Лунатик

Евстафию исполнилось 20 лет и он чувствовал себя вполне взрослым мужчиной - волевым, серьёзным и мужественным.

Чтобы это чувство не терять и ещё приумножить, каждый день Евстафий делал силовую гимнастику : поднимал по определённой системе тяжёлые стальные гири. Помимо этого он обливал себя поутру холодной водой, а вечером бегал кроссы - то по безлюдным улицам, то на стадионе. Ко всем этим упражнениям он добавил ещё и занятия боксом. Для этой цели он купил боксёрскую грушу и перчатки. Грушу он повесил прямо посреди комнаты в студенческом общежитии вместо люстры, заменив люстру настольной лампой. Его товарищ по комнате не возражал, когда Евстафий колотил грушу, он к этому уже привык.

Вообще-то Евстафий был во всех отношениях мальчишкой положительным. В отличие от многих своих сверстников и друзей по учёбе и по общежитию не имел дурных привычек и наклонностей. Не курил, не злоупотреблял спиртным. Хорошо учился. Был в общении  доброжелателен, а в конфликтных ситуациях всегда был выдержан, корректен и охотно шёл на компромисс.

Девчонки у него пока ещё не было. Нравилась ему одна девушка, что училась курсом младше, но что-то в её характере настораживало Евстафия и близко сходится с ней он не спешил. И его друзья нередко подтрунивали над ним за то, что не спешил, они-то были в амурных делах куда расторопней.

И вот теперь, успешно сдав зимнюю сессию, Евстафий возвращался домой, в родной город, где его с нетерпением ждали мать, отец и младший брат, для которого Евстафий был не только наставником и другом, но образцом настоящего мужчины.

Путь до родного города составлял целых четверо суток езды на поезде, ведь учился Евстафий в Питере, а родной город его находился далеко-далеко за Уралом.

Чтобы ехать с комфортом, Евстафий приобрёл билет в спальном вагоне в двухместном купе на верхней полке. Он рассудил логично. Сессия сдана на повышенную стипендию, и поэтому комфорт в дороге он заслужил, не так ли ? А кто будет напарником в купе, это его нисколько не беспокоит. Разве может беспокоить сильного и  уверенного в себе мужчину такой пустяк ? С любым напарником он найдёт общий язык и в обиду себя не даст.

Когда Евстафий зашёл с дорожной сумкой в купе, в нём уже находился пассажир. Евстафий поставил сумку наверх, в отсек для багажа, сел и повернул в сторону пассажира голову. Пассажир тоже повернул в его сторону голову и Евстафий увидел симратичное девичье лицо.

"Здравствуйте ! Стаф !" - представился он - Точнее Евстафий, но можно Стаф"

Евстафий немного стеснялся своего имени, но так захотели родители, назвав его в честь прадедушки - дворянина, генерала от инфантерии царской армии.

- "Вы далеко едете ?"

" Почти до конца " - тихим голосом ответила девушка и смущённо опустила глаза.

Девушку звали Вероника. На вид ей было не больше 15-16 лет. Она была школьницей и ехала с зимних каникул, которые провела в Питере, тоже к себе домой.

В купе было немного тесно, ведь купе было двухместным и, сидя на одной полке рядом с девушкой, Евстафий не смог сразу рассмотреть её хорошенько. Он только увидел её милое лицо с карими, немножко раскосыми глазами. Увидел её густые русые волосы, туго заплетённые в косу, перекинутую через плечо. Когда же девушка встала и вышла из купе, он, посмотрев ей вслед, заметил, что она хоть и небольшого роста, но изящно сложена.

Вероника оказалась застенчивой и неразговорчивой девушкой. Она была стыдлива, как ребёнок. О чём бы Евстафий ни спросил её, она только опускала глаза и щёки её слегка заливал румянец. И всё же кое-что ему удалось выведать.

Вероника сказала, что гостила в Питере у старшей сестры. Что Питер ей очень понравился. Рассказала, что сестра водила её на экскурсию в Эрмитаж, в Русский музей и в Кунсткамеру. Рассказала, что побывала в Петергофе и в Павловске, что очень понравился ей город Пушкин, который назывался прежде Царское Село. Рассказала, что посетила Лицей, где учился её любимый поэт, чьё имя и носил город.

