От автора

Война в ту пору грохотала
Не только где-то на фронтах.
Война на миг не замолкала
И в душах наших, и в сердцах.
Как боль,
      как рана,
            как осколок
Всех будоражила она.
С ней просыпался наш посёлок,
С ней и работал дотемна.
Мы сердцем с воинами были,
Когда сражался Сталинград...
И вот газеты сообщили:
Врага на Волге разгромили,
Сто тысяч немцев полонили,
И в плен фельдмаршал даже взят.

В те дни
На грозном поле бранном
На всю страну известен стал
Верхнеякушкинец Баданов -
Мой брат, гвардеец-генерал.
Его танкисты совершили
Глубокий рейд в тылы врага.
Такой разгром там учинили,
Что немцы траур объявили...
А мы с восторгом говорили
Про полководца-земляка.

Война, война...
Она всё ярче,
Всё зримей в памяти встаёт:
...Весна в посёлке Красном Яре.
Грозовый сорок третий год.
В деревне - дюжина солдаток,
Пять нездоровых стариков,
Подростков, может быть, десяток
Да трое нас - призывников.
Днём на быках мы до упаду
Шли то пахать, то боронить,
А в ночь - ударная декада -
Идём на трактор - плугарить.
И шла декада за декадой,
Как узаконенный аврал.
Уполномоченный: "Так надо", -
Невозмутимо повторял.
А мы на пашне с самой рани,
Набив мозоли на ногах,
Уже по пять недель без бани.
Горело тело в волдырях.
Во рту - полынь
И пусто брюхо,
Лишь пьёшь и пьёшь
Сто раз на дню.
В обед варили затируху,
Что круглый год была в меню.
Быков, бывало, на кормёжку
Сдашь бычарям,
А сам - стрелой
Из узелка хватаешь ложку
И - к поварихе - за бурдой.
Молочной, правда, затирухи
Получишь два-три черпака
И всё упишешь с голодухи,
Ведь хлеба нету ни куска.
И не роптал никто в те годы,
Никто из нас крутой порой,
Терпя и беды, и невзгоды,
Не проклинал ни власть, ни строй.
И нашу армию, бывало,
Не упрекали в дни войны,
Что, мол, до Волги отступала,
Врагу оставя полстраны.
Это ведь нынче стало модно,
Обычно в крупных городах,
Кричать о боли всенародной,
О всероссийских голодах.
Чуть что - столица митингует
И плутократы тут как тут.
Орут, что люди голодуют
Да с голодухи всюду мрут...
Ну, а об армии вульгарно
Кричат порой и старики,
Что наша армия - бездарна,
А генералы - дураки.
И столько крика, гама, шума!
Налево вой, направо - лай...
Хоть в Государственную думу
Всех словоблудов посылай.
И всяк - судья страны и строя,
Не разберёшь, кто враг, кто друг...
Вот и попробуй правь страною,
Когда такой разлад вокруг!

***
Листая памяти тетради,
Хочу сказать я, наконец,
Что в полеводческой бригаде
Был бригадиром мой отец.
Трудолюбивый, справедливый,
Болел он много лет подряд.
Не подлежал отец призыву,
Перевалив за шестьдесят.

Однажды мы в лучах заката
Пришли на стан, не чуя сил,
Но вновь ударную декаду
Толкач районный объявил.
- Нет, это, братцы, уже слишком! -
Взорвался я на этот раз, -
Днём прибегал ко мне братишка
И звал с отцом
Он в баню нас...
Стоял отец луны бледнее,
Стараясь тише говорить.
- Давай поужинай быстрее
И в ночь - к Марине, плугарить.
- Нет, - я ответил с раздраженьем, -
Прошу, меня не посылай.
От зуда нет уже терпенья,
Хоть в месяц раз помыться дай.
- Ну что ж, - развёл отец руками, -
А трактор будет ночь стоять.
Других послал бы плугарями,
Да больше некого послать.
- Но ведь и мы не из железа,
Чтоб день и ночь носить узду. -
И я решительно отрезал:
- В ночную смену не пойду!..
Тревожно сердце моё бьётся,
Стою я молча, как чурбак.
Вдруг чей-то голос раздаётся:
- Нельзя, нельзя, Евгений, так.
Все на счету в колхозе, Женька,
Старухи даже учтены.
Вот и подумай хорошенько:
В тылу и ты - солдат войны...

