Пятый ВозДух. Версия убийства Марины Цветаевой

ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ. ГЛАВА 4

В книге "Пятый воздух.  Версия убийства Марины Цветаевой"  все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Сестра Марины Анастасия и её сын Андрей доверили поиск мне, о котором читатель и узнает из книги. Всем спасибо за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
Начало здесь:

Глава 1 - http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862
Глава 2 - http://www.stihi.ru/2010/05/31/3229
Глава 3 - http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135

               
"Я БУДУ ИДТИ ДО КОНЦА"
ДОВЕРЕННОСТЬ
               
Через три дня я уезжаю в Москву. Везу с собой вещественные доказательства – остаток подпоры телеграфного столба, ранее сданный в музей истории города. Получила  его под  расписку. Ещё - протоколы разговоров со свидетелями, заверенные подписями и печатью горисполкома. Первые ласточки. Убедительные. Почему же раньше, по стопам  Кацмана никто не пошёл? Почему только сейчас Андрей узнал об этом? Начинаю догадываться о том, что есть неизвестные мне причины.  У Андрея – свои планы. Он сказал мне  по телефону о намерении  действовать самостоятельно: «У Аси серьёзный повод устраниться от поиска, а я буду идти до конца, и книгу о Марине мы с тобой напишем вместе», - его слова.
      
В поезде предаюсь размышлениям, пытаясь вникнуть в существующий механизм работы власти. Каждый шаг подчинён контролю вышестоящих инстанций. Что же это за городские комитеты, если они ни-че-го не могут самостоятельно решить!  Мусор кладбищенский  вывезти, например? И  сама себе отвечаю – так ведь исполнительные комитеты!  Исполнительные! А кто же хозяин? Почему не на месте? Какое счастье, что я исполняю свою волю, и ничью больше. Но тут же обрываю себя: разве  поэт - профессия?!
      
Меня встречает Андрей. Не виделись чуть больше трёх недель, а, кажется, прошла вечность. Сразу же начинаем обсуждать события… Несмотря на то, что он в курсе всех подробностей (созванивались каждый день), говорим, говорим, говорим… Я под впечатлением  воспоминаний:
 
          - Ты представляешь? Хожу по городу, а мысли об одном – вот этот дом помнит её взгляд, а эта улица - её шаги… Ты представляешь?!
 
          -  Так совпало, что Наталья Сергеевна, архитектор из Ленинградского художественного фонда… Да, та, которая со мной в одном номере жила, я тебе говорила… Так вот… Она для местного исторического музея делает бюст Марины! Представляешь, как здорово?  Нет, не сама делает, с ней скульптор!

         - Погода? Всё время дожди! Один только день дождя не было, когда мусор вывозили, ты представляешь?  Да, да - как по заказу!

         - Стихи?  Есть. Но о них - позже, я наизусть их ещё не помню...
 
Взахлёб рассказываю о Марьям, Дунаеве, Чурбановой, об Изиле, князе Биктимире… О тех, с кем судьба свела меня в краю, где довелось Марине закончить своё  путешествие по земле. Андрей  настроен решительно. Уже подготовил письма –  в  Президиум Верховного Совета Татарстана, Министру Культуры, в Союз писателей  Татарской  АССР, Всероссийскому обществу охраны памятников культуры и несколько личных писем. На моё имя он решил сделать нотариальную доверенность, без неё не обойтись - предстоят визиты в органы власти, документ может понадобиться.
 
Вечером приезжают наши  друзья. Читаем елабужские стихи, обсуждаем новости, строим планы. Кладбищенский пенёчек отправляется в надёжные руки на экспертизу. А через две недели, с доверенностью на руках, я лечу в Казань. Настроение рабочее. Всё просто, зачем усложнять? Они не могут не дать разрешение – надо довести дело до конца, суть очевидна. А… вдруг? Нет, этого не будет! В стихах – ответы. Они – живая перекличка. Верю Марине.

ТАТАРСТАН.
МИНИСТЕРСТВО КУЛЬТУРЫ.         
СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ.
ПРЕЗИДИУМ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА

Останавливаюсь  в гостинице  «Совет». Как прекрасна Казань! Наслаждаюсь видом из окна, он необычен. Жаль, что знакомлюсь с городом на ходу, бегло – дни мелькают один за другим, как кадры документального кинофильма. Визит в Министерство Культуры больше чем удивляет. Я предполагала, что о чём-то здесь уже знают, но не в таких же подробностях!  И про вывоз  кладбищенского  мусора, и про сорок бутылок водки, и даже про перепачканного пеплом  мерзавца –   всё всем известно… (фирма веники вяжет!)
Секретарь, улыбаясь, спрашивает:
 
         - Вы та самая Татьяна из Москвы, которая… И - хохочет…
 
Кивая головой, как китайский болванчик, громко смеюсь в ответ. Что остаётся? Раздаётся звонок.
 
