Монахиня и художник

Черновой недописанный вариант


Часть 1

В глуши немой, вдали от городов,
В лесах, где шепчет лишь кленовый житель,
Стояла пустынь - старцев тихих кров,
Святых умов, и душ святых обитель.

Хранилище от мудрости ключей,
Где обитала ангельская сила.
Лишь пенье мантр и запахи свечей,
В поля оттуда лето уносило.

Стена его - цветущий частокол
Душистых и невянущих акаций.
А крыша - ореол от медитаций,
Покоя благодатный ореол.

Она - была монашкой в том ските.
Он - сельский мастер, молодой художник.
Мечтатель, но повеса и безбожник,
Дороги кто лишь кланялся версте.

Собрат свободным гнущим дол ветрам,
Как вихрь холодный, переменой резкий.
Но вот случилось так, что в новый храм,
В монастыре понадобились фрески.

И слух прошёл о выплате большой,
За легкую непыльную работу.
Оставив в граде всякую заботу,
Приехал он сюда за барышом.

Но к чести будет сказано его,
Он из умельцев первый был умелец,
Незаурядной техники владелец,
Приёма хитрость знал не одного.

Монахиня ж - невинное дитя,
Рождённое средь мантр благословенных,
Расцветшее прикрасой в здешних стенах.
Любимицей жила здесь не грустя.

Средь келий не закрыл ее приход,
Она летала птахой на свободе,
"Наш ангел", её звали в том приходе,
"Свет блага", "согревающий восход".

БалОвница, знаток всех древних книг,
И философий и науки точной.
Не тяготил её быт одиночный,
И день летел как счастья краткий миг.

Иной раз томик мифов захватив,
Беспечно смерив взглядами округу,
Гуляла по лесам, затем по лугу,
И беззаботной песни плыл мотив.

Брела в дубравах, в них творя стихи,
Поэмы, сказки, про героев оды,
Писала о величии природы,
Спала в полях и сны были тихи,

Безгорестны, свободны и легки,
И острый ум её по пробужденью
Глядел на мир, из-под древ столетних тенью,
И жар познанья распалял виски.

Однажды, и не ждавшая гостей,
Как ласточка летя, когда светало,
У новой церкви дева увидала,
Его - младого мастера кистей.

И замерла, и затаила дух,
Застав его за актами творенья,
И с тех секунд, и с этого мгновенья,
Ей показалось: целый мир потух,

Затем щелчок, как будто тишина
Как пред рожденьем мира в древнем мифе,
Но вдруг пожар возник: и кисть в олифе,
И огненных волос его копна.

Мир стал яснее, ярче. Заклеймён
Он рухнул и поднялся снова к выси,
Как будто не сам бог, а живописец,
Писал по новой жизнь его времён.

Вот этот самый: статный, молодой,
В котором, и умение, и сила.
И сам создатель он и сам светила,
И абсолют, и небо со звездой.

В тот самый откровения момент,
Она смотря, как движет кистью хитро,
Не сомневалась, свят тот инструмент
В руках его и вечности палитра.

Монахиня теперь красна, бледна,
Следила за художником украдкой,
Впиваясь голубых глаз нежной хваткой,
Смотрела с своей комнатки окна.

Она забыла лес. Прогулки ей
Теперь сулили с негою разлуки.
О, этот взгляд! О, небо, эти руки!
И ясность зелены его очей.

О как стремилась к ним её душа!
Уж не молитвами, теперь мольбами.
Как ей хотелось вдруг прильнуть губами
К ладоням его, трепетно дыша.

А эти пальцы! В каске ну и что ж.
Движенья точны, а кисть кинжалом.
Но когда в них вдруг появлялась дрожь,
Внутри всё также трепетом дрожало.

Вдруг испугалась дум, да вышел страх.
Глядели образа суровым взглядом,
Но не спугнуть теперь горящим адом,
Когда горит румянец на щеках.

Давно её уж не страшила мысль,
Что матушки осудят чадо строго,
Что человека любит больше Бога,
Что сердцу не сказать теперь: "Уймись!"

Что хочется пред небом падать ниц.
И говорить, всех более на свете ,
Ей люб теперь не садик на рассвете,
Не шелк цветов, не рокот диких птиц.

О, эти помыслы - прекрасны и вольны!
Тихи, немногословны и духовны,
Не могут быть любви плоды греховны,
Они как естество сотворены:

Как скалы, земли, изумруд дубов.
Для блага и для сердца благодати,
Те кто твердят, что те плоды некстати,
Те воспитать хотят себе рабов.

