Непутевый

     Разбудил меня комар, который тут же с отчаянным писком сорвался с моей щеки.  В сумраке раннего утра удалось разглядеть как этот кровопийца тяжело ткнулся в светлый прямоугольник окна и сел на раму.  Там за окном где-то далеко разгоралась заря - светало.  Ночь, и без того ясную, дополняла добродушная луна. Она, казалось, сама дремлет – ей просто было лень наблюдать как ветерок сонно ворошит за окном дремлющие березы. Мы с отцом устроились ночевать под толстыми овчинными тулупами  на кошме, расстеленной прямо на полу. Вставать было рано, очень рано, да и вылезать из-под тулупа пока не хотелось.
     Щека от комариного укуса чесалась, я почти проснулся. Потерев щеку, я мысленно пообещал расправиться с комаром позже, когда встану, а пока в моей памяти сами по себе ожили и «закрутились» события вчерашнего дня.
    На отчаянные вопли «израненного» пчелами Гриши из дома в панике выбежала жена лесника тетя Лена, но увидев «любителя меда», только и смогла сказать, смеясь:
    - Какой же ты непутевый! –
    Причитая «по-матерински» и одновременно ругая неразумного великовозрастного «ребенка», она быстро увела нас в дом, как говорится – «от греха подальше».
   - Разве можно лезть к пчелам постороннему человеку, да без «дымаря», да еще с голой спиной, - удивлялась она, - где была твоя голова, «дитя неразумное»?-
    - Да не три ты грязными руками места укусов, - продолжала она, аккуратно выскабливая пчелиные жала из Гришиной кожи кончиком острого ножа, - и жало не достанешь, и яд от него в ранке останется.-
   Гриша безропотно сидел на табурете посередине комнаты и, молча страдая от боли и стыда, терпел все процедуры «противопчелиного» лечения.
   К нескольким укусам, которые успели распухнуть от пчелиного яда, тетя Лена прикладывала кусочки смоченного водой пиленого сахара - он должен был вытянуть часть яда. Остальные ранки и покраснения были смазаны йодом. Закончили процедуру тем, что Гришу обтерли сырым полотенцем, смоченным легким уксусным раствором. 
   Вернувшиеся из леса отец и лесник с тревогой и опасениями осмотрели Гришины «раны». Оценив проведенные медицинские процедуры, они только и смогли сказать Грише:
   - Хорошо, что у тебя хотя бы аллергии на пчел нет, «непутевый». -
    Я Грише сочувствовал: ведь ему было и больно, и стыдно за свою глупую выходку. Я тоже считал студента немного непутевым, так как этот самоуверенный «недотепа» на днях отломил педаль у моего детского велосипеда и боится наших домашних гусей. Это было раньше, а сейчас я его просто жалел, сейчас это никакого значения не имело. Ворочаясь под тулупом, что-то вспоминая о вчерашнем дне, что-то о планах на завтра, я снова стал дремать, мысли путались и ускользали. За Уфой в далекой деревне звонко прокричал петух, ему отозвался еще один. Видимо, на самом деле светало. Незаметно для себя я уснул опять.
    Сам рассвет я проспал, вернее, меня просто не стали будить. В доме было уже светло и по-деловому торопливо. Отец и лесник завтракали, от стола вкусно пахло смородиной и мятой.
   - А меня, а Гришу почему не разбудили?- я выбрался из-под тулупа и в недоумении сидел, сонный, на кошме.
   - Ты и сам проснулся, а вот Гриша после «вчерашних пчел» наверное болеет, пусть пока спит, - ответил отец, - а нам надо пораньше сосняк на «светлой гриве» проверить и с бригадой на подсочке поговорить.
   - Когда Гриша проспится, приходите к нам. Дорогу ты знаешь, пойдете по покосам вдоль ручья, где мы с тобой хариусов ловили. Не заблудитесь, не маленькие, да не увлекайтесь черникой – там ее полно, - добавил отец, допил чай и вышел из дома.
   Гриша проснулся опухший от вчерашних укусов. Живописную картину из желтых пятен йода на его лице дополняли укусы ночных комаров. Несмотря на «боевую раскраску», держался он как всегда самоуверенно.
