Старая дорога

               
                Баллада I. Монтеррей.
                1.
На бумажном небе шелестят облака.
Недоступным светом напоён виноград.
Красный шёлк... и бронза ослепительных ног...
И походка пьяностью воздушной легка.

Забытьём закат заполонил Монтеррей.
...За Мирандой следует, таясь, Бенедикт.
Режет площадь надвое угрюмая тень.
Тлеют волчьим отблеском глаза витражей.

За собором плавится в закате река.
Красный шёлк мелькнул... закрылась жадная дверь.
Бенедикт не знает, что лишь пара недель -
И сойдутся сроки... и фургон — на века!..

Горяча молитва... чёрен призрак Дверей...
А судьба прядёт свою суровую нить.
                Прикажи ей завтра никого не казнить!
                ...Грозовая ночь спешит накрыть Монтеррей.

                2.               
Когда верховная десница
Укажет ряд приметных вех
И вновь отправит нас молиться
Звезде по имени Успех,
Звезде финансовой удачи
Под небеса чужих широт,
Мне вдруг припомнятся две клячи,
Их медленный, понурый ход
То по серёдке, то по краю
потока бешеных машин,
Средь матерящихся «хозяев
Своей судьбы», - и он, один,
Безумной гонке неподвластный,
К чужим успехам безучастный -
Неясный знак, забытый лик -
На кОзлах сгорбленный старик.
                3.
Наш плоский мир, объединённый
Доступной близостью вершин,
Живёт естественным законом
Рожденья следствий от причин.

Но вот несчастье: некий гений,
Взыскуя истины дорог,
Увяз в болоте представлений,
Да так, что выбраться не смог.

С тех пор лихие эпигоны,
Кормясь от умственных щедрот,
Блюдут полезные законы,
Не вылезая из болот.

А мой герой на древних клячах,
Всеобщий «тренд» переиначив,
Неспешно катит сквозь века
В обличье щуплом старика.

4.
Сад у епископа славен тенистой аллеей,
Гордыми кедрами и многоструйным фонтаном.
Многих трудов стоил он монастырской прислуге.
Многих дублонов он стоил скупым горожанам.

Но насладиться прохладою благоуханной
Нынче — какая досада! — не может епископ.
Суд обвинил в колдовстве танцовщицу Миранду —
Ту, что сводила с ума благородных идальго.

Эта гордячка, конечно ж, ни в чём не призналась!
Но доказательства были на редкость бесспорны:
Двое свидетельниц всё подтвердили под клятвой.
Суд справедлив. Жаль, что следствие было недолгим...

Что же смущает епископа? Что за причина
Сей неотступно саднящей занозы сомнений?..

Суд справедлив. Приговор окончателен. Точка.
...Но до чего ж обольстительна эта девчонка!

5.

Эта новость, подобная грому средь ясного неба,
Разнеслась, повторяясь, как эхо в горах, многократно.:
Танцовщица — колдунья!!
Смеясь над почтенным приором,
С сатанинским упрямством отвергла она покаянье!»

Бенедикт оглушён непонятной чудовищной вестью.
«Дядя! Это же ложь! Неужели ты лжи этой веришь?!»
Но епископ Да-Коста бессильно разводит руками:
«Приговор справедлив. Доказательства были бесспорны!»

Тёмный вихрь зародился в песках раскалённой пустыни.
Тёмный гнев переполнил убогое русло потока.
«Боже! Что ж ты молчишь? Дай же мне хоть частицу той силы,
Что безумству и злобе одна неподвластна вовек!..»

И ответил Господь языком многомудрой природы.
Обрели тайный смысл знаки молний и грома раскаты;
Тёмный ветер пустыни, песком беспощадных столетий
Засыпающий сад; и поток, свой смиряющий бег...

6.
Он ответил: «Прежде, чем просить, посмотри:
Слишком ярок свет великой мощи Добра.
Завтрашний костёр сожжёт тебя изнутри,
Всё, чем дорожил ты, без остатка забрав».

Тёмный вихрь оспорит даже слово небес.
Всё сметая, катится бушующий вал...
Боль заполнит сердце адом тысячи месс:
«Господи, спасибо! Я иного не ждал!..»

А фонтан журчит... и всё лепечет листва,
Приглашая вечер опуститься скорей.
У приора приступом болит голова.
Жуткий жар готов испепелить Монтеррей.