         – Вас приглашают!
 
Вхожу в  мягкий кошачий кабинет министра. Таишев Марсель Мазгарович говорит по телефону. Профиль выразительный. Похож на тигра. Но голос болезненный или… усталый? Возраст – сорок с небольшим. Стою. «Культура»  в мою сторону не смотрит. Приходится устраиваться, не дожидаясь приглашения – сколько же стоять? Закончив  телефонный разговор, министр медленно разворачивается и молча (не здороваясь!) рассматривает меня с ног до головы. Как себя вести? Не приветствовать же его, вскакивая и стоя навытяжку? По обыкновению мысленно «включаю»  Марину – срочно работать! Она принимается за дело с нескрываемым удовольствием  и, не торопясь, приглушенным  голосом произносит то, что даже меня, привыкшую к её  непредсказуемости, бросает в трепет:

          - Какое у Вас редкое и красивое имя – Ма-ар-сель… Если не секрет, кто Вас так назвал, Маарсель, а?  - вопрошаю нараспев, любуясь  гласными звуками,  играя ими, перебирая их, как бусинки невидимого ожерелья. У министра брови ползут вверх, но маленький мальчик, живущий в нём, с гордостью отвечает:
 
        -  Мой дед… Он дал мне это имя!

        -  Прекрасное имя! Простите, а почему у Вас картина висит криво?
Вам никто об этом не говорил, Ма-ар-сель Мазгарович?
 
        Министр переводит взгляд на стену. (  Я – тоже… вслед за ним…) Живописное полотно, изображающее природу, действительно чуть искривлено в левую сторону. Высокий чин удивляется:

        - Нет, никто не говорил... Спасибо, что заметили...

(Я заметила?) И вдруг…  Марсель Мазгарович приходит в себя! Величественно-горько звучит его поучительная речь:

         -  Зачем проявили ненужную инициативу? Надо было сначала в Казань, а потом уже в Елабугу, так принято…

        Ненадолго замолкает, изучая мою реакцию.( А я в эту минуту вижу себя со стороны глазами Марины: медленно покачиваю головой в такт  интонации министра и... молчу.)
 
         - Нашумели вы в Елабуге, зачем? – продолжает чиновник, повышая голос, – зачем нужно было торопиться? Мусор с кладбища вывозить? Рабочих водкой поить?
 
Какой вежливый допрос... Говорит монотонно, главное его кредо - «осторожно!»
Нет, с Марселем кашу не сваришь. Министр настойчиво пытается ставить под сомнение сам факт того, что найдена могила:

        - Сестра ездила? Не нашла! Мы камень мемориальный поставили? Поставили!  Сборник стихотворений издали? Издали! А могилу пусть родные ищут, мы здесь при чём?

        - Так  ведь родные и ищут, - отвечаю. Вот доверенность. Вот письмо племянника Марины Ивановны Цветаевой, сына Анастасии Ивановны. Андрей Борисович Вам  лично письмо адресовал - семья просит любезно разрешить доделать дело, начатое в Елабуге. Вот свидетельства людей о том, что место, которое мы ищем, известно. Что дальше будем делать, Марсель Мазгарович?
 
А  дальше меня очень вежливо (под руку!) провожают до дверей  и… отправляют в Союз писателей Татарской АССР. Там, оказывается, создана  специальная комиссия, которая ждёт указаний  из… Москвы. Хорошо, что Андрей и это предусмотрел!
         
Председатель Союза писателей Татарстана Туфан Абдуллович Миннулин, человек средних лет, подвижный, эмоциональный. Голова его тонет в живописных курчавых колечках. Но печать организатора на нём прочная. В суть не вникает. Оптимистическим тоном рассуждает на отвлечённые темы, перебирая авторитетные писательские имена, их заслуги перед страной, в которых  «мы, мы, мы» - главное действующее лицо. "Я" – отсутствует. И этот человек на себя ответственность не  возьмёт… И вдруг, в упор глядя на меня, Минуллин злорадно спрашивает:

       - А Вы знаете, что у нас письмо от Анастасии Ивановны Цветаевой? Она закрывает дело!
 