   - Уже ушли? Дорогу знаешь? Давай, «змий», завтракай быстрее и пойдем в лес, -торопил он, лениво зевая.
  - Уже позавтракал,- отозвался я, - и перестань называть меня «змием», у меня имя есть!
   Меня Гриша торопил зря: сам он умел только быстро попадать в курьезные ситуации, а не собираться в дорогу.  Когда мы наконец вышли из дома, отец с лесником у «светлой гривы» нас, наверное, уже заждались.
   «Светлой гривой» в этих местах называли похожий на шею лошади крутой увал, широко и свободно поросший «корабельными» соснами до самого гребня горы. В солнечный день кроны сосен серебрились, ровные стволы издали светились желтизной, наверное поэтому гора и называлась «светлой гривой».
   Ее склон с черничниками в ложбинах плавно переходил в россыпь небольших покосов вдоль опушки с мелкими березами по краям.  Ниже покосов в зарослях малины и крапивы прятался богатый хариусом безымянный ручей.
   Такие уральские места за радующие глаз чистые покосы, за хороводы аккуратных берез с белыми грибами на полянах, за звонкие тона ветра в кронах сосен мама обычно называла «райскими кущами». Наверное в этих местах и живет душа леса , а наше сердце радуется этой природной благодати  тоже, но как-то «само по себе» и, вроде, без причины.
   Гриша же плелся за мною по тропинке не довольный всем на свете и мрачно смотрел по сторонам. Его и так -то в жизни мало что интересовало кроме собственной персоны, а красоту нетронутой природы его ленивая душа и не замечала, и не понимала. Оживился он только на опушке леса в заросшей черникой ложбинке. 
      Тропинка здесь стала вилять, с трудом пробираясь среди пышных зеленых «шапок» с черничными «фейерверками» - все кустики были щедро усыпаны иссиня-черной ягодой. Яркая зелень листьев, казалось, просто побеждена и захвачена ими.
   Гришины руки и губы за несколько минут стали красно-фиолетовыми, добавив к его и без того живописному виду комические краски. Бросив на тропинке свою студенческую сумку, он на коленях «пасся» в черничнике и, казалось, даже не собирался идти дальше.
   - Гриша, не увлекайся ягодами, нас ведь отец с лесником давно ждут «на гриве», - уговаривал я, - а тебе еще отчет о практике делать придется…
    Гриша ответить не успел, или я опоздал со своим советом: из-под его ног с тревожным клохтаньем «вырвалась» большая серая птица и, заполошно хлопая одним крылом, быстро побежала к опушке.
   - Подранок, - завопил на весь лес Гриша, - лови его, «змий»! Сам он бросился за птицей, не разбирая дороги.
   Я рассмотрел в убегающей птице тетерку, а все ее поведение говорило, что птица уводила нас от затаившегося выводка тетеревят. Никакой она не подранок, а бесстрашная мать, спасающая своих детей.
Гришины дикие крики и метания среди деревьев только добавляли ужаса в их недавно тихую и добрую лесную жизнь.
   - Гриша, не трогай ее, она не подранок, она своих тетеревят спасает, - я тоже кричал, пытаясь остановить Гришу.
   - Да что ты понимаешь, это подранок! Она летать не может! Посмотри сам,  у нее крыло сломано, - продолжал Гриша.
    Даже странно было видеть, как в этом «городском» студенте внезапно проснулся и бросился за легкой добычей древний дикарь. Сбросив с себя рубашку, Гриша как сачком пытался накрыть ловко уворачивающуюся птицу.
Тетерка же точно знала, что надо делать и куда уводить «охотника» от своих детей. Гришу она завела в густой куст из малины и крапивы на опушке и затаилась.
   -Сейчас я тебя…, - крался к ней Гриша с приготовленной в руках рубашкой.
Последний бросок внутрь зарослей кончился для «охотника» воплями и проклятиями: тетерка оглушительно хлопая совершенно здоровыми крыльями, взлетела с другой стороны куста.
  Гриша вернулся на тропинку  с трудом переступая подвернувшейся ногой. Царапины на лице и следы крапивы на руках только дорисовывали «картину» как он был расстроен.
  До «светлой гривы» в этот день мы так и не дошли.