозвищем «горбатый».
упрятать крылья под ремни –
согласен, было очень глупо...
но людям ведь не объяснишь
того,
что не купить
за рубль.
 
(с) Deacon