Ягода малина

               

                Незабвенной тёте моей Клавдии Тимофеевне  посвящается

      Осень в этом году задержалась. Лето неохотно отдавало дни.  Становясь короче и короче, они ещё радовали солнышком, теплынью и   пряным запахом опавшей листвы. Клавдия каждый день бегала на дачу. Убирала мусор, жгла старые ветки, перекапывала землю, готовя сад к зиме.    На даче,  в тишине, под  шелест листьев и щебет птиц, как-то легко думалось о жизни,  детях, работе.
      Незаметно, подобрались первые заморозки, холодные моросящие осенние дожди, а с ними - слякоть, пронизывающие ветра и тоска по ушедшему лету. Осталась некопаной последняя полоска земли вдоль старого забора, державшегося, как на честном слове, на молодом вишеннике.
      Лопата легко входила в землю и Клавдия,  работая, думала о том, что хорошо бы  перенести ей парник  в другое место и вырубить остатки разросшейся колючей ежевики. Вспомнила, как привезла она её из леса. Это было лет пятнадцать назад. Возвращаясь с коллегами из командировки в областной город,  остановились  в лесу,  устроили маленький пикничок.  Клавдия, спросив у водителя лопату, выкопала несколько кустиков лесной ежевики, с терпкой, крупной лилово – сизой ягодой. На что водитель  автобуса восхищённо пропел: «Ну, ты, Клашка, даёшь! Зачем это тебе?»  Тогда, как бы оправдываясь, она стала перечислять, что растёт на её даче. И, действительно, чего здесь только не было, начиная с разных плодовых деревьев и кустарников и кончая всевозможными цветами, которые  с ранней весны и до поздней осени радовали глаз.
      Устав от работы, Клавдия воткнула в землю лопату и оглянулась. У забора, там, где  стояла большая старая берёза, придерживающая небольшой навес от дождя, разросся малинник. Уголок этот был сильно запущен и до него пока не доходили руки. Каждой весной  в первую очередь Клавдия  вырезала старую малину, оставляя молодые побеги, срезая их верхушки.  После такой обрезки малинник становился прозрачно-сиреневым, каким-то радостным и воздушным, как бы увеличивая дачу в объёме.
      Малины этим дождливым летом было не так уж много, да и кислая она была, водянистая. Клавдия подошла к берёзе и вдруг замерла. Не может быть! Что это? Малина стояла  зелёная-зелёная.  На каждой ветке огонёчками горели  сочные спелые ягоды, за ними  твёрдые,  незрелые,  а на концах веточек красовались нежные цветы, едва схваченные морозцем. Осторожно потянула в рот ягодку, спелую и холодную. «Как мороженое фруктовое»,- отметила про себя Клавдия. Или затянувшееся лето обмануло природу, или природа решила обмануть лето. Вот и ягодка опять… Баба – ягодка опять.
   …Когда-то не было среди сверстников девчушки симпатичней Клашки. Всё при ней: и фигура, и стать, и красота. Парни бегали за ней, а сватать не сватали, - беднее, наверное, не было в селе семьи. Клашкин отец ушёл из семьи к Полюхе, молодой и весёлой мордовке, оставив жену в положении, да с восемью детьми. Клавдия, как самая старшая, пошла работать нянечкой в детский сад. Детей она любила, и они, чувствуя это, отвечали ей  доверием и послушанием. В двадцать пять сосватала заведующая Клавдю за своего брата - инвалида, высокого и  кудрявого  Михаила.  Так уж  вышло, что Клавдя не женой ему была всю жизнь, а нянькой. Ну, да что об этом вспоминать. Никогда и не любил он её.  Лишь только в первый год семейной жизни, когда они ждали своего первенца. Родилась дочка.  Михаил как-то сразу поскучнел.  Детский крик для него был невыносим.  Он стал выпивать и, часто подшучивал над Клавдией, заставляя её произносить своё имя. «Квава», - говорила она, с детства не выговаривая букву «Л». Да, давно уже спит её Михаил на погосте, а дети,  дочь и сын, разъехались кто куда. Столько лет прошло с тех пор, а вот вспомнилось. Баба – ягодка…
   Степан появился в её жизни года два назад. Подруга позвала на свой юбилей. Вот там и пригласил Клавдию  на вальс невысокий коренастый мужчина. Он так стремительно  закружил её, что она с ужасом подумала:
      - Господи, ведь упадём на виду у всех.