От неожиданности на меня нападает смех, и отвечаю уже не я, а опять же, она, Марина, через меня:

       - Конечно, знаю! Но у меня доверенность от Андрея Борисовича, сына Анастасии Ивановны. Ей 92 года. Сын, учитывая преклонный возраст матери и состояние её здоровья, все хлопоты берёт на себя. И он, кстати, пишет об этом поиске свою книгу,  а  я помогаю ему собирать материал. Вот его телефон. Звоните. Можете у Андрея Борисовича сами всё узнать.

Святая правда. Протягиваю доверенность. К такому повороту событий Туфан Абдуллович явно не готов. Анастасия Ивановна…  закрывает дело, а её сын – открывает? Не проверять же подпись московского нотариуса через органы!

       - Это меняет дело, - задумчиво говорит Туфан Абдуллович, несколько раз внимательно перечитав доверенность. Мы всё сделаем для сына Цветаевой, не сомневайтесь! Пусть комиссия работает.

Молодец Андрей! Он предупредил меня  о настроениях  мамы, сказав, что сам доведёт дело до конца. Хорошо, что я об этом знала.
   
В Президиуме Верховного Совета товарищ Багаутдинов  встречает меня, идя навстречу и громко читая: « Поэт, не дорожи любовию народной»  Я - в ответ:  «Услышишь суд глупца и смех толпы холодной»... Высший чин на весёлой волне продолжает: «Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм». Он знает Пушкина, слава тебе, Господи! Смеёмся оба. Хорошее начало.

          - Что же Вы сразу ко мне не пришли, Татьяна Сергеевна?
 
          -  Анвар Бадретдинович, а Вы разве не послали бы меня… по своим служебным лестницам? Поверьте, вопрос управления меня настолько заинтересовал, что я его даже изучать начала! Вы правы - путь сверху вниз короче, чем  наоборот… Забавно!

         Анвар Бадретдинович улыбается:
 
         - Да Вы не только поэт, Вы ещё и философ!
 
         -  А разве бывают поэты…  не философы? – спрашиваю.

         -  Бывают, бывают! Ещё как бывают! Председатель Елабужского горисполкома Биктимир Гизатуллович  прекрасный человек, хороший администратор, в душе -  поэт, но не философ… Не заметили?

И Анвар Бадретдинович просит секретаря соединить его с Елабужским горкомом партии. Деловым тоном, исключающим любые другие мнения, вежливо диктует:
 
          -  Отнеситесь с пониманием к событиям в вашем городе - дайте возможность журналисту из Москвы работать по её усмотрению. Не мешайте товарищу! С Москвой мы договоримся. Спасибо.

Всё – чётко. Прощаемся тепло. Анвар Бадретдинович напоминает:

          - Если что, Вы мой телефон знаете. Во всём помогу, обещаю.
      
Последние дни работы в Казани  насыщены - знакомства, встречи с коллегами.  Программа выполнена. Люди интересные. С удовольствием вспоминаю некоторых из них. Обрадовал  меня писатель Рафаэль Мустафин. Он ещё в 1966-ом году опубликовал лирический очерк  в четырёх частях о елабужских днях Марины. Человек приятнейший, распахнутый настежь, щедрый. Принёс мне свою переписку с дочерью Марины – Ариадной Сергеевной. Читаю всю ночь. Умница –  живой, трепетный язык общения! Оказывается, Ариадна Сергеевна тоже занималась поиском  могилы. И… странно - тоже безрезультатно. Интересная переписка!

Утром появляется "засекреченный" человек. Журналист. Навестил меня в гостинице без предупреждения. Стал уговаривать на время оставить все дела и  поехать отдохнуть в санаторий. Путёвку достанет бесплатную. Дескать, выгляжу я неважно. Спросила его прямо:  «С Вами кто-то говорил? Или сами заботу проявили?» Клянётся, что сам. Дескать, наслышан, хочет быть полезным. Не верю ему – глаза бегают по сторонам, равнодушные такие глаза, пустые. Плохо работают ребята, я научилась их чувствовать. Хотя… наверняка, и приличные люди на службе состоят, без этого, понятно, нельзя. Кто-то, помню, хорошо сказал:
«Наши люди есть везде!»