Вечером проводница принесла чай. Евстафий сбегал в вагон-ресторан, который находился в соседнем вагоне, и купил там пирожные и плитку шоколада. Вероника двумя бледными тонкими пальчиками осторожно, словно боясь обжечься, взяла пирожное, которым её угостил Евтсафий, и смущённо опустила глаза. " Совсем ребёнок !" - подумал Евстафий.

Настала ночь и пора было укладываться спать. Свет притушили. Но в купе всё равно было светло от лунного сияния, отражённого снегом проносившихся за окном вагона бескрайних равнин.

Евстафий помог Веронике снять сверху матрац. Затем достал матрац себе и разложил его на второй полке. Вынул из пакета постельное бельё, приятно пахнущее свежестью, аккуратно застелил простыню и, запрыгнув на полку, с наслаждением растянулся на ней. В купе было не жарко, однако очень тепло и вполне можно было обойтись без одеяла. Евстафий видел, как Вероника вышла из купе, а через несколько минут вернулась, переодевшись в элегантный спортивный костюм, облегавший её стройную фигурку. Стук колёс, который Евстафий очень любил, действовал усыпляюще и он вскоре уснул.

Проснулся он среди ночи. Поезд бешено мчал и вагон сильно мотало из стороны в сторону. Матрац съехал набок и край его повис и болтался над нижней полкой, где спала Вероника. Намереваясь вернуть матрац на место, Евстафий тихо, чтобы не разбудить девушку, спрыгнул с полки на пол. Заодно он решил и опустить штору на окне, так как поток лунного света из окна освещал купе настолько ярко, что мешал глазам.

Поправив матрац, он ненароком перевёл взгляд вниз и обомлел.

Вероника спала, слегка приоткрыв глаза. Что-то загадочное, колдовское было в выражении её лица. Казалось, что она спит и не спит. Но не это заставило Евстафия оцепенеть от изумления.

Вероника лежала на спине, раскинув руки. Одна рука была поднята над головой, а другая, упав с полки, касалась пола. Коса её была расплетена. Густые волосы  излучали свет наподобие лунного и словно волны залили всю подушку. Это было так красиво, но не это поразило Евстафия. Она лежала абсолютно нагая.

Прелесть её юного тела, освещённого лунным светом, поразила Евстафия.

Это было тело уже не ребёнка, как ещё несколько часов назад думал о Веронике Евстафий, это было тело вполне созревшей прекрасной женщины - соблазнительное, манящее...Евстафий жадно смотрел на это чудо женской красоты и, как зачарованный, не мог оторвать от него глаз и сердце его стало биться чаще и сильнее. Кровь ударила ему в голову так, что стало трудно дышать. Однако он не позволил себе сойти с ума и овладел собой.

Он бросил ещё один взгляд на Веронику, жадно осмотрев её всю, с ног до головы, и перевёл дыхание. Затем сильно сдавил виски и постоял так несколько минут. Наконец, почти полностью успокоившись ( ведь он был уже не мальчик, а рассудительный взрослый человек и образец поведения для младшего брата ), запрыгнул на полку. Долго лежал, пытаясь заснуть, но заснуть не мог. И заснул только тогда, когда почти рассвело.

Когда он очнулся от своего полусна, полудрёмы, был день и Вероника сидела в спортивном костюме за столиком и пила чай.

Евстафий, вспомнив всё, что случилось ночью, не знал, как себя вести. Теперь уже не Вероника, а он казался себе ребёнком, растерявшимся и запутавшимся в сложностях непонятной взрослой жизни.

"Доброе утро ! Как спалось ?" - спросил он девушку и улыбнулся принуждённой, ненатуральной улыбкой.

"Хорошо" - ответила Вероника. "А как спали Вы ?" - спросила она так естественно и просто, что Евстафий совсем растерялся.

"Неужели она не притворяется ? Не может быть, чтобы она не понимала, что она сделала ночью ? Как это может быть ? Ведь утром она оделась, значит она понимает, что ночью она была совершенно нагая и что я мог видеть её наготу ?" - думал он, дуя на горячий чай. Он несколько раз мельком, но очень пристально посмотрел на Веронику. Ничего особенного, никаких особых знаков замешательства он не заметил на её лице. И всё так же она слегка заливалась румянцем, когда он обращался к ней.

"Ой, смотрите, смотрите, дети на санках с горки катаются ! - чуть не уронив из рук стакан с чаем, вдруг после долгого молчания воскликнула Вероника и звонко рассмеялась - Смотрите, вон там !" Она вытянула шею и, прильнув лбом к оконному стеклу, долго смотрела в направлении картины, её рассмешившей.