  Но этого не произошло, успел он каким-то образом вывернуться и остановиться. Силища неимоверная  была в его руках.  Светлые глаза глядели доверчиво  и с пониманием.
      - Испугались? Извините! Благодарю за танец, - переводя дух и виновато улыбаясь, представился, - Степан.
  На первое свидание Степан пригласил её в соседний городок ранней весной. Она пришла на автовокзал заранее, чтобы успеть взять билет на нужный рейс. Очередь к кассе на Луганск была длиннющей. Поговаривали, что вообще все рейсы отменят из-за метели.
       - Ну, значит не судьба,- думала Клавдия, поглядывая на крупные хлопья снега за окном и на застывшую, словно от мороза, совсем не двигающуюся очередь.
       - Кому билет до Луганска? – негромко спросил молодой паренёк с большой спортивной сумкой, подошедший  к очереди в кассу.
         - Мне, - торопливо сказала Клавдия, протягивая  пареньку деньги.
         - А, может, действительно это судьба?
  Всю дорогу она смотрела в окно и думала о том, что скажет Степану. Снег бился в стекло автобуса и тонкими  извилистыми струйками воды стекал вниз. Да, весна пришла так незаметно.
 Степан ждал на вокзале. Стоял в распахнутой дублёнке  без шапки.
        - Здравствуй, ласточка моя! Вот и  весну с собой захватила, - волнуясь, говорил он, целуя её в щеку.
 Они долго сидели в маленьком кафе, пили красное вино, закусывая его каким-то деликатесом с мясом и грибами из аккуратных горшочков, танцевали медленный танец под  песенку про  дождь и всё время говорили, и говорили, словно никак не могли наговориться.  Бродили по ночному городу и, наконец, оказались в  маленькой комнатке  коммунальной квартиры, которую предложил Степану его друг, уехавший  куда-то по случаю.
  Случилось всё и просто, и не просто.
        - Какая же ты у меня ладненькая, - шептал Степан, обнимая её своими  широкими и тёплыми ладонями,  как будто хотел оградить от всяческих бед. В его объятиях, крепких и нежных, было как-то спокойно и надёжно. Огоньки проезжающих машин скользили по шторам, создавая ощущение вечного движения.  От его длинных поцелуев кружилась голова. Такого сильного чувства Клавдия не испытывала с  Михаилом  никогда. В какое-то мгновенье показалось ей, что она летит высоко-высоко и, как бы оттуда, с высоты, видит не женщину – осень, а молодую длинноногую девчонку, весёлую, счастливую.  Блаженство заполнило всё её существо. Хотелось, чтобы мгновения этого невыносимо – сладостного восторга никогда не кончались.
        - Ласточка! Солнышко! Радость моя! - За всю свою жизнь она не слышала столько добрых слов о себе.
  И  непросто было смириться с тем, что прожила она свою жизнь, как ей казалось, правильно и достойно, но  как-то безрадостно и безнадежно. Да, разве это была жизнь?
 Провожая   утром на вокзал, Степан шутил:
         - Ласточка, когда прилетишь?   
  Только больше той весной они не встретились. Лишь в самом разгаре лета Степан пригласил её на выходные за реку, куда курсировал дважды в день старенький паром, перевозя в основном дачников и рыбаков. Паром заполнялся пассажирами и транспортом, а она стояла у  причала, ожидая Степана.
 Он появился неожиданно. Клавдия его сначала и не узнала. Как заядлый турист, в штормовке, с рюкзаком и рыболовецкими снастями, приближался он, отыскивая её взглядом.
