Двери закрываются

Наше завтра, словно, снег на вершинах скал.
Далеко. – Уходит на время  тоска с лица.
Пульс притих, как ребёнок, который устал.
На погоду кардиограмма чуть скалится.

То других обойдёт удача, то меня.
Страха нет перед будущим: как в метро войти…
Я бы в прошлом своём что-нибудь  поменял.
Но того, что осталось  ещё,  не трогайте.

Мысли, словно, пар от асфальта в летний зной.
Смог? Не смог? – развеять бы надо грозой его.
Новый год не отличается новизной.
Песни старые лезут в уши назойливо.

Так, как раньше мы пели в душе, не споём.
И врасплох из нас многих судьбы  удар настиг.   
Мы всё реже  настаиваем  на  своём.
И всё реже  мы требуем  благодарности.

В доме есть отопление, свет, газ, вода.
Но мошенников стало больше отъявленных.
Как насмешка,  обращение  «Господа…»
к тем, кому дожития сроки объявлены.

Им ответить нет  смелости или ума…
Не молчим. Но что-то всегда не досказано.
Ярче свечек горят престарелых дома.
Воспаление... А не даст метастаз оно?

Есть псалом Давида и Шекспира сонет.
Но мысль главная  нами в них не услышана.
Как во сне, кричим в страхе... - А голоса нет.
Ждём, когда что-нибудь скажет кто-то свыше нам.

Крикнуть хочется  «Да здравствует» и  «Долой».
Запрягают власти с каждым годом   медленней.
Ищет в урне что-то гражданин пожилой.
И про Думу он  думает: правды нет ли в ней?

Мир в тревоге и распрях, но не так он плох.
Трудно всем сейчас. Пусть, не всем. Но, как правило.
Ясно, что власть стоит на распутье эпох.
И пошла вперёд… Только многих оставила.

В тёмной бездне тоннеля луч света блестит.
Слышен шум колёс с металлическим скрежетом.
Роскошь царства подземного очень нам льстит.
Век прошёл, а люди все, кажется,  те же там.

Живы тем, что можем мыслить мы и любить.
Беззащитен кто-то. А, попробуй, тронь его…
Он не может  злиться, вас ругать или бить.
Но закроет все двери для постороннего.

Нас умом не понять. Вся в подковах блоха.
Хороша Москва, как невеста на выданье.
Нет причин для тоски. Жизнь не так уж плоха,
если мир в душе, если страхи все выгоним...