"Ребёнок ! Самый настоящий ребёнок ! - подумал снова про себя Евстафий  - Телом созрела, как женщина, а душой осталась сущий ребёнок."

Поезд летел по скучным в своём однообразии снежным равнинам. Вероника достала книжку и углубилась в чтение. Евстафий успел заметить название книжки : "Незнайка в Солнечном городе "

" Нет, не просто ребёнок, а малое дитя. В детский сад ей ещё ходить надо, а не в школу." - усмехнулся Евстафий и пошёл в вагон-ресторан, За стаканом вина, который он вопреки своим правилам попросил официантку принести ему, он продолжал думать о ночном приключении, пытаясь разгадать загадку, что загадала ему Вероника.

"А может быть, она лунатик ?" - вдруг пришло ему в голову. Он вспомнил, как жил однажды  в одной комнате в общежитии с парнем, который ночью вставал, ходил по комнате, что-то даже при этом говорил, а утром, когда Евстафий спрашивал его о цели ночных походов, ничего Евстафию не мог ответить, потому что ничего о них не помнил.

Вероника вполне днём может ничего не помнить и не знать о своих ночных действиях, если она лунатик. Лунатизм - род психической болезни, плохо ещё изученной. Тут загадок больше чем ответов.

Евстафий всё размышлял и такая разгадка поведения Вероники представлялась ему единственно верным ответом на то, что он увидел ночью. " А может, стоит её разбудить в случае, если она снова обнажится ? Нет, не стоит. Она, наверное, страшно будет смущена, если проснётся нагой перед ним, а ехать им ещё вместе несколько суток. Не стоит будить." - заключил он и, решительно опрокинув стакан, допил вино.

Вечером он снова принёс пирожные и шоколад. И снова Вероника двумя бледными тонкими пальчиками осторожно, словно боясь обжечься, взяла пирожное и смущённо опустила глаза.

Зимний вечер быстро превратился в глубокую ночь. Свет притушили и теперь только полная луна, отражаясь в снегах равнин, озарила мертвенным сиянием купе.

Евстафий снова помог Веронике снять сверху матрац. Свою постель ему застилать не пришлось, так как он её и не убирал.

Он запрыгнул на полку и растянулся во весь рост. Он слышал, как легла Вероника. Спать не хотелось. Какая-то непонятная тревога беспокоила его. Но монотонный стук колёс мало-помалу успокоил его и он уснул.

И среди ночи он опять проснулся, проснулся внезапно, словно его кто-то толкнул. Однако никто его не толкал. Видимо это вагон, летевший, как ошалелый, своим толчком и разбудил его.

Евстафий открыл глаза и свесил голову вниз.

Купе было залито лунным светом. Вероника абсолютно нагая, освещённая этим магическим светом, в той же позе, в какой он увидел её прошлой ночью, лежала на спине, раскинув руки и разметав по подушке волосы. И всё таким же странным, загадочным было выражение её полуоткрытых глаз. Евстафий всмотрелся в эти глаза и не смог решить, спит девушка или притворяется, что спит, а сама наблюдает за ним.

Он резко отвернулся к стенке и обхватил руками голову. Сердце его учащённо билось. До утра он так и не заснул.

Утром он был хмур и неразговорчив. Вероника в спортивном костюме всё так же без тени замешательства приветливо ответила на его "Доброе утро !" и тут же спросила : " А что за пирожные Вы покупали к чаю ? Как они называются ? Они мне очень понравились."

"Лунатик ! - подумал Евстафий - Дитя, больное лунатизмом. Жаль её."

Вагон всё так же, раскачиваясь, летел по необозримым снежным полям. Вероника достала книжку. Евстафий пошёл в вагон-ресторан и просидел там до вечера, заказывая то чай. то кофе, то портвейн.

Когда совсем стемнело и посетителей попросили покинуть ресторан, он вернулся в купе. Вероника сидела, оперев руки на столик и, отвернувшись, смотрела в окно, за которым при лунном свете были хорошо видны снежные равнины. Отдалённые селения зажигали первые огоньки.

Не говоря Веронике ни слова, Евстафий запрыгнул на полку, растянулся и закрыл глаза. Портвейн и усталость от мучительных дневных раздумий быстро сморили его и он уснул.