Витражи горящим взором смотрят в закат.
Отдалённый вой койота резок и дик.
Молчаливый грум к утру готовит заказ:
Двух гнедых, карету, старый плащ и парик.

7.
Площадь заполнена хмурым и скучным народом.
Рядом с трибуной суда оживленье и гомон
Праздных зевак, ожидающих зрелища казни.
Ждут лишь епископа: он — председатель суда.

Вот и епископ. Пропели сигнальные трубы.
Чтец начинает зачитывать текст приговора.
Двое монахов и двое прислужников споро
Бедную «ведьму» подводят и ставят к столбу.

Старый возница стоявшей поодаль кареты
Тронул коней, подъезжая поближе к помосту.
                Эй, осади! — заорала горластая стража.
                Главный судья утомлённо махнул — «поджигай!»

Дыма всё нет... В изумлённой толпе разговоры:
«Факелы гаснут! Дрова не хотят загораться!..
Что за напасть? Дровосеки рискуют подрядом,
Будто в насмешку поставив сырые дрова!»

8.
Только зря обвиняют в толпе бедолаг-дровосеков:
Это ветра внезапный порыв погасил факела.
Костровой гонит слуг: «Побыстрей шевелитесь, калеки!»
Наконец загораются враз все четыре угла.

Но природа ещё не сказала последнего слова.
Тьма сгустившихся туч породила чудовищный вихрь.
И творение праведных рук кострового
На помост вдруг обрушилось грудой углей золотых.

Стража бросилась к судьям, вопящим с отчаянным видом.
Запоздало «Пожар!» кое-как прохрипела труба.
И никто не заметил, как девушку в чёрной хламиде
Чья-то быстрая тень, срезав путы, ведёт от столба.

Всё, что дальше, — от взгляда ненужного скрыто.
Судьи живы. Епископ в примочках лежит у окна.
По камням мостовой простучали и стихли копыта.
Над сгоревшим помостом забыто висит тишина.
 
           Баллада II. Каррас.
               
                1. Старая дорога.
Не находя и не теряя,
Ни разу не спросив «зачем»,
Богатство счастьем называя,
Живут «мещане» без проблем.

Среди героев, «звёзд», кумиров
И прочих пламенных борцов
Они плетутся тихо-мирно
Дорогой дедов и отцов.

Разнообразные поэты,
Рабы «прогресса» и «свобод»,
В стихах готовы сжить со света
Сей невзыскательный народ.

А он на удивленье стоек
В «огнях и водах» грозных лет...

Где вы, кумиры и герои?
Где ты, взыскательный поэт?

                2. Бенедикт.
Никто не может сохранить себя
Ни в склоке дней, ни в безмятежье рая.
Мы безвозвратно прошлых-нас теряем,
Тем самым нам же будущих губя.

Я был костром, и вихрем, и каретой,
И зрителем в мятущейся толпе...
Но мудрости, преданьями воспетой,
Не смог, однако отыскать в себе.

Имея мощь безмерных сил природных
Для человечьих безоглядных трат,
Я был лишь кнут в благих руках господних
И сам себя гнал яростно в закат.

Но на пороге грозного исхода,
В уплату всех успехов и удач,
Господь смешал мои огни и воды,
Оставив жизнь... да пару древних кляч.

                3. По дороге в Каррас.
По дороге в Каррас, что лежит среди жаркой равнины,
Где угрюмые чаррос*  пасут своих тощих коров,
Я пылил на пикапе; но что-то случилось с машиной,
Чей заглохший мотор заслужил кучу «ласковых» слов.

Я оставил «калеку», забрав кой-какие припасы,
Чтоб тащиться пешком в этот богом забытый Каррас.
Мексиканское солнце, бесстрастный дракон златовласый,
Безраздельно царило на небе в полуденный час.

Вдруг послышался скрип — он заставил меня обернуться.
Пара кляч по дороге влекла допотопный фургон,
Переживший конкисту и ужасы всех революций.
«Эй, садись, подвезу!» — прозвучало как будто сквозь сон.

Я забрался в рыдван. Кони нехотя тронулись шагом.
… Мне казалось, что едем мы вот уже очень давно.
Я изрядно прибавил к исписанной стопке бумаги.
А  в Каррасе меня ожидал мой исправный «рено»...

