Александр Щербаков

АЛЕКСАНДР ЩЕРБАКОВ
(род. в 1939 г.)

РУССКОЕ СЛОВО

Скажи, луг росистый, скажи, бор сосновый,
Скажите, речные буруны,
Ну, чем оно так, наше русское слово,
Тревожит душевные струны?

Ответь, отчий дом, свежим хлебом пропахший,
Согретый дыханием печи,
За что с юных лет слово русское наше
Люблю я до боли сердечной?

Шепните, заветные книжек страницы,
Зачем в одиночестве снова
Листаю я вас и, как отблеск зарницы,
Ловлю самородное слово?

Оно – и молитва, и клятва, и песня
В устах наших грешных и душах.
Неужто и впрямь победит чужебесье
И русское слово задушат?

Наверно, беспамятным быть и беспечным
Мне к слову родному негоже.
Не зря ж на кресте моем осьмиконечном
По-русски напишут: «Раб Божий…»

УХОДИТ НАШЕ ПОКОЛЕНЬЕ

А пули падают всё ближе,
И ворон кружит за спиной…
Ещё один скоропостижно
Ушёл ровесник в мир иной.
Подкатит завтра колымага,
Контора выпишет ярлык –
И оттартают бедолагу
На божью нивку Бадалык.
Что был покойный, между прочим,
За труд Державой награждён,
Вспомянет разве только Отче,
В Которого не верил он.

Уходит наше поколенье,
От «прав» уходит и «свобод»
Ждать милостей до околенья
От новоявленных господ.

ОТЦУ

Прости меня, Илларион Григорьич,
Природный пахарь, красный партизан,
Не защитил я честь твою. И горечь
Самонеуваженья выпью сам.
Не бросил я клеветникам России
Калёных слов в бесстыжие глаза.
Меня Россия, может, и простила,
Но мне себя простить никак нельзя.
Я поднимусь на гору за деревней
В тот самый тихий и печальный лес,
Где меж иных осьмиконечный, древний
На холмике стоит знакомый крест.
И сноп цветов – пунцовых, белых, синих –
Я положу в подножие твоё.
Спокойно спит вчерашняя Россия,
Мне больно, но не стыдно за неё.

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Я этот день подробно помню.
Я не знавал краснее дней.
Горели яркие попоны
На спинах праздничных коней.
Гармошки ухали басисто,
И ликовали голоса
Людские. Ветром норовистым
Их выносило за леса.
Качались шторы из бумаги
У нас в избе. Качался дым.
И в кадке ковш на пенной браге
Качался селезнем седым.
В тот день гудела вся округа.
Под сапогами грохал гром,
И пол поскрипывал упруго,
И сотрясался старый дом.
В заслонку ложкой била шало
Варвара – конюха жена.
Мелькали юбки, полушалки,
Стаканы, лица, ордена.
А в стороне на лавке чинно
Курили едкий самосад
Деды и средних лет мужчины
Из тех, кому уж не плясать.
Тот с костылями, тот с протезом
Или с обвислым рукавом.
Их речь размеренно и трезво
Велась в масштабе мировом.
С печи, где валенки сушили,
Украдкой жадно слушал я,
Как вражью силу сокрушили
Соседи, братья и дядья.
И мне казалось, что я знаю
Свою и всех людей судьбу
И что проходит ось земная
Через отцовскую избу.

***

А я хватательным инстинктом
Вовеки не располагал.
По жизни в стоптанных ботинках
(И, слава Богу!) прошагал.

Зато без болей от мозолей
И без нытья, что где-то «жмёт».
Я обладал той русской волей,
Что выше всяческих свобод.

Не гнул спины перед мошною,
Пред чином шапки не ломал,
И всё моё всегда со мною –
Ум, честь и прочий капитал.

Потенциальный «небожитель»,
И там не буду в батраках,
В могилу только положите
Меня в разбитых башмаках.