         - Я здесь! – помахала Клавдия рукой.
         - Здравствуй, радость моя!   Давно ждёшь? – спросил Степан, стараясь не показать  нахлынувшие  чувства волнения и радости.
         - Не очень, -  так же  сдержанно ответила она.
         - Понимаешь, задержался на работе. Прости!  Ты взяла что-нибудь тёплое, чтобы не замёрзнуть?
         - Да, свитер, – тихо проговорила Клавдия, прислушиваясь к знакомому, немного хрипловатому голосу. -  У тебя всё в порядке?
         - Как всегда. Давай-ка, поторопимся.
  Паром сразу же ожил, как будто ждал только их. Развернулся и направился к другому берегу. 
  Они долго шли  вдоль реки по протоптанной дорожке,  петляли по лесу, пока тропка не привела их к большому озеру с островком посредине. Засучив брюки до колен, по едва заметному броду. Степан перетащил на островок  вещи, а затем и  Клавдию.
         - Ну, вот мы и дома. Знаешь, это место мне хорошо знакомо с детства. Мы сюда частенько с друзьями приезжали на рыбалку. Прошло столько лет, а оно почти совсем не изменилось. Лишь только островок стал каким-то маленьким. А, может, просто это я вырос?
  Клавдия, конечно, тут же обследовала этот островок.  Несколько берёзок окаймляли небольшую полянку. Вдоль берега кучками разрослась ветла.    Здесь, недалеко от воды, они  поставили палатку. Степан, взяв удочки, поспешил на берег и вскоре несколько уклеек, карасей и окуньков плескались в котелке. 
       - Ну, хозяюшка, принимайся за уху, -  сказал Степан, разводя костерок.
  Незаметно наступили сумерки. Пока сидели за ушицей, совсем стемнело. Звёзды казались такими близкими и крупными. Природа жила своей жизнью. Она как бы отдыхала  от прошедшего дня, наполняя окружающее пространство негромким журчанием струящейся воды, тихим шорохом и шелестом камыша и листьев, пением птиц.  Потом они сами плавали в этой ночной реке, то, теряя, то, находя друг друга, ловили ладонями качающиеся в воде звёзды, загадывая наперебой желания. Сушились у костра, пили чай со сгущёнкой, высасывая губами молоко из маленькой дырочки в банке. Попробовали спеть дуэтом ту самую песню, под которую они танцевали весной в маленьком кафе. Два  негромких голоса, сливаясь,  уплывали  по воде,  где-то там, вдали, отражаясь  эхом.
   Всю ночь шёл дождь, шёл дождь.   Стучал негромко в моё окошко.
   Шёл дождь, шёл дождь,   напоминая тебя немножко. 
   Капли дождя, в землю скользя,  с небом прощались.
   Где-то  в дальнем  - далеке
                Под дождём  с тобой  мы,  рука в руке.               
   Где-то  в прошлом, далеко,
                По тёплым лужам бежали босиком,
                И целовались!               
   Наконец, угомонились в палатке, где особенно остро пахло  разнотравьем. И опять была бессонная, полная любви и признаний ночь.
      - Как мне не хватало тебя всё это время, - негромко говорил Степан, -  этих чутких и нежных рук, этих понимающих глаз. 
      - Мне тоже. Знаешь, я часто ловлю себя на мысли, что постоянно думаю о тебе.
      - Странно, но мне кажется, я всегда чувствую, когда ты обо мне думаешь. Я так к тебе прикипел, что не мыслю без тебя своей жизни, – продолжал он, -  но ведь ты понимаешь, я не могу оставить семью.
      - Я понимаю, милый. Молчи. Я люблю тебя!
      - Я люблю тебя! С тобой мне так хорошо. Ты  меня  понимаешь, как никто другой. Только думай обо мне хоть иногда.
      - Да, да! Я постараюсь. Понимаешь, мне легче жить и знать, что  у меня есть ты.
