Что важнее свободы личности

Что может быть важнее для общества, чем свобода и права личности?

Понимание границ этой свободы и этих прав. Если говорить "А", то надо не умалчивать о "Б". Это оговаривает такая вещь-в-себе как этика.

Но этика этике рознь. Есть этика выхолощенная, которая приводится в разных там корпоративных и наукообразных "этических кодексах". Не делай то, не делай этого. Этика оседает и в виде законов. Но это все уже застывшая, окостеневшая этика.

В свое время Рерихи заговорили о так называемой "живой этике". Но ведь это такая штука, которая мгновенно становится мертвой без ее живых носителей.

Нет конкретного человека, носителя этических констант — и уже нет этики как таковой. В этом проблема. Точнее, проблема в том, что обществу нужно побольше живых носителей актуальных для общества этических констант, но таких людей почти всегда маловато будет.

Такая вот этика штучная, осуществляемая, живая, несовершенная и невозможная одновременно, ироническая, а порой и юморная — со смешинками в душе! — такая дышащая этика выше гробовых канцелярских законов, выше химерических прав, выше плоских свобод.

Без нее, такой вот самостоятельно, личностно вырабатываемой этики — нет вообще смысла говорить о каких-либо синтетических свободах, толерантности, правах и обязанностях. Да, проповедь того же Христа тянет к тому, что порой, кажется сущим безумием и совершенно невозможной вещью. Но в этом как раз и сила её. Жизнь Будды есть тоже сплошная невозможная этика. И оба они, кстати, вроде как говорят о "свободе", но всей своей жизнью и поступками свидетельствуют об "ответственности", отвечают всей своей жизнью за свое слово, свое учение. То есть, по сути речь у них не о "свободе", а о "свободе быть ответственным существом".

Еще Лев Толстой говаривал о свободе очень точно. И спасибо огромное пролетарскому писателю Алексею Пешкову (Максиму Горькому, если кто не в курсе), за то, что очень наглядно, выпукло показал самую суть его размышлений о свободе в своем очерке "Лев Толстой":

<...> Леопольд часто и горячо рассуждал о свободе личности, а Л. Н. всегда в этих случаях подтрунивал над ним.

Помню, Сулержицкий достал откуда-то тощенькую брошюрку князя Кропоткина, воспламенился ею и целый день рассказывал всем о мудрости анархизма, сокрушительно философствуя.

— Ах, Левушка, перестань, надоел, — с досадой сказал Л. Н. — Твердишь, как попугай, одно слово — свобода, свобода, а где, в чем его смысл? Ведь если ты достигнешь свободы в твоем смысле, как ты воображаешь, — что будет? В философском смысле — бездонная пустота, а в жизни, в практике — станешь ты лентяем, побирохой. Что тебя, свободного в твоем-то смысле, свяжет с жизнью, с людьми? Вот — птицы свободны, а все-таки гнезда вьют. Ты же и гнезда вить не станешь, удовлетворяя половое чувство твое где попало, как кобель. Подумай серьезно и увидишь — почувствуешь, что в конечном смысле свобода — пустота, безграничие.

Сердито нахмурился, помолчал минуту и добавил потише:

— Христос был свободен, Будда — тоже, и оба приняли на себя грехи мира, добровольно пошли в плен земной жизни. И дальше этого — никто не ушел, никто. А ты, а мы — ну, что там! Мы все ищем свободы от обязанностей к ближнему, тогда как чувствование именно этих обязанностей сделало нас людьми, и не будь этих чувствований — жили бы мы, как звери...

Усмехнулся:

— А теперь мы все-таки рассуждаем, как надо жить лучше. Толку от этого не много, но уже и не мало. Ты вот споришь со мной и сердишься до того, что нос у тебя синеет, а не бьешь меня, даже не ругаешь. Если же ты действительно чувствовал бы себя свободным, так укокошил бы меня — только и всего... <...>

***

Толстой очень интересен, глубок в своем как бы "дилетантском" истолковании "законов божьих". В отличии от многих "профессионалов" в виде священнослужителей. Но тут не стоит забывать о хорошей римской поговорке: "Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку". Сначала нужно достичь глубины Толстого, чтобы идти так резко, принципиально и глубоко ва-банк против "столпов цивилизации", причем, на виду у всей мировой общественности. Ведь именно за эту сознательную атаку он и был предан анафеме со стороны священного Синода. Плюс еще раз хорошенько подумать: а зачем? может, Толстому это надо было исключительно в тактических целях, но вовсе не в стратегических?