Война и мир. гл. 1-2-3б

1-2-3б

Князь уважительным поклоном
Своей красивой головы,
Понять дал, что приказ — законом
Есть для него в момент войны.

Он понял это порученье
Не только с этих первых слов,
Но даже важность их значенья,
Какой для русских — их улов.

На службе он воспрянул духом,
Андрей стал вновь самим собой,
Пришёл конец его всем мукам,
Ему в войсках — как дом родной.

В походке нет его притворства,
Усталости, исчезла лень,
Возникло чувство превосходства,
Над тем, что делал каждый день.

Ведь он — при деле служит честно,
Полезен, видно, он во всём,
Ему, при этом, даже лестно,
Проснулась важность князя в том.

Кутузова догнал он в Польше,
Устроен вежливый приём,
Вниманья обещал он больше,
Товарища нашёл он в нём.

Главком с собой брал князя в Вену,
Давал серьёзные дела,
Отцу писал всё откровенно,
Что с ним судьба его свела.

В приёмной, выйдя от главкома,
Ему — навстречу генерал,
Он был, конечно, незнакомый,
Он не вошёл, а он — вбежал.

Высокий, с орденом на шее,
Глава повязана платком,
С наме;реньем ещё скорее
Попасть к главкому на приём.

Путь преградил ему дежурный,
Козловский, он же — адъютант,
На выход генерала бурный,
Порядка адъютант — гарант.

Лицо австрийца стало хмурым,
Заметно и дрожанье губ,
Уже весь выглядел понурым,
От неудач казался — груб.

Чиркнул он что-то на бумажке,
Её дежурному вручил,
Теперь он выглядел «букашкой»,
Разбит был — значит заслужил.

Внезапно двери кабинета
Быстрей раскрылись, чем всегда,
И прибывший, «с того как света»,
Промолвил первые слова:

— Пред вами армии австрийской
Несчастный генерал, сам Мак,
Побитый силою французской,
Стою пред вами словно «наг».

Лицо главкома — неподвижно,
Потом — морщины, как волна,
Слов не сказал Кутузов лишних;
Уже неслась о том молва.

Почтительно, главы наклоном,
Дал знак войти в свой кабинет,
А слух и вместе с общим стоном
Уже заполнил белый свет.

Войска империи Австрийской
Разбиты были «в пух и прах»,
Победой полною французской
Под Ульмом и в других фронтах.

Одним из редких офицеров
Имел свой интерес в войне,
Пропитан не был твёрдой верой,
Андрей уверен был вдвойне:

Узнав подробности разгрома,
Понятно стало всё ему,
Что полкомпании весомо,
Проиграна, под хвост коту.

Невольно радостное чувство —
О посрамленье всей страны;
И в то же время очень грустно:
Вся тяжесть с Францией войны.

Теперь серьёзнейший противник
Французам станет русский штык,
Но лезть пока в такой «малинник»,
Ещё  не вышел час тот пик.

Но столкновения возможны,
Силён был слишком Бонапарт,
Его разбить довольно сложно,
Он, как бы, сам вошёл в азарт.

Француз, как гений полководства,
Сильнее храбрости штыков,
Суворовское руководство
Нужно и крепкий дух полков.

Российские войска зачем-то,
Полезли немца защищать,
А дома, в каждой хате тщетно,
Кормильца семьям нужно ждать.

Взволнованный и раздражённый,
Пошёл писать письмо отцу;
От тяжких дум был, как пленённый,
Как будто он подвёл черту.

Идя к себе по коридору,
Он встретил двух своих коллег,
Весельем и каким-то вздором
Катился их весёлый смех.

«Поздравили» двух генералов
С разгромом полным армий их,
Андрей пресёк весь смех нахалов,
И весь кураж «друзей» затих.

Не понимал он образ мыслей
Тех двух насмешливых друзей,
Их чувства мысли те не грызли,
Им лишь бы было веселей.

Он запретил подобны шутки
Вершить с австрийцами при нём,
Война не место для прогулки,
Здесь запрещён такой приём.

Тем более для нас угроза
Усилилась во много раз,
И радость, смех, вставая в позу,
Совсем не к месту нам сейчас.