Почему Василий по пятницам не ездит на свидания

(в слабом подражании А.С.Пушкину)

I.
«Когда придет бесчувственная ночь
И лунный свет чуть осветит дорожки,
Тогда, прогнав в душе все страхи прочь,
Я тихо подойду к твоему окошку.
Три раза постучу условным стуком,
Проснешься ты, откроешь и тогда…».
Но дальше пресвятой отец ни звука
Не мог издать, и путались слова.
Его вдруг била злая лихорадка,
Испариной он покрывался весь,
И, оглянувшись на окрестности украдкой,
Отец крестился: «Сгинь, бес, коли здесь!».
Но бес не слушался и доставлял заботы:
Четвертый месяц к ряду, если счесть.
Им искушаемый с субботы до субботы,
Отец не мог спокойно пить и есть.
Святым, если избавят от напасти,
Он в церкви по три свечки обещал.
Когда не спал, молился ежечасно…
Но тщетно всё и бес торжествовал!

II.
Скорей читатель у меня спросите,
Как так случилось, что отец святой
Покинуть на ночь замышлял обитель,
Чтобы пуститься молча в путь ночной.
И Вам отвечу я, пока святоша
Колотит пятками ослиные бока
У каждого куста шепча: «О, Боже!»:
«Начало притчи прячется в века!».
Я знаю, любит книги мой читатель
Он помнит смутно иль наверняка,
Как с чертом воевал отец Панкратий
(Смотри у Пушкина «Монаха»), и когда
Поп беса Молоха поймал, облив водою,
И тот попа повез в Иерусалим,
Поэт взывал, предупреждал строкою:
«Не связывай, мол, тесной дружбы с ним!».
Напрасно всё, поэтому в досаде,
Окончил стих свой Пушкин не спеша
Пророчеством: «Подумай друг об Аде,
Ведь в мрачный Ад дорога широка!».
И ведь как знал: пропал Отец Панкратий –
Перед грехом простым не устоял,
Хоть призывал на помощь лучших братьев,
В колокола звонил, молитвы повторял.
Для нас же, Вам скажу я по секрету,
В грехопадении святейшего отца
Грешного и плохого грамма нету,
Не то б истории счастливого конца
Мы не смогли б благополучно дописать,
Поскольку путешественник ночной
Панкратию (для Вас я смог узнать)
Приходится ближайшею родней.
Конкретно кем? Ну, если будем дедом
Отца Панкратия для рифмы величать,
То значит внук к сомнительным заветам,
Пытался в жизни скучной прибегать...
Вот и сейчас, но не на черном бесе –
На сером непонятливом осле,
Внук, проклиная слишком яркий месяц,
Путь держит к хате, крайней на селе.
Укрыв глаза в глубоком капюшоне,
Боясь и громко охнуть, и икнуть,
Шептал Василий: «Боже!», – дальше стоны, –
«Не омрачай неправедный мой путь!
Сокрой меня от лиха и от твари
(Могу любую жертву принести!),
Хоть заслужил твоей я божьей кары,
Но смилуйся – часочек обожди!».
... Минута за минутой, час за часом
Всё шли и скоро будет цель близка.
А те, кого отец святой боялся,
Не появлялись перед ним пока.
А значит нам пришла пора поведать,
За что же кару заслужил монах,
Пока он продолжает дальше ехать
К той хате с краю на свой риск и страх...

III.

