Сергей Пагын

СЕРГЕЙ ПАГЫН
(род. в 1969 г.)

Гений места селится в тишине,
и свистит, строгая корявый посох.
И пчелиным воздухом по весне
наполняет здешние абрикосы.

Знает всё о грозах и о траве,
и, росы не тронув, во тьме гуляет,
и ночные бабочки в голове,
как стекло, прозрачной, светясь, порхают.

И однажды в горестном сентябре,
прошагав уныло сухой крапивой,
ты найдёшь то место на пустыре
меж прудом заглохшим и старой ивой.

И в стихи пытаясь сложить слова,
ты заснёшь на куртке под веткой голой.
А во сне из посоха – всё листва…
А во сне из воздуха – пчёлы, пчёлы…

* * *

Т. Некрасовой

Господи, птичья повадка Твоя –
в неопалимый огонь из огня
перелетаешь, играя,
с ветки на ветку осеннюю, в жизнь,
в смерти просторной светло покружив,
в небо из неба влетая.

Я обернуться успею едва,
переиначить в простые слова
оклик в ореховой кроне.
И остаётся под нею стоять,
на чёрно-белое чудо дышать –
Божье перо на ладони.

* * *

Приходят в дом заброшенный растенья,
окликнуты хозяйкой-пустотой.
И чувствуешь, как ужас запустенья
становится печальной красотой.

Вцепился лапкой в спинку от кровати
упрямый хмель, ползущий из окна.
И светится, казалось бы, некстати
разбитая бутылка от вина

в лучах заката…
И проточный воздух
мусолит край газетного листа.
Матраса вата – где-то в птичьих гнёздах,
а часть мышами смело обжита.

Уходит жизнь, и оставляет место
для жизни наступающей другой.
И миска, где замешивали тесто,
наполнена водою дождевой.

И в гулкой нише сумрака и света,
у печки, где разбросаны дрова,
сквозь щели голубого табурета
растёт непобедимая трава.

* * *

Отец меня стрижёт. Его прохладны руки.
И снег, как простыня, колеблется в окне.
И память, что светла, и тёмный страх разлуки
откроют тихо дверь забытую во мне

в такой же снежный день: идёт кривою тропкой
уже хмельной сосед, переколов дрова,
в руке несёт домой в газете поллитровку,
под мышкой у него свиная голова.

Напротив во дворе с обеда топят баню,
блуждает тёплый дым в разросшемся снегу.
Мне восемь лет, и я сижу и засыпаю,
закутанный в халат, проснуться не могу,

под мерные щелчки отцовских ножниц в доме,
ещё большом, где печь дудит в трубу свою…
И я, открыв глаза, на седину в ладони
с печальным удивлением смотрю.

* * *

Каждодневное мужество жить –
сигарету искать по сусекам,
дымоход почерневший чинить,
пить вино с овдовевшим соседом,

видеть гулкие горькие сны,
плакать в них, ощущая потерю,
утеплять в ожиданье зимы
пересохшие окна и двери,

всё латать прохудившийся быт,
где, дымя ввысь трубой обветшалой,
трёхоконное время стоит
над провалом…