Между прочим...

Таких любознательных принято гнать
из рая!
Ты знаешь, какое блаженство - не знать?
Не знаю.
Улики, следы, детективная прыть
погони.
Ты помнишь, какое блаженство - забыть?
Не помню.
Вера Павлова
Случается, что буквально всё в жизни даётся и свершается легко, весело, можно сказать играючи. Подобное бывает в раннем детстве: бежишь вприпрыжку, едва касаясь земли, вокруг всё разноцветное, нарядное, большое. Чтобы парить над землёй не требуется никаких ровным счётом усилий.
Но неожиданно мир буквально на глазах стремительно меняется: темнеет, будто накрывающая землю внезапная летняя гроза посреди дурманящей солнечной тишины. Отгремит, отсверкает буйная стихия, разметав вокруг обломки живого и мёртвого, насытит землю влагой, воздух озоном, кровь адреналином, и стихнет, оставляя впечатление головокружительного приключения с элементами мистического оцепенения и едва не захватившей всё существо неподдельной паники.
Несколько минут первобытного страха и всё. Этакая мистерия, очищающий ритуал, после которого обновлённая жизнь вновь начинает казаться праздником.
Увы, не в моём случае.
Оглядываюсь и понимаю – заблудился: не мой это мир, не мой – чужеродный. Эмоции не мои, чувства непонятные, незнакомые хмурые люди вокруг, нагромождение загадок и тайн, тревожность… пустота.
Куда теперь идти, зачем вообще это нужно, почему необходимо покидать уютное, гостеприимное и приветливое жизненное пространство, что делать с неприятными, враждебными впечатлениями!
– Между прочим… твоя жена, – с заговорщическим прищуром, подозрительно нервно оглядываясь по сторонам, пытался развлечь меня приятель, Генка Постников, наклоняясь к самому уху для пущей убедительности.
– Терпеть не могу все эти “между прочим”, дружище… и прочие методики непрошеного участия. Предпочитаю не заглядывать в замочные скважины. Каждый человек имеет право на тайну. Пусть и у моей Зойки будут интимные секреты. Тебе-то зачем сплетни собирать?
– Ну… ты даёшь, – удивился назойливый доброжелатель, стремительно теряя ко мне интерес, – там такое… впрочем, как знаешь. Хозяин – барин. Кто предупреждён – тот вооружён.
Я пытался выглядеть уверенным, сосредоточенным, спокойным, но дрожь в коленках и учащённый пульс выдавали крайнюю степень волнения.
Естественно, мне было не по себе. Я не то, что догадывался – определённо знал, чем должна завершиться его гремучая фраза, сам о роковой неизбежности думал.
У Зойки появился мужчина, я даже уверенно знал – кто именно. Жена в моём присутствии проявила в полный рост своё к нему интимное отношение, зачарованно, восторженно глядя на бывшего одноклассника, Витьку Кретова, зардевшись при этом как влюблённая курсистка.
Нет, даже не так – она бессовестно любовалась плечистым улыбчивым парнем, едва не выпрыгивала навстречу его улыбке из предельно открытого сарафана, а он в свою очередь слюняво поедал мою жену слишком откровенным, можно сказать плотоядным взглядом, нагло исследуя то, что скрыто под цветастой обёрткой лёгкого летнего наряда.
Так друг на друга могут смотреть лишь люди, имеющие тайные пикантные отношения.
Не было у меня иммунитета от подобной напасти, как не было до того момента причины рассуждать о доверии и неверии.
Зойка, моя Зойка, как же так!
Память услужливо выложила для обозрения цветную картинку, ту самую, когда мы первый раз остались в её комнате наедине.  Помню, как медленно, словно пытаясь поймать яркую бабочку, протягивал руки к спутанной порывом ветра из раскрытого окна безумно интимной пряди волос (движение завораживало неопределённостью: угадает ли она, как я намерен поступить, дозволит ли прикоснуться, решится ли впервые в жизни пойти навстречу нескромному желанию), ловко вытащил заколку, распустив причёску типичной отличницы. 
Золотистые Зойкины волосы пружинисто рассыпались по плечам. Свет фонаря на мгновение высветил растерянное, настороженное выражение девичьего лица.
У меня влажно блестели глаза, во взгляде (я это чувствовал каждой клеточкой до предела перевозбуждённого тела), лихорадочное предвкушение предельной близости долгожданного приза.
