Москва

По московской брусчатке колёса пролёток стучат
и гружёных повозок, копытами лошади цокают.
За дорогой мощёной вполглаза следит каланча.
Каланча пробудилась недавно от этого грохота.

Расторопный извозчик кричит: «Берегись, голытьба»,
И в набитых трамваях звонками вожатые тренькают.
Наступила весна, и невиданно высь голуба,
на всю улицу пахнет цветущий кустарник сиреневый.

В подворотне точильщик кричит во всё горло: «Кому
наточить топоры, поварские ножи и портновские ножницы»,
ядовитый щетинистый звук угрожающе множится –
виртуоз добросовестно правит ножи мужику.

Отголоском ему листовое железо гремит –
задевают за камни, свисая с телег, трёхметровые полосы.
Ломовик бородатый скрипучим рассерженным голосом,
погоняя вожжами, своих лошадей материт.

«Покупайте газеты, – призывно мальчишки кричат, –
Гражданин! Биржевик! Современник! Московские ведомости!
Новый Нат Пинкертон!» От вихрастых худых чертенят
никуда не укрыться, а рядом горланят: «Отведайте!»

То разносчика бойкого слышится бархатный бас,
подойдёшь чуть поближе и чувствуешь пряные запахи:
«Подходи! Налетай! Папиросы! Мочёные яблоки!
Калачи! Пирожки! Кисели и малиновый квас!»

На Никольской мажорно военный оркестр гремит,
это в церковь идут казаки помолиться Святой Богородице,
маршируют казаки по улице вместе с детьми.
Кто подумать бы мог, что сегодня вот так распогодится?

Но внезапно застыли прохожие, дети и толпы зевак,
захлебнувшись невольно своими гортанными громкими криками.
Замолчала и слушает вся разбитная Москва,
как звенит во всю мощь колокольня Ивана Великого.