                4. Бенедикт.
...И тогда я стал всё чаще задавать себе коварные вопросы.
Нас ведь с детства отучают вне Писания искать на них ответ.
Все твои слова сомнений, всех твоих неискушённых мыслей               
                россыпь
Для «охотника» в сутане ускользающей добычи верный след...


А судьба неумолимо продолжала прясть невидимую пряжу.
Оказалось, мои клячи не спеша плетутся тысячей дорог
С задремавшими возницами на козлах разномастых экипажей.
Я был в каждом непрестанно —
так, наверное, способен только Бог...

И везде, где б я ни ехал по дорогам прошлых-будущих столетий,
Мир, основанный на выгоде, рождался бесконечно
вновь и вновь,
«Прогрессируя» от плахи до «гуманности» ножа и пистолета.
Что б я делал в нём, не знаю, без моих неутомимых «скакунов»!..

Но сквозь скрип колёс фургона я расслышал —
есть сугубая причина!
Чтоб любая тварь, питаясь, в этом мире размножалась и жила,
В нём Добра должно иметься, хоть в достатке,
но не больше половины:
Ведь излишек, как ни странно, неизбежно принимает
     форму Зла.

                5. Каррас.
В Каррасе, где воздух тягуч и лениво-спокоен,
Мне снился кошмар от тяжёлого запаха боен.
Я словно тонул, простирая к взирающим руки,
                Но видел на лицах лишь признаки каменной скуки.

Здесь время стоит, словно в заводи грязная пена.
Здесь жизни длиною в сто лет пролетают мгновенно.
И даже сердца здесь стучат с перерывами  в час.
И рушатся царства...
Но вечен под солнцем Каррас.

По старой дороге, от зноя и пыли зверея,
Мне вновь предстояло трястись до садов Монтеррея,
Где свет, где нет места закатной пугающей мгле;
Где жизнь и веселье... где, в общем-то, рай на земле...

Я ехал стать прежним... но всё изменилось отныне.
Давно затерялся в холмах городишко в пустыне.
Навстречу летели машины новейших времён.
А я всё смотрел — не мелькнёт ли где старый фургон...

6.
Так чтО же ты, взыскательный поэт,
На чьём лице застыла маской святость,
Кумир народа, бог «шестидесятых»;
ЧтО — гром твоих блистательных побед?

Готов ли я завидовать судьбе
Того, кому внимали стадионы?
Быть может, ты — икона, и тебе
«Несут себя»? Но нет — ты не икона.

Ты просто рупор, просто мегафон;
Больная совесть; вечное похмелье...
Ты — «глас толпы» в час скорби, в час веселья.
А мне — мне дорог старенький фургон,

Его неторопливый, валкий ход;
Неспешность кляч, задумчивость возницы
И многих истин памятные лица;
И день как век; и ночь длиною в год.

             Баллада III. Кордон.

1. Пролог
Девять принцев Амбера спешат сквозь бесплотные тени.
Девять принцев, достойных порфира отцовского трона.
Предводители верных фантомам своих сновидений
О неведомой силе, сокрытой в кольце Оберона.

О, Патриции Плоти, презревшие тайну иллюзий!
О, рабы Новизны, игноранты поэм и религий,
Люди с нравом богов или боги, подобные людям,
Антиподы загадок великой Исчезнувшей Книги.

Девять принцев Амбера, вам ведомы древние тропы;
Вы — хозяева дум всех желающих власти и денег.
И лишь мудрость твердит мне: вы  —
путь низвержения в Пропасть
Всех, когда-то успешно поставивших мир на колени.

...На асфальтовой ленте новёхонькой восьмиполоски,
Перед носом владельцев летящих элитных спорткаров,
Объявилась ползущая в темпе улитки повозка,
И сутулый старик управлял уморительной парой.

2.
 
                — Эй, смотри, колхозник! Вот потеха!
                И одет как пугало! А клячи —
                Я «загнусь», ей-богу, щас от смеха:
                Сдохли и воскресли, не иначе!

   Что? Да он не слушает сигналов!
                — Может, он глухой?
                —Да нет же, спорим!
                Видишь, опустил своё «забрало»...
                А давай-ка мы его «ускорим»!

Эти «скакуны» ещё  поскачут
Так, что только засверкают пятки!
Старый пень от радости заплачет.
Файеры к хвостам — и всё в порядке!