"Ба! Это ж дядя Федя Жуков!" -
Я наконец его узнал.
Он подал левую мне руку
И добродушно продолжал:
- Всем нелегко война даётся,
Везде её кровавый след.
Два года кровь на фронте льётся,
Здесь, слава Богу, крови нет.
Мы платим все большие цены
В суровый час большой беды.
Солдаты третий год без смены,
Без бань, а чаще - без еды...
Как будто кто меня ошпарил
В минуту эту кипятком.
Ах, лучше б он меня ударил
В любое место кулаком.
Иль на меня ругнулся б крепче,
Сказавши бранное словцо.
Тогда мне было бы полегче,
Не опалило бы лицо.
Он как-то странно улыбался,
Как будто сдерживал смешок.
И осторожно опирался
На деревянный посошок.
Как я смутился, устыдился,
И всё в лицо ему смотрю.
- Я виноват. Погорячился.
Чёрт с ней да с баней, - говорю. -
Да, мы теперь уже не дети.
Я - без пяти минут - солдат.
Ты извини уж, дядя Федя.
Пойду туда, куда велят...

***
Как-то под осень
До рассвета
Я дома лампы не гасил.
Готовил номер стенгазеты -
Её редактором я был.
Заметок много накопилось
И фактов добрых и плохих,
И всё настойчиво просилось
В сатиру, в юмор, в колкий стих.
Но не напрасно до рассвета
Я не смыкал усталых глаз:
Необычайную газету
Я сотворил на этот раз.
В поэме басенного склада,
Что удалось мне сочинить,
О многих сельских неполадках
Быков заставил говорить...
Отнёс в правленье стенгазету
И на стене приклеил там.
Домой вернулся -
В д р у г  с  п а к е т о м
Вошёл посыльный сельсовета
И говорит:
- Повестка вам...

В тот день до самого заката
К нам гости шли, как на вокзал -
Друзья, знакомые, девчата,
Кто руку жал,
Кто обнимал,
Кто троекратно целовался,
Кто длинный тост произносил,
А кто сквозь слёзы улыбался
И добродушно говорил:
- Коль вам войну
Кончать придётся,
Тогда, ребята, -
В добрый час!..
А мы считали, обойдётся
На фронте, может, и без вас.
- Ах, вы, ребятушки-ребята,
Отцы с позиций не пришли,
А вы уходите в солдаты,
Сын - за отцом
И брат - за братом.
Как после дождика опята,
Вы незаметно подросли...

Ушли друзья,
Ушли соседи.
Вдруг кто-то в двери постучал,
И входит Жуков дядя Федя.
- Прошу простить, что опоздал...

Ходил к нам Жуков очень часто,
С моим отцом был дружен он.
Отец, начитанный прекрасно,
Был и в политике силён.
Вдвоём они вели беседы,
На полушёпот перейдя,
Что все страдания и беды
От вероломного вождя.
Пока-де он на белом свете
Страною будет управлять,
Ни нам самим,
Ни нашим детям,
Ни внукам вольно не дышать...

Признаться, эти разговоры
Непросто было слушать мне
О человеке, что в ту пору
Был даже с Богом наравне.
И всё же в нём я усомнился,
Хоть в разговоры те не лез,
И бог в душе моей спустился
На землю горькую с небес...

- Ну ты наделал шуму, Женька, -
С упрёком Жуков мне сказал. -
Тебя бы высечь хорошенько,
Чтоб басен больше не писал.
Небезопасно наше слово,
Знай, говорить его кому.
Сейчас за басни
И  К р ы л о в а
Сослали б вмиг на Колыму.
Уполномоченный района
Газету снял и пригрозил
И, говорят, по телефону
Уже куда-то позвонил.
- Но я не делал обобщений,
Не осуждал ни власть, ни строй.
Все факты местного значенья...
- Брось, Женька! Ангела не строй.
Что бить кого-то кулаками,
Что словом бить -
Всё та же масть.
В кого бы ты ни бросил камень,
Он всё равно летит во власть.
И коль плохое кто увидел
Да развязал о том язык,
То для властей он - очернитель,
И пасквилянт, и клеветник.
У нас на фронте как-то было -
Мы подошли к передовой,
Дружку винтовки не хватило.
А завтра рано утром - бой.
И друг - здоровый был детина, -
Как гаркнет: "В душу вашу мать.
Да дайте мне хотя б дубину,
Не кулаком же воевать!".
С ним даже и не говорили,
Два особиста подошли,
Вмиг ему руки заломили
И под конвоем увели...
Вот так и ты:
Во всю газету,
На весь посёлок завопил:
"Нет фуража и хлеба нету!".
Ишь ты - Америку открыл.
О хлебе нет уж и вопросов,
Известно всё о нём селу.
Зерно с начатия колхозов
У нас увозят под метлу.
И много лет сурово судят
Всех, кто об этом говорят.
Нет у нас хлеба и не будет
Ещё лет сорок-пятьдесят...
- Но, дядя Федя, это ж правда,
О чём мой каждый бык сказал.
Так неужель за это надо
Гнать в Александровский централ?
- Не спорю. Да, в своей газете
Ты правду выразил до дна.
Но, знаешь, правду все столетья
Властям не надо ни хрена.
За правду - тюрьмы да оковы
При всех царях и нецарях...
Ох, сколько мучеников слова
Сейчас в сибирских лагерях!
Тебе бы тож нашли там место,
Не избежал бы ты суда.
Тебя, считай, спасла повестка,
Ты загремел бы не туда...