А раб любить не может только лишь
Предложит господину пресмыканье,
Любви в свободе дар, а дарованье -
Участливая и благая тишь.

Любовь - на воле выращенный свет,
Духовным ливнем выкормленный в плоти,
И ей хотелось не идя чувств против,
Увидеть её сладостный расцвет.

Не удержать ученьями сетей.
Запрет замок расколется железный,
Когда готова юность прыгнуть в бездну,
И бить котлы и разорвать чертей.

О,ангел, размотав из шелка нить,
Судьбы своей не опали планиду
Но что стелить соломку лишь из виду,
Когда себя дух наровит спалить.

Что ж, наш художник? Тоже не зевал.
Он девушку давно и сам приметил.
Как не узреть того, кто свято светел,
Кто проходя, мир благом укрывал?

Он изо дня, да в каждый божий день,
Высматривал у храма, у окошка,
Манящую и плавную, как кошка,
Монахиню то, белую, как тень,

То с искрою румян она плыла,
Да книги при себе всегда носила.
Смотрел , не понимая что за сила
В ней есть такая блага и тепла.

Кто мотылёк? В пылу ночных погонь
За свечкою, кто станет опаляться?
Она ли? Он? Но стоит ли бояться,
Когда благой, а не слепой огонь?

Однажды, краски бросив у крыльца,
Работу мастер кончив на закате,
Побрёл искать монахиню в полати,
Затем в лесок, где пели деревца.

И вдруг узрел её и обомлел.
У тихого пруда в одеждах белых
Босой она задумчиво сидела,
Сиял лишь кожи первозданный мел.

Она предстала перед ним такой,
Какой бывают первые зазимья,
Иль рань весны с погожей неба синью-
Заснеженный нетронутый покой.

Прекрасны были ясные черты,
В которые художник взглядом впился.
И он, представить, даже устыдился,
Что нет такой в нём ясной чистоты.

Внутри забилось духа торжество.
Имеет ли он говорить с ней право?
Качнулась за спиной его дубрава,
Как будто в знак согласья своего.

2019

Часть 2

Лицо монашки тут же залилось:
-Скажите, как вам здесь? Не очень дико?
Не слишком ли для городского тихо?
Как эти дни вам маялось, жилось?

Звенел ундины голос наяву.
Художник прохрипел: Всё слава богу.
И в сердце не почувствовав тревогу,
Приблизился, да подле сел в траву.

Ведь что-то не далекое зажглось,
А близкое совсем в глазах небесных:
Родство и простота. И неизвестный
Какой-то рай пронизывал насквозь.

-Вы знаете, -художник вдруг сказал,
-Мне часто снится сон в немой дремоте,
Что я увяз на поле иль в болоте,
Что ноги мне терновник обвязал,

И не даёт шагануть никак вперёд
Ему меня на дно пустить охота.
Мне страшно, я кричу зову кого-то,
Никто не слышит словно, не идёт.

И вдруг откуда только ни возьмись
Из облаков как яркая зарница
Летит ко мне сияющая птица,
Хватает, и вытягивает ввысь.

Меня с трясины страшной унеся
Величественно будто королева,
Крылом обняв. Гляжу, вдруг птица в деву
Та обернулась, встрепенувшись вся.

И одеянья белые новы
Шелка блестят как будто с перламутра.
И тут меня увы будило утро.
Скажите этой птицей были вы?

Вы знаете, мне тоже сон один
Частенько снится, улыбнулась дева.
Мне снится, будто я слетаю с древа
Как ласточка средь облаков-пирин

Парю, свободу вею налету.
Земля и небо, будучи мостами
Друг с другом вдруг меняются местами.
И взгляд внизу находит мой звезду.

Одну, что там завязла в черноте
Светящуюся, из последних, благом
Лечу к ней, с черноты тяну с отвагой,
Несу ее на свет с собой, к мечте.

И если вы- та звездочка, искря,
Которая попалась мне, ночная.
Которую со сна припоминаю,
Пожалуй ваша птица - это я.

С тех самых пор, по вечерам всегда,
С того их разговора неземного.
Художник и монашка у лесного,
Встречались тайно тихого пруда.

А днём молчат, не поведут и бровь,
Один раз чуть не вскрылося свиданье,
Когда гадали сестры на писанье,
И выпало монашке про любовь.

Но покраснев она сдержала всё ж
Те помыслы, что уж не сжечь молитвой,
И сердце билось боем, билось битвой
И побеждало покаянья ложь.