Отцом Василием его назвали,
Когда в монастыре он постригался.
Среди монахов, выполняя ритуалы,
Большой прилежностью он вряд ли отличался.
Всегда готов был в постную неделю
Баранью ногу освятить водой,
Назвать её плотвой или форелью,
Вкусить и не почувствовать грехов...
Судьба была на повороты скора
И угодил в крестовый он поход,
Ландкомтур воспитанием суровым
Его терзал весь длинный первый год.
Но возле крепости какой-то так случилось –
Четыре месяца торчали их войска,
Отец Василий всуе подрядился
Пойти лазутчиком на ловлю языка.
Поскольку входы были наглухо закрыты,
И дыр больших не виделось в стене,
Монах отважный рясою покрытый
Посажен в катапульту был во сне...
Подобно камню, иль ядру подобно
Он над врагами воспарил не зря
И крышу склада главного негодной
Он сделал для защиты от дождя.
Троянский конь воистину опасен!
Пока защитники готовили смолу,
Отец Василий уничтожил все запасы,
И этим выиграл осаду и войну.
С тех пор герой, купаясь в море славы,
Никак не мог с монастырем порвать.
К тому же братья подарили для забавы
Ему осла...
             Ну, как расчет тут брать?
И понимая всю ничтожность перед Богом,
И, каясь, обещая гнев принять,
Пред взглядом серых глаз на полдороге
Отец не смог однажды устоять...
Вот потому, дрожа и озираясь,
Стегая пятками ослиные бока,
За ветки и кустарники цепляясь,
Он по ночам сбегал с монастыря.

IV.
Не думаю, чтобы читатель в келье
Смог усидеть или спокойно спать,
Когда бы его имя шелестело
Под крышей, где привыкли губы ждать.
А если бы узнал, что губы эти,
Что будут буквы в имени ласкать,
Нежны, как роз бутоны на рассвете,
Он, не раздумывая б, бросился бежать…
Вот и отец Василий чуть стемнеет,
Садился на любимого осла
(Из скоростей, которые имеет,
Осел предпочитал аллюр всегда).
Я об издержках говорить не буду,
Не обнаружить ночью, чтоб себя
Ослиным пением -
             отец творил причуду:
Намордник на несчастного осла.
Но в эту ночь отец забыл о средстве -
Ведь наспех собирался для утех.
Он бормотал:
             «Опасность по соседству,
Грешить по пятницам, считай, в квадрате грех!».
О, пятница! День разных потрясений!
По пятницам святоше не везло:
То проплутает ночь в кустах сирени,
То ослик влезет к тёлкам на постой...
Сегодня также, чуть к околице подъехал -
Собаки подняли свой несусветный лай.
В лесу ответило заботливое эхо,
Осел не выдержал и закричал «И-ай!».
Монах проклял антихристову силу
И притворился черным бугорком,
Пока ища отточенные вилы,
Предобрый сторож псов гонял кнутом.
Потом, найдя осла, довольно чмокнул,
И молвил: «Надо ж, черт осла принес!»,
Отвел его к знакомым уже телкам,
Плеснул в кормушку затхлую овес...
Василий вышел на околицу вздыхая:
«По пятницам и Богу не везло!».
И к хате, подойдя, легко ступая,
Поскреб, как мышь, в заветное окно.

V.
...Окно открылось, маленькие руки.
Отбросили на плечи капюшон.
Отец Василий в трепетные муки
Был поцелуем нежным погружен.
Потом без шума влез на подоконник,
И ноги на пол робко опустил,
А голос нежный, как церковный звоник,
Шептал: «Прошу,любимый,не шуми!».
Они прошли по горнице немного
И опустились тихо на кровать.
Василий в мыслях благодарность Богу
Уже стал по привычке воздавать...
Потом шепнул Варваре: «Мое солнце!».
Но тут раздался чей-то громкий вздох.
Варвара пискнула: «Ах, матушка проснется,
Достанется и мне, и Вам мой Бог!».
...Да! Был отец Василий несчастливым -
Свиданья проводил почти без слов,
Поскольку мать его Варвары милой,
Спала так чутко, что пугалась снов.
И будучи добрячкой по природе,
Она была порой страшней грозы...
Любила птиц, порядок в огороде,
А дочку наставляла: «Не дерзи!».
И лишь влюбленные слились для поцелуя,
Для откровения душ своих слились,
Она, как будто бы неладное почуя,
Окликнула Варвару: «Варя, спишь?».
Насилу дочь успела отдышаться
И протянуть: «Ма, не мешай, я сплю!»...
Сознание матери вновь стало отключаться,
Но тут Василий прошептал: «Люблю!».
И снова дочку мать спросила строго:
«Что ты бормочешь, не пойму, во сне?».
А дочь ответила: «Я попросила Бога,
Чтоб крепкий сон он ниспослал тебе!».
Вздохнула мать, довольно засыпая,
А дочь взялась Василия ласкать...
От поцелуев в поцелуях отдыхая,
Они могли взлететь и в рай попасть...