Среди ночи он проснулся, проснулся не потому, что его кто-то толкнул. Он проснулся, потому что не мог не проснуться. Он проснулся, потому что сердце его стучало чаще, чем обычно, потому что внизу, прямо прямо под ним на расстоянии вытянутой руки спала необыкновенно красивая в своей ночной наготе девушка.

Евстафий спрыгнул с полки. Вероника неподвижно лежала на спине всё в той же позе. Евстафий зачарованно, не в силах оторваться, смотрел на её свободно раскинутые руки, на разметавшуюся на подушке распущенную косу, на небольшие груди с пунцовыми,  крупными как спелая смородина, сосками, на нежную курчавую прядь волос в самом низу живота, на полуоткрытые во сне глаза.

Сердце Евстафия начало стучать ещё сильнее и тяжёлый, пьяный дурман ударил ему в голову. Полностью теряя над собой контроль и не понимая, зачем он это делает, он тронул девушку за плечо. Она не пошевелилась. Он тронул ещё раз. Вероника не просыпалась. Тогда он сел рядом с ней и, наклонившись, тихо поцеловал её прямо в губы.

И вдруг веки полузакрытых глаз спящей дрогнули и глаза девушки полностью открылись. Евстафий ужаснулся, ожидая, что Вероника вскочит и закричит, но она не закричала. Она, словно давно ожидая этого поцелуя, крепко обвила его шею руками и  стала жадно целовать в ответ его губы, шею и грудь.

Вагон качало из стороны в сторону и Евстафий, теряя, как под действием наркоза, остатки сознания и контроля над собой, уже не мог разобрать отчего он сам начинает непроизвольно раскачиваться, целуя Веронику - оттого ли, что поезд бешено несётся по бескрайним заснеженным равнинам или это какая-то дьявольская сила, одолев в страшной, но недолгой схватке, вихрем понесла куда-то и закачала его ?

Проснулся он почти к полудню на своей верхней полке. Внизу сидел новый пассажир - пожилая женщина с ребёнком.

Вероники не было нигде. Вместо неё на столике, на чистой салфетке лежало свежее пирожное и плитка шоколада, самого дорого из того шоколада, что продавали в вагоне-ресторане.

Проводница сказала ему, что девушка из его купе вышла рано утром. Евстафий спросил проводницу, не хотела ли девушка что-нибудь ему передать и не оставляла ли какой-нибудь записки. Проводница внимательно посмотрела на Евстафия, так, что ему, как под лучами рентгена, стало не по себе от её взгляда и отрицательно покачала головой.

Весь день Евстафий снова просидел в вагоне-ресторане, заказывая только вино.

Одни и те же вопросы сверлили ему череп.

Он мечтал стать настоящим мужчиной и прошедшей ночью он им, кажется, стал. Отчего же ему было так тяжело на душе ? Отчего не радость наполняла его душу, а страшная тяжесть, как после похорон ? Отчего чувство какой-то огромной, невосполнимой утраты сжимало его сердце ? Отчего он чувствовал себя как бы ловко и нагло обманутым кем-то ? В чём его обманули ? Кто посмеялся над ним и так жестоко обманул его ? Кто ? Вероника ? И да, и нет... Вероника здесь ни при чём. Тогда кто же оскорбил святыню, которую он бережно, даже сам не сознавая этого, хранил в душе с самого детства, с юности, оберегая словно зеницу ока её святость, её чистоту ? Кто её осквернил и зачем ? Неужели он сам сделал это? Но ведь так, как он поступил, учили поступать его друзья и сами поступили бы в создавшейся ситуации так же. А самый главный вопрос, который мучительно обдумывал Евстафий, был вопрос : в чём состоит эта святыня, которую он так безрассудно попрал и тем самым навсегда её утратил ?

На все эти мучительные вопросы ясного ответа он не находил.

Он пил медленно и жадно стакан за стаканом. Выходил в туалет, чтобы облить голову водой, возвращался и снова пил. И тяжёлые, нерадостные мысли, не дававшие ни минуты покоя, поначалу стали путаться, а потом и совсем ушли.

Холод обиды, леденивший грудь, незаметно сменило приятное тепло. И когда посетителей попросили покинуть ресторан в связи с его закрытием, он весело подмигнул официантке и даже послал ей воздушный поцелуй. Но встать сразу не смог. И только когда опёрся о барную стойку обеими руками, грузно поднялся и медленно, держась за стены, под насмешливым взглядом женских глаз, неуверенной походкой по полу, уходящему из-под ног, пошёл в своё купе.
.