Ольга Аникина

ОЛЬГА АНИКИНА
(род. в 1976 г.)

ОДНОКОМНАТНЫЕ ЛЮДИ

Среди пентхаусов и студий,
что строил многомудрый некто,
мы - однокомнатные люди,
герои типовых проектов,
и нам отмеренное « quantum»
рассчитано сверхэкономно,
а по задумке мы – гиганты,
а по рождению – огромны.

И мы себя приуменьшаем
до площади простой хрущёвки,
мы жить друг другу не мешаем,
и не подглядываем в щёлки,
нам лишь нашёптывает гений,
признав нечаянное братство,
науку одиноких бдений –
из времени кроить пространство,

нырять под зыбкими буйками
лаг, перекрытий и каркасов,
и стены раздвигать боками
под звон двенадцатого часа,
под звон бессонный, звон кандальный,
почувствовав его пружину
в своей отдельности фатальной
и в горечи непостижимой.

ФОРТОЧКА

От гомона столичных площадей
в каморки полутёмные окраин
попряталось всё то, что было раем,
когда мы жили в племени детей.

Вдыхая запах городских хвороб,
я всё блуждаю в переулках старых,
где молча подметают тротуары
оранжевые ангелы дворов.

Там, прежде чем позволить вам пройти,
дворовый кот вас оглядит по-царски,
там луж простор, почти венецианский,
и карусель, как лодка, посреди.

И тихо так, что кажется, вот-вот,
возьмёт и заиграет «рио-рита»...
И только форточка стучит, открыта,
и чудится, что – бабушка зовет.

Там тот же ясень так же гол и тих,
там тополь с переломанной ключицей…
И ничего со мной не приключится.
Я лишь чужак из племени больших.

Закрыта дверь. Утоплены ключи.
Ушли актёры. Завершилось действо.
…А я стою у старого подъезда
и слушаю, как форточка стучит.

БАБА МАША

"Когда одна — не страшно. Легко, когда одна...."
Слепая баба Маша шагнула из окна.

И медленно летело поверх кленовых крон
её слепое тело над маленьким двором.

Летело над подъездом, над вывеской "Продмаг",
и было интересно понять — как это так,

что означает этот неведомый полёт?
...удушливое лето, восьмидесятый год,

И запах жжёной каши... И детская вина...
И в небе — баба Маша, летит, совсем одна.

***

Вот так и живёшь —
в прикормленной тишине,
среди нелюбимых дел,
не затем, не с теми.
Назойливо жизнь чужая
гудит вовне,
и ты привыкаешь к шуму,
и строишь стены.

И проще тебе, что правда твоя с гнильцой:
ты держишь одну в уме
и одну в запасе.
Шагая в толпу — замазываешь лицо,
и чем ты мертвей —
тем жить тебе безопасней.

И черпаешь, черпаешь что-то —
из пустоты.
По трапу идёшь,
привычный к любому крену...

Мне страшно, не потому что живу, как ты.
А только лишь потому, что живу смиренно.