VI.
Но, кот Тимох, явившись в дымоходе,
Увидел рясы край и захотел
С ним поиграться по кошачьей моде,
И часть спины Василия задел.
Василий взвыл, Тимоха замяукал.
Вскочила матушка, чтобы зажечь свечу.
Отец с котом метнулись быстро в угол,
Под печь нырнули,спрятались в дыру...
Крестясь ежесекундно и усердно
Мать растворила мутное окно
И закричала: «Караул!», и полдеревни
Сбежалось, чтоб спросить: «Стряслось чего?».
Когда она, размахивая свечкой,
На подпол указала, всё крестясь
И повторяя: «Черт сбежал под печку!» -
Толпа наполовину разбрелась.
Из мужиков, кто был чуть посмелее,
Один рискнул спуститься посмотреть...
Варвара плакала Василия жалея,
А мать схватила мутовку и плеть.
Мужик, что лазил, пробыл там недолго
И выпорхнул, как дятел из дупла,
Крича: «Четыре глаза дьявола, ей Богу!
А в остальном сплошная чернота!».
На ощупь стали тыкать кочергою,
Тимоха в рясе скрыться захотел.
Василий его правою рукою
Схватил...
         Но кот вцепиться в грудь успел!
...Увидев, что страдания напрасны
Поп вылез к людям, а кота держал
Под рясою, в которой и увязла
Отца Святого правая рука!
Монах душевно молвил: «Эй, миряне!
Не черт я, а монах. Вот крест Святой!
Такой же, как и Вы, я христианин,
Как Вы крещусь я правою рукой!».
«Во, черт дает – в монаха превратился!» -
Народ заохал и запричитал,
Потом велел Василию креститься
И чтоб молитву также прочитал.
Отец подумал: «Правою рукою
Держу я тварь – когтистого кота.
А если отпущу его – он взвоет,
Народ подумает, что бесов стало два!».
Он выдохнул и левою рукою
Стал осенять себя неправильным крестом.
Народ отметил радостью такое,
Приговорив его к крещению пером...

VII.
На берегах заросшей местной речки
Сидел Отец Василий. Ночь тиха...
Он бормотал: «Зачем бежал я к печке?
Ведь был почти у самого окна.
А вот теперь, обмазанный весь дегтем,
И в перья, вместо рясы облачен.
А деготь не соскрябать ногтем,
Не оттереть шершавым кирпичом.
Эх, что за жизнь! Осталось утопиться...».
Но тут к нему подсел какой-то тип.
Отец Василий сильно удивился,
А тот спросил: «Ты кто?». Василий сник,
Потом вздохнул и произнес негромко.
«Я – черт! Ходил гостить в соседний лес!».
Тут незнакомец рассмеялся звонко:
«Ах, здравствуй братик! Я ведь тоже бес!
И чтоб уладить недоразумение,
Пока кота совсем не задушил,
Позволь представить: это ведьма Ксенья!
Какая встреча и каких светил!».
«Ага!», – вскричал Василий, – «Ты попался!
Снимай с меня весь деготь и перо,
Не то считай, что с Ксеньей попрощался!».
Бес деготь начал соскребать с него...

VIII.
История закончилась на этом.
Идиллия – венец поэмы сей...
Василий въехал в монастырь с рассветом
На сером непонятливом осле.
И дал зарок: «По пятницам – ни шагу!
Ни к черту, ни к зазнобе на погост,
Чтобы не дать, как этой ночью маху,
Когда стал чертом постоянный гость!».
Ну, а когда бывает у Варвары
Тимоху поит теплым молоком,
А бес для матери за занавеской старой
Внушает сны бесовским языком.