Начало взрослой жизни

     После окончания университета с документами о распределении поехали с мамой в Калугу.  Садясь в электричку в сторону Калуги ощущаешь иную атмосферу, чем в Москве и Подмосковье. Всё проще, люди приветливее и добрее. Конечно, на то время только в Москве, столице, можно было что-либо купить. Все окрестности, соседние, и не только, области ездили в Москву за товаром, продуктами. Коренные москвичи недолюбливали иногородних, ругали за длинные очереди, за скупленный товар. Сами они брали понемногу, не килограммами, а граммами. Держали марку интеллигента. Москвичи себя ценят.
      В Ступино, родном городе, тоже были пустые магазины, кроме плавленых сырков и консервов «завтрак туриста», особо ничего и не было. Колбасы, мясо не продавались. Молоко было. Сосиски из Москвы все любили, ели сразу холодными, без варки. Как-то мать привезла из Москвы сосиски, а пришла в гости знакомая, её угостили. Вот она сидит и ест, ест, ест. Брат мой маленький смотрел, смотрел, говорит: «Во, херачит…» Потом пошёл, открыл входную дверь и выпроваживает тётю Лену, говоря, она так все сосиски съест. Сосиски и нам ещё остались.
      «Херачит» – мы детьми это слово привозили из деревни от бабаньки, где оно было обыденным. После деревни мы тоже херачили направо и налево. Мамка рассказывала, как везла меня маленькой от бабушки в поезде, к ней мужчина стал заигрывать. А я смотрела, смотрела и говорю ему: «Пошёл на хер…» Плохое слово иль хорошее, но вроде в городе так не принято разговаривать, и от нас оно быстро отваливалось.
      Приехали мы с матерью в Калугу, а начиналась перестройка, все тряслись под страхом сокращения и всяких новшеств. На моё место метил уже кто-то из местных работников, я была в Калужском статуправление лишней обузой, не до меня им было. А взять меня на работу по распределению они обязаны, и я должна у них три года отработать. Мне и предложили место в каком-то филиале статистического управления небольшого городка Калужской области. На то время меня и родной городок не очень устраивал (культурный цивилизованный), а тут запирают в какую-то дыру. Совсем туда ехать не хотелось. Так мне тогда захотелось вернуться в свой город, таким милым он стал. Захотелось открепиться и получить право свободного трудоустройства, что на то время не так просто было сделать. Ездили мы с матерью в Москву в статуправление Российской федерации за откреплением – глухо, не дают.   
      Решила, будь, что будет, и спокойно поехала к подруге в гости в Днепропетровскую область по приглашению. Приехала назад, мама говорит, что ещё раз обращалась в статистическое управление по моему вопросу – обещали пойти навстречу. Поехала я в Москву.  Ничего толком уж не помню, но открепление мне дали. Помню только, что я там себе чуть ноги не переломала. Заторможенная такая была от всех этих документов. А там здание огромное, лифты без дверей, идут медленно, не останавливаясь, по кругу. Я зашла в такой лифт, проехала пару этажей, поднимаясь к очередному, читаю предупреждение об опасности в случае, если не выйду из лифта на последнем этаже.  Я испугалась, мысли сразу, что уже последний этаж и меня может закрутить. С самого верха и спрыгнула, на каблуках. Приземление было вполне удачным, никого вокруг не было, в лифт я больше не села, нашла лестницу и поднялась на требуемый этаж. Вот, бывают же такие лифты! Самый лучший транспорт – ноги, если мозгов мало.
      Устроиться на работу в небольшом городе оказалось не такой простой задачей, хотя предприятия в городе были: крупнейший металлургический комбинат, машиностроительный завод, завод стеклопластики, мелкие предприятия. Пол соседней Каширы ездило на работу в Ступино. Работа искала в садиках, школах и предприятиях, как преподавателя, так и программиста. Но мелкие города окутаны кумовской сетью и без блата и влиятельных знакомств на работу просто так не берут. Таких знакомств у нас не было. В детский садик можно было устроиться только нянечкой, свободные места воспитателей придерживались администрацией для своих же подрастающих детей, в школах всё тоже было занято, на предприятиях – отказ.  В одной школе мне предложили временную работу математика (учительница была в декретном отпуске) в восьмом классе. В течении августа месяца я посещала школу, узнала, что этот класс был трудным – пол класса таксикоманили. Учебный год ещё не начался, как мне позвонили домой, предлагая место программиста в конструкторском бюро, куда я обращалась ранее. С большой радостью я распрощалась со школой. Коллектив и атмосфера в ОКБ мне понравились. Непосредственный начальник брал на работу, оставалось подписать назначение у главного конструктора. Тот не подписал документы, сославшись на мою фамилию: евреев мы не берём. Мой отец был поляком. Главный конструктор сам носил аналогичную фамилию – Поддубский. И был евреем. Со временем я узнала причину отказа. Это место предназначалось одной еврейской девочке Ире, с которой дружила дочка главного конструктора. Иру и её семью я хорошо знала, мы тоже были в дружеских отношениях. Одноклассница Ира во многом меня копировала. Я собиралась поступать после школы в московский институт управления, Ира тоже подала туда документы.  Но мне в нём учиться не случилось, а она закончила этот ВУЗ. Ира работала несколько лет программистом в ОКБ, потом с мужем организовали отдельную фирму с оргтехникой, магазинчик, и работали на себя.
      Сын знакомой работал программистом в одном закрытом научно исследовательском институте под Ступино, узнали у него, что можно попробовать и туда трудоустроиться. Полгода шли проверки всех родственников, в конце концов тоже отказали. Всё это время мне снились всякие мыши, младенцы, кошки и прочая дребедень. Неопределённость – хуже всего, хуже всякого ожидания, выводит из колеи. В это период я занялась творчеством – вязанием крючком. Спицами вязать умела, а крючком нет. Научилась по книжке, купленной ещё в университетском киоске, вязать крючком. У одних знакомых была замечательная книжка чешского автора со схемами, описаниями изготовления различных салфеток с объёмными деталями, цветами, листьями, шнурками, связанных крючком. Попросив на время эту книгу, я аккуратно её переписала, перерисовала схемы, узоры и вязала салфетки. Игрушки мелкие вязала, мышек и обезьянок. Салфетка такая была красивая: гроздь винограда из кругленьких ягодок, листья и лоза. Её я подруге Инне подарила, остальное куда делось, даже и не помню. У меня обычно продукты творчества дома не залёживаются, дарятся или выкидываются. Закончила университет летом 1987 года, а на работу смогла устроиться только весной 1988 года – инженером-программистом на металлургический комбинат. И за это трудоустройство маме пришлось выписывать начальнику АСУП бракованные блоки для строительства дачи. Стройматериалов не было в продаже. Только на ЗЯБе, где работала мама, можно было по блату выписать бракованные блоки. В первом коллективе я проработала около трёх лет, до тех пор, пока не вышла замуж и не рассчиталась в связи с переменой места жительства.