Дыши, душа...

(рецензия на книгу Владимира Морозова «Незримый причал. Книга вторая».

«Дыши, душа, покуда дышится», дыши, поскольку трепещет в моих ладонях книга Владимира Морозова «Незримый причал. Книга вторая». Книга, написанная им на рубеже шестидесятилетия. Кажется, что нового может сказать Петербургский Лель, когда им написано уже более сорока книг стихов и прозы? Ан нет! Удивлению, нет – изумлению моему и почти щенячьему восторгу не столько от неожиданных метафор и опрокинутых штампов, сколько от открытия для себя совершенно нового, не известного мне Морозова –  нет конца! Я была знакома с тем, что для Владимира Ильича  «…тема деревни и города … – основные, потому что именно в них» поэт видит «тему России». Мне уже много лет нравится его природная лирика, знакома я была (хотя бы отчасти) с духовно-нравственными стихами, немного – с  любовной лирикой, которую я, впрочем, не считала (это только моё личное мнение) вершиной его творчества. Но в этой книге буквально ошарашило меня то, что для меня открылся Морозов неведомый –  в его философской лирике «с темой космоса, с элементами мистики», в его стихах о поэзии с верой в то, «что поэзия присуща душе каждого русского человека». В книге было такое множество образов,  переполняющих мою душу, что мне захотелось поделиться ими, дабы каждый захотел окунуться в них, как в чистую реку жарким летом! Поэтому я соткала свою статью  из любимых строчек…
Так давайте понемногу начнём вдыхать живительный воздух творчества Владимира Морозова, который дрожит в лучах незримого причала мне полюбившейся книги. Здесь, «В стране воспоминаний и скитаний», «Среди ушедших в бездну лиц», где «… солнце прошло через сито И рассыпалось радужным сном», «На чашке ландыши», а «….В окне берёзы, как монашки, бредут из сумрака полей….»,  вдруг, как забурлившая вода, попавшая в плен строящейся дамбы,  забьётся сердце оттого, что непонимание, непризнанность и неприятие, а, кроме того, оголтелая кликушествующая критика, которая даже не знакома с тем, что критикует – душат в наше время самых лучших и искренних. «Как будто здесь мы не были любимы. А ведь отсюда начиналась Русь», где рубят головы, и «В жизни… всё пусто и дико, …а под ногами – смирение пыли». Вот и становится «Болотом светлая река», и души мутнеют «Под облаком, плывущим в никуда….».
Но поэт, который был «…сельским по крови, Хоть теперь - городской по нутру….» на  «бездорожье» и в  «безбрежье», с его «деревенской» долей, «смог коснуться облака рукой И постоять у бездны на краю…»,  и… выжить.
И снова «… дождинки, осыпаясь с неба, были, как небесные дары»,
«песня льётся до отчаянья ввысь…Рассыпается на тысячи строк, зазывает, словно ветер в ночи», несмотря на то, что «Ивняком Заросло трепещущее слово Над когда-то чистым родником», возрождается надежда, как природа весной, и «Чистый лист черновика»  ложится перед поэтом…
Интересен раздел «Судьбы», где Владимир Морозов балладами знакомит нас не только с трагическими сторонами жизни своих литературных героев, но и ненавязчиво подводит к осмыслению истории. Поэт выступает здесь, как «летописец … судеб», как  «хранитель их и  слуга».
Вспоминая любимого Сергея Есенина, пишет, играя: «Обретаю дорог измеренье, Вижу новую их ипостась, Где небес золотое свеченье, Словно в картах червонная масть. Что ж, сыграем…», а Игоря Северянина: «Жил поэт, хлеб чужбины кроша На лиловые светы заката».  В стихотворении «Золотой дым», где герой, замерзая «на лютом морозе В северной дальней стране» (там, где « Сопки качает январская вьюга, нет ни дорог, ни путей»), рисует с любовью в своём воображении и кота заполошного, играющего с милой, и даже млеющих мышей, и ворона, кружащего «над заснеженной чащей», и того, кто в полынье «пытает рыбацкое счастье и не завидует» ему. Этому счастливому рыбаку посвящены строки: «Что ему сопки и речки таменьи? В них прямо с неба глядят Звёзды, как будто бы очи оленьи Или глаза оленят…», а любимой своей: «…Будет цветами весна многооко наши транжирить года…», но тревога его не оставляет: «Что же таёжное солнце рассвета Гаснет в тумане густом?». Как красиво – многооко, цветами…
В судьбах Морозовских героев «… долго длится вечер снеговой В блокадном чёрно-белом интерьере», и «Кайло валяется в грязи И выстрел лишь на пораженье», «В мансарде на последнем этаже» поэт «в полупьяном кураже… правду непонятную свою Искал и оттого страшнее  пил»; в них улавливаешь «Иного мира зыбкий силуэт», читаешь и видишь, как «Женщина на дальнем полустанке, с флажком немыслимым в руке, в кирзачах, «почти что по колено», невеста умершего молодым дяди Гены, живёт «Словно жизнь осталась в тупике», а в памяти кричит об ускользнувшем счастье время, что «играло…на свирели», а «на полустанке цвет акаций Изгородью тянется живой»…
И внезапно осознаёшь, что «Россия – печальная доля, Дороги – крестовая масть… В туманном своём ореоле Луна, как лампада, зажглась И Матери Божьим покровом Укрыла российскую глушь Во времени старом и новом, Молясь за спасение душ".  Всем своим существом ощущаешь, как там, где «Завьюжило, запорошило» шагает вдаль «бездумно и безлико Сквозь стынь заснеженных полей…»  бродяга, герой баллады, «смеясь до крика в душе расхристанной своей» там, где «домишки горели в ночах золотыми лучинами страха» и «...льняная рвалась на плечах От ножа, словно сердце, –  рубаха». Плачет строка Морозова и о Валентине Дожде («Где ж поэт тот в своей телогрейке, Где его золотая струна?»), который «…дорогой мессии На погибель ушёл в никуда»,  и восклицает: « Плачь и пой в переходе, Россия!», вспоминает о Рыжике, который «понял…, что отсидел зазря,…отменил его статью закон», о печальном парижском иммигранте, пьющем перезревшее вино, упиваясь им, словно злом, и всё видит «лунное пятно В окне», слышит «волчий вой»… А «От Алтая до диких Саян, До обрывистых кряжей Байкала», где «Песни нижет на струны Баян», и «Дух воды  летает над уступами столетий», «Как будто здесь доныне центр земли», здесь, где «шаманизм во власти всех начал, И знание доступно, но незримо», где «тихо бьётся в призрачный причал  Истории глухая пантомима», «…поёт о России»  сердце Владимира Морозова. Поёт о людях, о воине-афганце, о рождённом в лагере на Чукотке поэте Игоре Константинове, и герои его обретают величие бродяги сквозь силу потрясений, веря в будущее сквозь терпение исстрадавшейся страны…
В разделе «Золотое зодчество» «льётся тихая музыка и задыхается рояль», вспоминается городское детство, «где люди добрые живут», и мурлычет кошка Люся, а «с холодным запахом надежд» «в снегу видней -  … следы поэта, идущего вперёд и без возврата».
«Наверно, жребий на Руси такой: Судьба поэта – вечная потеря». Здесь «белой ночью даже кошки белы», и «душа – огнедышащий змей – выжигает дотла черновик», и «молчат силуэты теней», но «даже небес тишина Застыла поэзии ради…». И «что с того, что нищенский удел Назначен и судьбою, и страной», когда муза раньше хотела «Качаться чайкой на волне…». Вспоминая забытые лица, золотое захолустье,  поэт, хранимый словом, без оглядки уходит «всё дальше…  На новые и новые круги».
А напоследок в этой статье слегка прикоснусь к разделу «Симфония времени», который открыл для меня поэта Владимира Морозова с не известной мне стороны. К разделу, где звёзды  «тихо сгорают всему вопреки», и «вечность улиткою дремлет на дне». Но сердце не может забыть о простых людях: «Как ни придумывай судьбу, Цепляясь за неясность строчек, Но городскую голытьбу  Восславил я …» И, постигая непостижимое, сквозь «безумие осенних журавлей», улыбается «юность Радостной богиней», которая «осталась вдалеке, Но будет помниться отныне, Как плеск кувшинки в тростнике». Будут вставать перед глазами в стихах Владимира Морозова, несмотря на то, «птица счастья, и та  отмечталась»,  душа Ирины Талунтис, картины Ю. Ю. Клевера. Снова будешь постигать, что «Вся поэзия от любви», хоть «жизнь возвела монолит Из тысяч разлук и Голгоф»,  осознаёшь, что «Искренность свою в стихах лелея, Словно лучик света», глядит на воду задумчивый поэт и пишет стих, «Где утки, словно малые планеты, Плывут себе», и «Звёзда горит», чтобы «в пути помочь, Как будто мать благословляет сына».
«Трагедию сегодняшнего дня Мы понимаем правде вопреки…», и «В лунном проявляется огне Дорога, что была дорогой вверх», понимаешь, что «с каждой радостью моложе», что «Непостижимы коды Звёзд И речь Вселенной, но строкою Мысль в бесконечность строит мост Над бездны  вечною рекою». И хочется пожелать одному из самых любимых поэтов, чтобы и впредь  поэзии стезя вела и звала его вперёд, чтобы хватало мирного покоя, и чтоб  дальше  был храним Словом, не задыхаясь от усталости и страха, а в стране книгочеев не отзвучали его песни.
02.02.2022  Ольга Нефёдова-Грунтова