Я не был пьющим -
Врать не стану,
Но за него и за отца
Я выпил чуть не полстакана
Тогда сахчинского сырца.
Ох и противнейшая штука,
Какой осёл его создал...
А на прощанье Фёдор Жуков
Меня обнял и наказал:
- Даю тебе я наставленье:
Бесцельно словом не стреляй.
Держи слова в чехле, Евгений,
И без нужды не расчехляй!..

***
С тех пор прошло
Полвека с гаком,
А чем закончил я рассказ...
Я в жизни шёл
Обычным шагом,
По бездорожью, по оврагам,
По кочкам и по буеракам,
Взлетал и падал сотни раз.
А в грозный год
Под вой снарядов
Солдатом стал в семнадцать лет,
И с однокашниками рядом
Шагал путём побед и бед.
В душе со славою державной
Шёл по дорогам боевым,
И был на фронте
Самым главным -
Стрелком, солдатом рядовым.
Я знаю сам и много слышал,
Что в дни эпохи огневой
На фронте должности нет выше,
Чем пехотинец рядовой.
Пусть упрекнут, что неуместно
Так о солдате я сказал,
Но без солдата, как известно,
И генерал - не генерал...

Порой в пути опустишь руки,
Робея делать новый шаг,
Но вспоминался Фёдор Жуков -
Мой несгибаемый земляк.
Герой не книг лауреатских,
Живой, конкретный, волевой,
Он был со мной
В строю солдатском,
В суровой жизни фронтовой.
И на душе моей светлело...
Я счастлив, что в родном краю
Его судьба крылом задела
Крутую молодость мою.
И в час, когда мне трудно было,
А путь особенно тяжёл,
Он придавал мне вдвое силы -
И я увереннее шёл...
Но - каюсь.
В этом нет секрета:
Борясь за правду против зла,
Не соблюдал его совета
Насчёт "словесного чехла".
Стараясь каждой строчкой новой
Нести добро и свет в сердца,
Всю жизнь работаю со словом,
Не зачехляя ни словца.
Пишу теперь куда смелее,
Правдивей, но, как говорят,
За правду чаще и больнее
И бьют, и судят, и клеймят.
Порой злодея критикуешь -
И поднимается скулёж:
- Ты наше прошлое шельмуешь!
Нашу историю клянёшь!
- Ты не щадишь ничьих мундиров
Почти с эпохи Октября,
Ни рядовых, ни командиров,
Ни даже Генсекретаря!..

Ах, сколько раз уже на это
Давал в печати я ответ:
Н е п р и к а с а е м ы х  лиц - нету!
И тем  з а п р е т н ы х - тоже нет!
У правды нет ни звёзд, ни чина,
Но перед нею - все равны -
От рядового гражданина
До самых первых лиц страны.
Вы добиваетесь упорно,
Чтобы поэт, как по суду,
Всегда выслушивал покорно
Любую вашу ерунду.
Но коль я - с Правдой -
Как ни гавкай,
Ни перед кем не задрожу,
И перед всякой местной шавкой
На задних лапках не хожу.
Да, я нередко протестую
И твёрдо знаю, что нельзя
Идти в атаку штыковую,
Врагам лишь пальчиком грозя.
И в этом яростном сраженьи,
Презренья к мерзостям не скрыв,
Я не пойду на примиренье
Недоразбив, недогромив!