Степь

Под ногами петляла вытоптанная тропинка.
Благоухая, вокруг серебрилась

душистая горькая полынь.
Седыми пучками ковыль

торчал из сухой земли.
                Они шли

мимо острых колючек высокого татарника,
который любопытными, синими глазами

поглядывал  на них.
Оранжевый диск

высоко висел над головами.
Коршун в небе как-то вяло:
 кружил, подсматривая за ходоками

сквозь шлейф пыли,
что клубилась за ними.


*

Мы устали...
степь под ногами жарила,

как раскаленная сковорода.
                Странно, но я,
                как никогда!,

был спокоен.  Солнце палило,
горький запах полыни

обжигал носоглотку.
Хотелось пить... хотелось в воду

нырнуть и сидеть в ней до вечера,
                выставив на поверхность

лишь глаза и ноздри, как то делают мудрые крокодилы.
Но кругом степь, а мы - словно два верблюда в пустыне.

*

Наконец на горизонте что-то блеснуло. Вода?
Сказочный мираж - островок зелени - река!

Свою липкую, пыльную  одежду
             уже за сотню метров

мы сбросили. Под босыми ногами
                зачавкала

липкая, влажная  глина.
Мутная вода бурлила

а болотистый запах
      ударил нам прямо

в воспаленные ноздри...
Мы, как обыкновенные горихвостки

плескались, ныряли,
                рассыпая
                каскады

радужных брызг...
Наглотавшись терпкой, речной воды,

мы  долго потом сидели в тени
на островке суховатой травы.

Стало легче...
и мы пошли этой степью
                дальше


*

После купания нам стало веселее и много легче:
как ни в чем не бывало,  мы вновь зашагали степью
         
словно прогуливаясь по огромному парку...
Ночевать напросились в придорожный домик-мазанку.


*    

У допотопной развалюшки,
на скамейке, сидела старушка.
                В большие кружки

она нам налила
козьего молока,

горьковатого от полыни,
а спать  уложила

на соломенных матрасах.
В её чистенькой хате

повсюду  висели
кисейные зановесочки,

вышитые рушники,
на полу - домотканые половики.

Всё – ручной работы,
уютное и добротное.

*    Пахло навозом, травой, степью, рекой и волей

Потом
нас кормили борщом.

На кусок  ноздреватого серого хлеба
мы намазывали  белоснежный

терпкий хрен. Жара...  не очень-то и хотелось горячего.
Первая ложка, потом вторая...

нам сразу же полегчало,
                как после бани.
               
Пот мы  обтирали         
               рушниками
                с вышитыми красными  петухами,

потом пили  квас.
Спать уложили нас

в сарае
на душистых  матрасах

набитых соломой.
Пахло навозом,

прелой травой,
степью, рекой,
              и... волей!

*

мы спали на матрасах, набитых соломой.
В старом сарае пахло теплым навозом,

прелой травой,
степью, рекой,

и... вольною волей.
За перегородкой

сонно вздыхала коза.
На рассвете вопль петуха

нас разбудил: рыжий стоял
            на могучих ногах

с хищными шпорами
                на покосившемся заборе,
                и во все горло

орал что есть силы.
       Курочки суетились
               вокруг своего солиста.
 
По окончании этой рассветной арии
мы были готовы его таланту

устроить бурные овации:
«Браво, маэстро, брависсимо!»

Петух надменно задрал гордый клювик,
                не удостоив публику

ни  взглядом, ни вниманием.
                Мы умывались

под жестяным умывальником,
а после обильного завтрака

дед вручил нам косы,
старенькую тележку на колесах,

и указал на пойму реки.
Мы смиренно пошли

косить:
надо же чем-то кормить
                козу!

*  Степной пожар


Всепожирающий Огонь!
                Какой

образ! Трещит сухая трава,
огонь без начала и без конца.

Солнце чуть светит сквозь дым...
Надо бы это все превратить
               
в образ, в "пламенные" стихи
о том, что это наши грехи

сгорают,
        напоминая

о чем-то
    безотчетно

нами забытом.