Алексей Ивантер

АЛЕКСЕЙ ИВАНТЕР
(род. в 1961 г.)

Раз каждому по вере и по силе,
я пожелаю, голову склоня:
как из огня безногих выносили,
пускай она и вынесет меня –
Лежащая в подгнившей парусине,
но шепчущая Радостную Весть –
из строк моих глядящая Россия,
какая есть...

***

Горит пшеница у села,
горит пшеница,
гудят, звонят колокола
вблизи границы.
Не девять жизней у бойца,
в крови тряпица,
и нет на матери лица;
горит пшеница.
Пришла пехота до села
набрать водицы,
плохие, граждане, дела –
горит пшеница.
Тут кто за славу, кто за честь,
кто поневоле,
а колосков считать – не счесть
в горящем поле.
Луганский пепел и песок
застрял в зенице,
расчёты целятся в лесок,
но жгут пшеницу.
Из-под колёс, из-под копыт,
из тьмы троянской,
из века в век она горит
в груди крестьянской.
Крестьянам сеять и пахать,
растить, чтоб крепла,
солдатам жечь и отряхать
берцы от пепла.
Лежать нам вместе осередь,
где лес и реки…
А ей пылать, пылать-гореть –
веков вовеки.

***

Если долго ехать за грибами
через перелески-пустыри,
родина железными зубами
улыбнётся около Твери.
Старые вагоны прицепные
по моей мотаются земле,
зубы несносимые стальные,
в трещинах ладони на столе.
А на юге – зубы золотые,
а в столицах – белые, как мел.
Ближе мне железные простые,
техник что поставил, как умел.
Маковки на храмах золотые,
голубые маковки взакрут…
Тут - меня положат под святые,
За меня кирнут, меня ругнут.
Жили здесь мы, сталкивались лбами…
Сетуя, любя или гнобя,
родина железными зубами
держит, не пускает от себя.

АКУЛИНА

Вдова жила за старой фермой,
На берегу большой реки.
Была изба от речки – первой,
Сюда и плыли рыбаки.
Краснела горькая калина
За огородом, над водой.
И злая кличка – Магдалина
Прилипла к бабе молодой.
В деревне, сплетнями богатой,
В мешке не спрячешь мужика,
Чьи лодки к пристани горбатой
Несла широкая река.
И взглядом детским любопытным,
В очках, с рахитной худобой,
За бытом вдовьим и постыдным
Я наблюдал за городьбой.
Ах, Акулина, Акулина,
Погасли окон огоньки,
Но та же старая калина
Цветёт весною у реки.
И лодки крепкие другие
Стоят за старой городьбой,
И ходят женщины нагие,
Не осуждённые молвой.
Ах, Акулина, Акулина,
То «Магдалина», то «Чума» -
Крещеньем схоронила сына,
И прибралась за ним сама.
И у натоптанной дорожки
От серых кнехтов до сеней –
Давно не светятся окошки,
Кому-то нужного нужней.
А на обломанной калине
Скворечня старая жива...
Об Акулине-Магдалине
Прими, Господь, мои слова...

***

В родных снегах полнощным вором,
чтоб не заметили, пройду,
и под нарощенным забором,
вдохнув родного, упаду.
Внутри черным-черно и пусто.
Разрушив сердце и семью,
мне душу выело искусство
и отравило кровь мою.
О, разум, разум припоздалый,
как эхо дальней Слободы....
Сладки под снегом яблок спалых
слегка подталые плоды.
Скажу тады без злого слова,
что в щепки бит и крепко мят,
и только выцедки былого
ещё тревожат и томят.
Когда рассвет возмёт измором
дом мой - под лепень навесной –
умри, поэт, под тем забором,
что строил давнею весной!
Умри, как умерли надежды,
как то прибрежное село,
где медный снег залепит вежды,
даря последнее тепло.