Запомнилась встреча с Римзилем Валеевым. Много интересного рассказал о любимом городе. Наизусть читает Маринины Стихи, вселяя в меня праздник.  Римзиль дарит мне большую фотографию, на обратной стороне которой делает надпись: «Голубые глаза Казани и одинокая ресница – красная». На фоне красавицы Казани  – русский храм, величественный, устремлённый в небеса, напоминает космический корабль. До сих пор это фото живёт над моим письменным столом, а рядом  -  редкая фотография Марины, подаренная  Галочкой Заморевой, музыкальным работником и экскурсоводом из Елабуги.

Огромное удовольствие получаю от общения с  профессором  Альфредом Хасановичем  Халиковым. От Андрея ему личное письмо. Альфред Хасанович, член Всероссийского Общества охраны памятников истории и культуры. Он высказал интересную мысль о создании единого комплекса, в который войдёт и мемориальный камень, установленный на Елабужском кладбище, и будущий памятник Цветаевой. Таким образом будет увековечена история многолетнего поиска места захоронения Поэта:

     - Это украсит будущую парковую зону города, куда по предварительным сведениям  будет включена и территория ныне закрытого кладбища, - говорит Альфред Хасанович.

     -  Здравая мысль, - отвечаю, - хорошо бы идее осуществиться! За неё побороться придётся, дорогой Альфред Хасанович.

Мудро соглашается:

     - Да, за всё в этой жизни бороться приходится, особенно за здравые идеи.  Мир по понятным причинам
их отвергает.

В Казань я приеду ещё раз в сентябре этого же года. И в государственном архиве  по просьбе Андрея  заберу копию письма Марины Цветаевой на имя товарища Имамординова и копию акта о её смерти.

А У НАС ПРИЯТНЫЕ  НОВОСТИ -
ЦЕПИ  ОТ  ПАМЯТНИКА ЛЕНИНА               
НА МОГИЛУ ЦВЕТАЕВОЙ  ПЕРЕНЕСЛИ!
               
На сей раз я в Елабуге официально, по разрешению Казани. В горисполкоме, в отделе культуры, меня  встречают радостно:
 
        - А у нас приятные новости - цепи от памятника Ленина на могилу Цветаевой перенесли! Первый зам. секретаря горкома партии сама цветы ездит поливать на   кладбище, через день ездит!

      ( Марина, ты слышишь? Цепи... От памятника  Ленина! ) Как читать знак? Как надежду на успех или запрет на надежду?
       Новые  встречи.  Дважды улетаю в Москву и снова возвращаюсь в Елабугу. И опять новости - Изиля Губайдуллина сняли с должности. Собираюсь звонить Анвару Бадретдиновичу, но Изиль категорически против – ни в коем случае!
 
         -  Не переживай, Татьяна, я не пропаду. Зато теперь есть время стихи читать!
        ( О, мой Изиль! Через десять лет я узнаю о твоей смерти... Но ты навсегда останешься жить в стихах и в памяти моей.)

 
                И  З  И  Л  Ю

                Если едешь в арбе Ивана –
                надо петь песни Ивана.
                (татарская пословица)
               
                ***
                Мне цветы на её могилу
                Надо несть ото всех тайком…
                Как же песня арбы постыла -
                Заплетающимся языком
                Попугай-ничьи глотки хора,
                Одеянье на всех – одно!
                Кражи нет, а беднягу вора
                На могильное,  да на дно.

                Тишина и покой... Благодать.
                Стану вора при всех целовать!
                Укради меня из арбы,
                Погляди – у твоей рабы
                Не цветы в руках, а зола.
                Ни двора у рабы, ни кола.
                Будем вместе, и не-тайком
                В гости к ней ходить вечерком.
                Засидимся и... ляжем спать,
                На могильную, на кровать.

                30 августа 1985

Эти стихи родились накануне очередного дня памяти Марины Цветаевой. В Елабуге начали отмечать так называемые «Цветаевские Чтения». В этот раз, 31 августа 1985 года, Биктимир взял с меня слово, что я на кладбище буду молчать - ни слова о поиске, о второй могиле, и всё в таком духе. Пришлось обещать, потому как перед этим он просил меня вообще на кладбище не присутствовать. Срабатывало вечное - как бы чего не вышло! Вежливо воспротивилась. Накануне мы с Изилем  отнесли огромные охапки белых и светло-сиреневых  хризантем,  укрыв цветами старую и новую Маринины могилы.