...Брось! О чём ты? Как это «не надо»?!
Ты ещё скажи, что «аморально»!..
Пусть запомнит: это автострада,
А не «шлях» для всяких ненормальных!
 
3.
На бумажном небе шелестят облака:
Ветреный художник выполняет заказ.
Поворот направо — под обрывом река.
Поворот налево — мир уходит за кадр.

Поворот налево — время камнем назад.
Выжженная Мексика. Каррас. Монтеррей.

На бумажном небе пламенеет закат  —
Красный шёлк в чернеющем проёме дверей...

А над трассой — марево июньского дня.
Резвые спорткары.
                Блин! Два файера — брак!
                — Брось, возьми другие...
                Это что за фигня —
                Что за идиот воткнул фитиль в бензобак!

                Эй, а кто мою «малышку» снял с «ручника»?
                (Новая дорога здесь ведёт под уклон).
                Поворот направо — под обрывом река;
                Поворот налево — одинокий фургон.

                4. Кольцо Оберона.
...А машинки-то катились под обрыв,
да пожалел я их — заглохли.
Вон хозяева грызутся: кто да что...
                а про меня давно забыли.
Пусть потопают пешочком до Кордона! Жаль, что лужи пересохли —
        Не попить... и связь пропала... ох, невовремя связисты               
                подшутили!               

Ну и, ежели по правде, то конечно подшутили не связисты.
А «крутых» — их не исправить пустословием «гуманной» писанины!
               
...Солнце плавило дорогу.
Свод небес казался яростным и мглистым.
И куда-то подевались все попутные и встречные машины...

От асфальта пышет жаром. Как сквозь вату,
                глухо цокают копыта.
Пешим делом тут примерно час ходьбы
                по раскалённой автостраде.
Час ходьбы до врат Амбера...
        Час всесилья изощрённейшей из пыток -
И Кордон!.. и шест колодца!..
И насмешка снисхождения в награду...

О, Патриции Амбера... и амбара... и воскресшего айфона!
Вновь угодливая свита ждёт лишь знака, молчалива и покорна.
И мгновенная догадка: вор, похитивший колечко Оберона,
Правит влево, покидая
                автостраду мира пива и попкорна.

5.
Холодные зимы. Беспамятность зноя. Извивы дорог.
Ночлег в свою цену. Две меры овса да похлёбки горшок.
Рассвет чуть забрезжил —
                недолгие сборы... две клячи... фургон...
Я знал Бенедикта... но , может быть, ты — Оберон?

Семейные завтраки. Стол-раритет на двенадцать персон.
В семейном соборе двенадцать могил и двенадцать корон.
И девять колец сыновьям: бирюза, аметист и циркон.
...Я знал Бенедикта; но, может быть, ты — Оберон?

Он дёрнул вожжами; копыта зацокали чуть побыстрей.
Сменилась «заставка»: забылся Кордон, впереди Монтеррей.
Но память уже не вожжами —
                кнутом погоняет коней.
Похоже, сегодня вознице не справиться с ней...

Семейные завтраки. Юные принцы пристойно молчат.
Но жёлтый огонь полыхает в глазах у подросших волчат.
ЧтО власть для изгоя — ненужный,
                случайно доставшийся клад!..
...По старой дороге копыта угрюмо стучат.

                6. Об Исчезнувшей Книге.
Об Исчезнувшей Книге молчат современные были.
Об Исчезнувшей Книге кумиры и звёзды забыли.
— Разве Книга была? Говорят, что когда-то была...
Просто кто-то её незаметно убрал со стола.

О любви к этой Книге молчат современные были.
Был период: читать почему-то ужасно любили.
        Нет, ну что Вы!.. зачем?.. — время книг однозначно прошло.
Кто-то умный заметил: излишнее знание — зло.

Время-маятник нынче достигло эпохи Предела.
Мир, к несчастью, зависим от всяких дурацких проделок.
Нет величия целей; зато есть величие средств.
Календарь воскресений чернеет обилием сред.

...Я листаю — и вновь наполняются жизнью страницы.
Эту старую книжку вручил мне попутчик-возница.
Только я почему-то не вспомню ни место, ни час:
Может — возле Кордона... а может, въезжая в Каррас.

               
                27.12.2021.