P.S. Мой муж, Игорь Константинов, до хрипоты, теперь уже можно сказать – годами, спорил  и спорил и с Юрием Шестаковым, и с Борисом Орловым,  и даже теперь со многими на страницах интернета,  что Морозов – на голову выше Рубцова…  Поэтому в конце статьи хочу  привести ироничное стихотворение Игоря Константинова, обращённое к герою статьи, и своё, написанное к одному из дней рождения Владимира Морозова.

ИГОРЬ КОНСТАНТИНОВ
                Владимиру Морозову

Пишешь ты про грибы на опушке
И про питерскую благодать.
Говорят про тебя, что не Пушкин,
И не сможешь ты Пушкиным стать.

Ну да это совсем не обидно –
Ведь талант рады грязью полить.
Чтоб ты Пушкиным стал, надо, видно,
Придушить тебя иль пристрелить.

Тут дождался б ты счастья иного –
Прогремев на громадную Русь…
Я б тебя пристрелил, право слово,
Но дантесовой славы боюсь.

ОЛЬГА НЕФЁДОВА-ГРУНТОВА
                Владимиру Морозову
У  кромки лесного края
Укромно стоит мой сад…
В листве, под стрехой сарая
Галдят из своих засад
Солдатики птичьих трелей,
Воюя за тишь и блажь
Душевных, родных апрелей
И лета, впадая в раж.
…Один самый стойкий зяблик
Был Вовкою прозван мной –
Звенит про речную рябь ли,
Блик солнечный, – над страной
Забытой ли, битой, нежной? –
Дрожит и идёт в разлёт;
Поёт от зари прилежно,
До новой зари поёт.
Не смолкнет  ни на минуту…
Владимир Морозов так
Стреляет стихами в смуту
Бездушья в цепи атак
На русский язык. И снова,
Как танк каждой книгой прёт
Во имя родного слова,
Во имя Руси – вперёд!