И всё же ситуация неожиданно  выходит из-под контроля. Приехавшие из Коктебеля почитатели творчества Поэта Марины Цветаевой  настойчиво требуют рассказать о найденной могиле. Положение спасает директор краеведческого музея Галина Николаевна,  кратко поведав о предполагаемом месте захоронения. Огромная толпа людей идёт в указанном направлении. Хорошо, что там были цветы! Я остаюсь на своём месте. Биктимир тоже. Он в десяти метрах от меня, с кем-то разговаривает. На меня поглядывает укоризненно. Честно молчу, красноречиво пожимая плечами. Мы с ним друг друга прекрасно понимаем.

«ВОШЛИ В КАЛИТКУ,
А ВЫШЛИ… ЧЕРЕЗ ОКНО!»

Тот памятный день на кладбище был насыщен событиями. Перед тем, как люди начали расходиться, ко мне решительно направляется женщина преклонных  лет. Оказывается, живёт рядом с домом Бродельщиковых, где произошла трагедия.
Сразу оговаривается:
      
      -  Подписывать ничего не буду. Ни о чём  меня не спрашивайте. Вы наш город не знаете! Но я  решила грех с души снять. Видела я своими глазами, как в тот день двое мужчин к Бродельщиковым  вошли в калитку, а вышли через окно!  Ещё подумала - не воры ли? Но сама себя утешила – мол, кто же воровать идёт в костюмах? Они там долго были…

Я цепенею от неожиданности, не в силах понять сказанное и сообразить, что это? Кто-то подослал? Обман? Проверка моей реакции? Женщина плачет и повторяет одно и то же:
 
      - Жалко несчастную… Не самоубивица она, нет… Уби-и-ли человека, - тихо причитает она испуганным шёпотом, оглядываясь по сторонам. И – плачет…
Для окружающих ничего подозрительного не происходит – людей много, и многие из них во время чтения Марининых стихов плакали. Я всё же пытаюсь бессвязно задавать какие-то вопросы, но она машет головой:
 
     -  Ничего не спрашивайте, я Вам всё сказала. Да, вот ещё что... Бродельщиковы из дома никогда вдвоём не уходили, потому что с ними внучек маленький жил, Павлик. А в тот день никого в доме не было…
 
И снова – слёзы. В нашу сторону уже идёт Биктимир, интуиция сработала. Громко говорю одеревеневшим голосом:

       -  Я тоже плачу, когда её стихи читаю. Ну, успокойтесь, пожалуйста. Успокойтесь. Спасибо Вам за память о Марине.

Женщина отходит, не прощаясь и не глядя на Биктимира. Товарищ Мурясов просит меня в понедельник утром быть у него в горисполкоме.
 
     - Что-нибудь опять случилось, Биктимир Гизатуллович?
     -  Ничего особенного, нам надо кое-что решить. Вы всё близко к сердцу принимаете –  вон бледная какая! Идите уже, отдыхайте. Вас подвезти до гостиницы?
Отказываюсь, поблагодарив.

Направляюсь к Изилю, он давно меня ждёт. Ноги ватные, слушаются плохо. В руках у Изиля томик стихов Марины - небольшой сборник, изданный в Казани. От взгляда на фото Марины у меня озноб. Сбивчиво рассказываю о том, что произошло. Изиль не удивляется:

     - Ты теперь понимаешь, почему люди уходят от этих разговоров?  Особенно с приезжими. Я эту женщину знаю, она  уважаемый человек. Слышал и я об этом, но молчал, твою реакцию предвидел…

     - Как?! - у меня истерика. Как - слышал? И - молчал? Почему?! Кто ещё знал? Кто-о-о???

     - Тише. Нельзя так. Возьми себя в руки, на нас смотрят… успокойся. Или я больше ничего не скажу!  Этого не докажешь, пойми!  Это было и останется только предположением!

     - Но почему?  За что? Ты - знаешь?

     - Лет пять назад приезжал ко мне знакомый со своей женой  из Казани. Он в органах работает, жена – учительница. Ну, выпили… Зашёл разговор… Вроде всё из-за Эфрона, мужа Марины. Его расстреляли тоже в августе, только раньше. Марина об этом не знала. Ну, и…  Короче, это у них называется чисткой.

     -  Изиль, но это же убийство!!!
 
     -  Нет, Татьяна. Это всего лишь предположение. Запомни. Никто никогда ничего не докажет. И никто не знает, как всё на самом деле было.

Молчу. Теперь понятно, почему никому не нужен поиск настоящей могилы. В себя прихожу с трудом. Хорошо, что завтра воскресенье. Не хочу никого видеть, ни с кем говорить - дико болит голова.

