Серебряная карета. гл. 9

9

«Всего было вдоволь, обед – самый щедрый,
Но место имел неприятный случа;й,
На брачном пиру как случился надменный
И даже обычный в стране обыча;й.

Украли ножи, даже лисьи их шапки,
Нашитые жемчугом, русских гостей,
Всегда же в цене все подобные тряпки,
Особенно их драгоценных частей.

Пытались они возмущаться той кражей,
Но Власьев помалкивать им лишь велел,
Не портить веселья, престижа их даже,
Никто и перечить ему не посмел.
 
Замечено было, как русские гости
Небрежны в еде и руками из блюд
Хватали еду и, напившись от злости,
Найдя за столом настоящий уют.

Посланник же наш, Афанасий, тот Власьев
Не забывал, он – всей России маяк,
Хранить должен честь, ему врученной властью,
И всё подмечать, что творилось не так.

Он речь короля не забыл на банкете,
Как славя невесту, ей путь пожелал,
«Вести её мужа к совместной победе,
К расцвету всей Польши, её призывал;

К соседской любви и народов их дружбе,
К обычаям польским внушая любовь»;
«На кой леший русским обычай ваш нужен?
Свою мы играть будем важную роль»!

Его раздражало: она – в благодарность
Припала к ногам своего короля,
Она же – царица, какая продажность,
Она же – супруга другого царя.

Он вёл себя скромно, при этом старался
Своё уважение к ним подчеркнуть;
Она же – царица, а он и остался
Слугою, которого можно и пнуть.

Когда за здоровье царя и невесты,
Не раз поднимался победный их тост,
Вставал от стола, от почётного места
И, как слуга, бил челом во весь рост.

Все взгляды гостей привлекала Марина,
А женщин всех зависть держала в плену,
Та зависть, как скрытая в воздухе мина,
Могла и взорваться у всех на виду.

Чрезмерные почести всех раздражали,
Но месть их в улыбках на лицах цвела,
Они возражали, но всё понимали,
Зачем эти траты она навлекла.

Ей, выскочке местной и видом невзрачной,
За что же безумное счастье в их дом?
К тому же фамилии очень уж алчной,
Которую все ненавидят кругом.

И эта их ненависть-зависть, как мина,
Имела несчастье взорваться в конце,
За общим столом возникала картина:
Шушуканье жён пробегало в лице.

Одна из тех жён европейских посланцев,
К скандалам имевшая цепкий свой глаз,
Уже перед самым началом всех танцев,
Поведала рядом сидящей свой сказ.

Средь прочих подарков засечена ваза
Из красного камня, то был гиацинт,
Подарок по Дмитрия прислан указу
И выглядел, как настоящий гранит.

Скандал разразился втихую средь женщин,
Известно, тот камень и есть талисман,
Он как бы, по слухам, давно был повенчан,
Он – всех куртизанок «любимый роман».

Но, мало того, так бродило поверье,
Не будет хозяйка иметь и детей,
И это надуманное суеверье
На ушко разносится средь всех гостей.

Продолжен был Праздник открытием танцев,
Бал начался парой – Марина-король,
В угоду, конечно, ему, самозванцу,
Король и невеста сыграли всю роль.

Вот кончилось царство шагов полонеза,
Король пожелал, с ней – продолжить послу,
Но вряд ли посол в танцах чувство ликбеза
Иметь мог, исполнив на этом посту.

Он мудро и скромно плясать отказался,
Ведь первым из русских быть должен сам царь,
Тем самым он вновь доказал, кем являлся,
Не смеет царице дарить эту дань.

Он верным слугою был у; самозванца,
Но не одобрял по душе этот брак,
Она – католичка и мало есть шансов,
Народу России не быть ей, как враг.

И в этом – един с ними он с москвичами,
Они с любопытством и тайной надежд,
Все ждали, как сядет в российские сани
И как будет править «ордою невежд».

О пышных торже;ствах на родине польской,
Оплаченных золотом русских земель,
Европа взахлёб пела песню столь «скользкой»
И ждала, когда же пройдёт этот хмель.