      - Благодарю тебя, любовь моя…
  Рано утром  заморосил дождь, заторопил  на паром, расходясь всё сильнее и сильнее. Клавдия часто вспоминала потом, как они со Степаном  бежали под проливным дождём, то и  дело, останавливаясь, чтобы поцеловаться. Они бежали и целовались, целовались и бежали…
  На пристани они расстались как чужие.  Степан встретил  знакомого сослуживца, и  Клавдия сразу почувствовала, что взгляд его стал каким-то холодным и равнодушным. Она, конечно, понимала, почему появилась эта  отчуждённость, отчасти прощая его. Он был известным человеком в городе, всегда на виду, среди людей. Возможно, ему не нужны были лишние разговоры, сплетни. Но внезапное острое  чувство горечи захлестнуло Клавдию. Она остановилась, как бы наткнувшись на непреодолимую  бесконечную стену отчаяния, одиночества и беззащитности.
      - Господи! Больно – то как! – смахивая нахлынувшие вдруг слёзы, шептала Клавдия. -  За что это мне?
   Сворачивая со своим знакомым  в переулок, Степан, как бы невзначай  обернулся  и, приглаживая волосы, слегка взмахнул рукой, прощаясь, но она   не хотела даже смотреть в его сторону. 
   Иногда он звонил ей,  каким-то напряжённым голосом справлялся о здоровье, детях, делах, предлагал  встретиться  и побыть вдвоём, но Клавдия медлила с ответом, ссылаясь на  занятость. Однажды задержалась на даче допоздна, собирая малину в ведёрко. Хотелось порадовать внучат малиновым вареньем. Соловьи-то распелись, совсем рядом. Заслушалась, замечталась. Вдруг показалось ей, что кто-то смотрит на неё пристально. Резко обернулась, опрокинув ведёрко с ягодами, увидела Степана. Он стоял совсем близко и как-то внимательно, как будто хотел запомнить её всю, поглядывал на Клавдию. Оба одновременно резко наклонились к ягодам, столкнувшись головами.
       - Вот и породнились, - грустно улыбаясь, сказал он.
       - Прости меня,  пожалуйста, за всё, прости. Я виноват перед тобой. До сих пор казню себя за то расставание на пристани. Старый упрямый осёл, иначе меня и не назовёшь. Смалодушничал. Прости, если сможешь.
  И время вдруг замедлило бег.  Остановилось вместе с заходящим солнцем, вечерней прохладой, с запахом  спелой малины, такой сладкой и мягкой, как эти   настойчивые и такие желанные губы.
       - Ягодка ты моя, спелая, вкусная,  – повторял Степан, складывая аккуратно ягоды в ведёрко…   
  Противоречивые чувства  не давали покоя, постоянно лезли в голову. Таким хрупким было это нереальное счастье, что она боялась потерять его даже в мыслях своих. Она не обманывала себя, понимая, что никогда не быть им вместе. Ведь он не свободен, но, продолжала ждать телефонных звонков  или стука в дверь её одинокой, уставшей, как и она, ждать, квартиры. Наверное, потому и плакала по ночам от какой-то безысходности.  Для себя Клавдия  давно уже решила: пусть будет всё, как будет. 
   Да, нет уже Степана в её жизни. Уехал далеко – далеко, туда, где климат благоприятнее и полезнее для  больной жены.
   Но ведь не выдумала же она всё это?  Ведь  всё это было! Было!   
 Листая в памяти, как фотографии в старом альбоме, эти щемящие,  пронизанные любовью и горечью разлуки, редкие встречи, Клавдия благодарила судьбу за светлые мгновенья, перевернувшие всю её  жизнь.

  И надо же такому случиться!  Вот и солнечный лучик, пробился через свинцовые тучи,  озарил и  обновил уже поблекшие краски осени, высветил опустевший сад  и эту позднюю ягоду. Высветил самое сокровенное: не угасающую надежду на простое человеческое счастье.