Ссыльная

быль
Свекровь уединилась и опять,
Потупив взор, над библией вздыхала.
О чём она молилась –  не понять,
И что она в душе от всех скрывала.
Ей помнились любовь и мужа лик,
И сын  рождённый, на него похожий,
Кровинушки  желанный первый крик,…
Но пусто –  наказание –  за что же?
Так годы пролетали чередой,
Но вот однажды постучались в двери,
И у порога  Ваня, сын… «Живой!...».
Мать вскрикнула, глазам своим не веря.
Точила неизбывная тоска, 
О сыне каждый раз,  напоминая.
Как меч Дамоклов  «Чёрная доска»
Висела  над страной,  судьбой играя.
Единоличников станиц и деревень,
Всех казаков по хуторам, в посёлках
Под рукоять ружья и,..  как в мишень,..
А остальным  засор полей  взамен
И «принудительная хлебозаготовка»,
Ослабленных колхозов новизна,
Ни силы тягловой, ни рук рабочих,
Засушливость, неурожай зерна,
Дух голода и неурядиц прочих.
Ей было в эту пору двадцать пять.
Замужняя. Младенца пеленая,
Хлеб убирать и сеять, и пахать
Досталось всем, на лошадь уповая.
Имела многодетная семья
Почти гектар земельного угодья.
«Отец – народа враг, а мать – свинья,
И дети все –  кулацкое  отродье!»
 Кричал садистски активист, и дочь,  –
Толкал прикладом, ей дитя бросая.
Не защитить беднягу, не помочь.
Погнали, как  была –  раздетая, босая.
Муж,  убегая, прятался в кустах
От активистской  наглости и хамства.
Коня забрали  и, посеяв страх,
Загнали мать в «невидимое  рабство».
Из всех куточков  выгребая хлеб,
Шагали чёрной смертью спецотряды.
Был властолюбец к просьбам глух и  слеп,
И в ход пускались пытки и приклады.
Большую  «раскулачили»  семью.
Кого  куда,  гоня по белу свету.
Дочь старшую с  младенцем –   ко  всему
Не возвратить – свобода под запретом.
Пригнав на север, на лесоповал.
Отняли малыша, сдав  в дом малютки.
На Вычегде лесов зелёных вал.
И голод жёг  мучительно  желудки.
Надеялась, что сберегут дитя
Пока пройдёт весь ужас испытаний.
Проведать случай выпал год спустя,
Но тщетно всё на полосе терзаний.
Ответили ей: «Нечего ходить,
Не выдержал он голод и болезни!».
Все голодали – некого винить,
Рвать душу понапрасну – бесполезно.
И бросилась несчастная в бега.
Теперь её ничто здесь не держало:
Ни ссылка, ни мороз и ни тайга,
Ни смерть, что по следам её скакала.
Бежала, как безумная  всю ночь.
Вокруг тайга, то зверь, то ветер воет,
Растёрла ноги – боль не превозмочь,
И сердце о потере  сына ноет,
А до посёлка уж рукой подать.
Вдруг  хлёст  бича  взвился над беззащитной
И крик:
«Тебя к хвосту гнедого привязать
Да  по тайге галопом  протащить  бы!»
«Мне  всё равно, как хочешь… хоть  убей,
Жизнь для меня сплошная  боль и пытка».
Надсмотрщик крикнул: «Топай  поживей,
А то убью к побегу за попытку!».
И отправляя её в крайний дом,
Шёл в дом  другой,  согреться хоть немного.
В обратный путь: Он на коне  верхом,
А следом беженка, влача больные ноги.
Просила слёзно,  на колени встав:
«О, Боже,  милостивый, дай терпенье!»,
А надзиратель,  лошадь вскачь погнав,
Обжёг её словами униженья.
Корой питались, а  что Бог пошлёт
Не каждого от голода спасало.
В бараках холод,  умирал народ,
И лихорадка мучила, трепала.
Какой же ад пришлось ей пережить
За годы ссылки, не смыкая очи.
Под маской смерти с голодом дружить
Вдыхая воздух – выдохнуть нет мочи.
Спасибо случаю –   она была
Мне мамой, и свекровью, и примером.
Я долг сполна  за боль ей отдала,
Что причинили люди ей без чести и без веры.


Сентябрь.  2013.

Семья Ветровой Марии Сергеевны ст. Медведовской.
Мария в ссылке была с 1932года по 1948год. У неё было три сына – Иван, Анатолий, Николай. Её уже нет. Нет сыновей  Ивана и Николая.
В центре станицы Медведовской воздвигнут памятник-крест в честь памяти жертв голодомора в 1932-1933 годах.