Губы мягко коснулись нежнейшей шеи.
Девичье тело зябко вздрогнуло, испуганно напряглось. Любимая принимала решение. Или давно одобрила трогательное чувственное вторжение .
Воздух… его катастрофически не хватало. Где воздух! Почему же так жарко?
Переживания и их оценка случились потом. Рассуждать, обдумывать, взвешивать, в те томительные мгновения было некогда. Да и нечем. Мозг отключился, передав бразды правления интуиции, неодолимому бессознательному влечению и первобытным рефлексам.
Когда началось наше трепетное единение? 
Ах, да, в том маленьком кафе в летнем парке. Кажется, я зашёл купить стакан холодной минералки. Было жарко, на рекламном плакате в прозрачном бокале так реалистично лопались пузырьки, что нестерпимо захотелось освежиться.
Приятная прохлада в кафе, запах свежемолотого кофе, приглушённые звуки чарующей мелодии, расслабили. Захотелось подольше остаться в уютном комфорте.
За соседним столиком как-то неестественно держалась за руки нарядная парочка.
В глаза бросалась немедленная готовность девочки убежать, наговорить собеседнику грубостей. Она часто-часто моргала махровыми ресницами, яростно сжимала побелевшие от напряжения губы. В вытаращенных глазах (так мне показалось) едва удерживался слёзный шквал.
Девчонка посмотрела на меня как-то особенно, словно просила защиты, поддержки.
Я сделал попытку вмешаться, привстал, но неожиданно был остановлен отрицающим движением её головы.
Не помню, о чём я думал. Кажется, за несколько мгновений сочинил любовь: целый том, начиная с неловкого признания, заканчивая воображаемым счастливым будущим с будоражащими воображение волнительными деталями.
Конечно, я не верил в чувства, вспыхивающие с первого взгляда, но не мог отвести от её потерянного лица взгляд именно потому, что предположил возможную взаимность.
Я видел только её, изучал выразительные женственные черты, впитывал энергию нравственного страдания, сопереживал, порывался немедленно встать на защиту, хотя не понимал, не знал, что именно между ними происходит.
Всё, что было до неё, я это чувствовал, не имело значения.
Так и вышло. Немного позже.
В какой-то момент противостояние между возбуждёнными собеседниками достигло предела. Мальчишка взорвался, вскочил, угрожающе поднял руку.
Девочка инстинктивно закрылась ладонями, лицо и шея её налились малиновым цветом. Немедленно брызнули слёзы.
– Какая же ты… дура, – эмоционально выкрикнул кавалер, выбегая из кафе, – ещё пожалеешь!
Она плакала, я участливо наблюдал, опасаясь что-либо предпринять.
Так мы сидели довольно долго, пока девчонка не успокоилась, – я не Обнажённая кисти Модельяни, нечего на меня так плотоядно пялиться. Мы расстались… да… тебе-то какое до этого дело… любопытный, да!
Я отрицательно качнул головой, хотя думал иначе.
– Тогда до свидания! Только твоего мнения для полного счастья не хватает.
– Зачем же откладывать, – неожиданно смело брякнул я, чувствуя, как мурашки атакуют тело.
– Что именно? Не понимаю.
– Свидание… ты сказала до свидания… и ещё – для полного счастья. Вот я и подумал… как-то так. Почему бы нет? Готов тебя проводить… куда угодно. Хоть на край света.
– Один уже проводил. Сам видел.
– Но, жизнь не заканчивается… по крайней мере до последнего вздоха. Он – призрачное прошлое, мы с тобой – возможное настоящее. Мечтаешь продолжить сладкую муку? Меня Виталий зовут. Что касается Модельяни – могу показать коллекционный альбом репродукций его полотен. Готов делиться… сопереживать.
– Живописью интересуешься или ищешь повод успокоить… занять, так сказать, вакантное место? Говорят, под действием адреналина так просто приручить обиженного.
– Скорее последнее. Хотя… первое тоже подходит. Искусство – производное от слова искушение. Ты меня очаровала.
– Вот как! Откровенно… и весьма нагло. Хотя…
Она хотела было возмутиться, но передумала, – не знаю почему, рядом с тобой мне стало легче. Давно хотела расстаться. Он… мой парень, по натуре нарцисс. И умелый манипулятор. Устала его опекать. Подчиняться устала, чувствовать себя без вины виноватой, подстраиваться под его изменчивые настроения, потакать желаниям и капризам.