      -  Изиль, не обижайся, хочу побыть одна. Сейчас позвоню Андрею. Так надо.
      -  Одну я тебя не оставлю. Сейчас мы вместе позвоним Андрею, я сам буду с ним говорить.

( Мудрый Изиль! Как я благодарна тебе за всё, что ты для Марины сделал!) Разговор с Андреем Изиль передаёт коротко:
 
     -  Есть новости, тема не телефонная. Андрей просит срочно вернуться в Москву. Я дал ему слово проводить тебя в аэропорт.
      
Утром иду в горисполком – обещала. Встреча с Биктимиром окончательно выбивает почву из-под ног. Оказывается, Анастасия Ивановна Цветаева запретила искать место захоронения своей сестры, разослав об этом официальные письма во все инстанции.

      - Дело закрыто, –  театрально произносит Биктимир Гизатуллович и довольно улыбается.

      - Баба с возу - кобыле легче, - натянуто отвечаю. - Кстати, Биктимир Гизатуллович, Вы помните имя  Бродельщиковой, хозяйки дома, где жила Цветаева?
 
Биктимир  хмурится, барабанит пальцами по столу, вздыхает... Качает головой и задумчиво произносит:

     -  Помню, конечно. Бродельщикова… Анастасия Ивановна. И... что?

     -  Какое совпадение! Сестра родная… Знак? Может быть, аллах  по-своему распорядился? Как думаете, Биктимир Гизатуллович?
   
Раньше я не обращала на это внимания. Сейчас – как током ударило.

     -  Никак не думаю. Говорил я Вам, не стоит этим вопросом заниматься. Предупреждал! Не услышали… А знаете что? – продолжает уже утешительно, -  приезжайте-ка к нам в гости просто так. Мы всегда будем Вам рады!

     -  Ну, разве что за стихами, Биктимир Гизатуллович! Вот Вам на память елабужские стихи. И… вот ещё что… Тогда, в августе сорок первого, Марина  на работу устроиться не могла, помните? Хлебной карточки её лишили, помните? А ведь придёт время, и оно не за горами, когда Марина будет кормить Ваш город. Вот увидите, пророчу. Верьте мне!
Биктимир растерянно молчит, опустив голову.
         
За день до отъеда еду на кладбище. Таксист торопит - спешит. И надо же, - не обходится без приключений. Встречаю двух штатских - тех, что пепельный визит мне в гостиницу нанесли. Улыбаются, как ни в чём не бывало, оба навеселе. На новой могиле ждут. На газете закуска и недопитая бутылка водки. Вежливо предлагают присоединиться. Молодой пытается рассказать анекдот про покойника. Дарю в ответ красноречивое молчание. Оставляю цветы, хочу уйти. «Памятник»  загораживает дорогу:

          -  Стоять, - сказал! Глухая, что ли?
          Свирепая морда цепного Цербера багровеет от злости. Хватает меня за руку.
Я вырываюсь:

          -  Ах ты, тварь! А на тот свет не хочешь пробежаться, покойничек? Помочь?
 
          И со всего размаха отвешиваю красавцу пощёчину. От неожиданности «мой» штатский, схватившись за щёку, делает шаг в сторону и, зацепившись за что-то, падает. Раздаётся тупой смех второго. Он, стоя в стороне, рычит:

         - Оставь её! Пусть идёт, не трогай!
 
Ухожу, не оборачиваясь. Потом мне будет не по себе, но это - потом… Изиль будет смеяться:
 
         - Опять скомпрометировать себя не дала! Пожалела бы ребят!

Сейчас, когда прошло столько лет, когда я пишу эти строки, меня не покидает  мысль - они когда-нибудь кончатся, эти печальные традиции - преследовать Поэта  при жизни и после смерти его? Старый вывод утешает – нас боится  власть. Приведу  блестящее высказывание Поэта Иосифа Александровича Бродского, высоко ценившего Цветаеву:

          "Не читая и не слушая поэтов, общество приговаривает себя к низшим видам артикуляции, таким, как у политика, торговца или шарлатана... Другими словами, оно лишается своего собственного эволюционного потенциала. Ибо то, что отличает нас от остального животного мира, это именно дар речи... Поэзия – не форма развлечения и, в определенном смысле, даже не вид искусства, а наша антропологическая, генетическая цепь, наш эволюционный лингвистический маяк"
.
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/13/481