С того дня жизнь милой девочки стала моей судьбой. Я любил её всю, от кончиков пальцев на ногах до макушки, даже её забавная лопоухость приводила меня в восторг, не говоря об особенном, только ей присущем запахе поразительно пластичного тела, со всеми достоинствами и недостатками.
С ней было интересно и сложно одновременно. Я справлялся.
Неужели это была совсем другая Зойка! Когда я её потерял, чего вовремя не заметил?
Я не хотел ничего неприличного знать про жену, сопротивлялся, как мог, желанию окружающих просветить по поводу и без такового.
Но шила в мешке не утаишь. Вот он – момент истины.
Я долго смотрел в зеркало, гладил себя по голове, озвучил шутку, что, судя по всему, имею катастрофический, со всеми вытекающими из этого факта последствиями недостаток кальция:  рога не растут.
А должны?!
В том и дело. Факты – штука упрямая. Зойка изменилась до неузнаваемости, вела себя непредсказуемо, странно.
Наверно про меня она думала то же самое. Потому избегала.
Я тосковал по любви, возвращаясь мыслями в изумительное прошлое, где была  совсем другая, влюблённая в меня без памяти Зойка. Измышления и фантазии вопреки желанию рисовали фривольные картинки, где я был не участником – зрителем.
Не представляете как это больно.
Расстаться с женой я бы не смог, это немыслимо!
Коли создатель решил послать на мою долю столь тяжкое испытание, постараюсь с ним справиться.
Может для начала поговорить, выяснить, расставить над словами и поступками акценты и точки?
Нет, нет и нет… сожжение мостов – не лучший метод. Лучше жить вместе без любви, оставаться друзьями, делать вид, что ничего не происходит.
Нужно больше времени проводить с женой. Вдруг одумается. Увидит, поймёт, как мне плохо… и всё наладится.
Для начала нужно встретить её с работы, прямо у проходной, чтобы не оставить шустрому Витьке ни одного шанса.
– Как хорошо, что ты пришёл. Нам надо серьёзно поговорить. Думала отложить сюрприз на вечер, преподнести его в интимной обстановке, без свидетелей, но раз ты здесь, да ещё с цветами… а я почти готова… сознаться. Извини, разволновалась, глупая.
Зойка странно хихикнула, отвела взгляд, зарделась.
Я был готов ко всему, но эмоциональное вступление окончательно вывело из равновесия. Терпеть неизвестность больше не было сил.
Плачущий мужчина – это нечто. Нечто неприличное, жалкое, неприглядное.
Я себя ненавидел, но ничего не мог поделать с нервной дрожью, с бурными проявлениями физического тела и воспалённого сознания.
– Неужели ты догадался, Виталька? Ну, говори же скорее, как ты к этому относишься!
– Я тебя всегда буду любить, Зоенька… несмотря ни на что! Каждый человек имеет право на личную жизнь. Не имею оснований препятствовать твоему счастью, убеждать, настаивать?
– На чём это?
– Покорно приму любое твоё решение. Только не уходи, не бросай меня!
– Ты о чём, зачем так пугаешь… какая злая муха укусила тебя!
– Я понимаю! еЕли по-настоящему любишь, значит, он достоин высоких чувств. Наверно. Не переживай, я справлюсь.
– Ничего не понимаю… ни-че-го! Так, для начала выдохни. Спокойствие, только спокойствие. Я… давно… хотела… признаться. Ждала окончательного подтверждения. Главное – не упади. Готов? Па-ба-бам-м-м… у нас… будет… малыш!
– У нас, это у кого… у тебя и Кретова?
– Причём здесь он… кто здесь мой муж? У тебя, балда! Девять недель назад… мы с тобой… пабам… в пансионате Лесное озеро… да-да-да… мы это сделали! Ну, ты… бамбук, пустой бамбук. Заработался, да? Ты, Виталец, без пяти минут папочка, ура-а-а! так. Чепчика нет, бросаем в воздух букет. Как символ. Вот так!
– Вот оно что-о-о! А я тут такого… напридумал. А всё Генка. Между прочим, твоя жена… ага… прости, прости, прости, родная, какой я… тупица, просто клинический недоумок!
– Так, колись. Ты должен всё-всё мне рассказать. И не вздумай увиливать. Женщин в интересном положении нельзя волновать.