ЛИНА

Это было в Хорватии, лет двадцать назад. Мы приехали в южную часть под Шибеником, было очень жарко. Когда мы добрались на место и вышли из охлажденной кондиционером машины, то было ощущение, что мы попали в плотную массу застывшего от температуры воздуха, он не просто был жарким, этот воздух, он окутывал тебя, впрочем, это было в кайф, море от домика, где мы остановились на 3-ем этаже частного особняка, было в 100 метрах, и к морю мы потом так и ходили в плавках, не одеваясь. В один из дней в апартаментах из другой комнаты слышу, как жена зовет меня. Я зашел в комнату – Смотри, смотри, богомол! – проговорила она с восторгом.
На стене комнаты было что-то, похожее на сложенную в некоторую геометрическую фигуру зеленого цвета из треугольников, перпендикуляров, прямоугольников с конечностями, оттопыренными в замысловатой и неестественной позе, эти палочки ног и передних лап – с трудом так можно было назвать эти тонкие, изящные палочки, порой медленно меняющие положение, и потом вновь замирающие в некоем ожидании – это существо привораживало, притягивало взгляд.
Быстро нашли стеклянную банку, дочка положила травы и осторожно сняли богомола и поместили на траву. Сливаясь с цветом травы, богомол магически застывал, лишь изредка передвигая чуть согнутыми в тонких суставах конечностями, ощупывая пространство и пытаясь понять – а можно ли идти, наступать, а можно ли жить безопасно. Он вновь застывал в какой-то геометрической позе. И в этой его позе чувствовалось благородство и Космос. Как будто он попал с другой планеты, разглядывая этот мир огромными глазами и изредка двигая своими ногами-руками, медленно передвигая и ощупывая поверхность. Пауза и задержка в движении были насыщены созерцанием и мыслью, невидимой, напряженной, каждое движение – это была эмоция. Эта эмоция притягивала и заставляла сопереживать. В застывшей фигуре богомола было много такого, что притягивало взгляд своей грациозностью и неким величием. Соломинка с огромными глазами жила своей жизнью, непостижимой нашему сознанию.
Большущие глаза с невидимыми зрачками видели все, я пытался вглядеться в них, поймать желаемую психологическую и эмоциональную связь взглядов, так радующую нас при общении с собаками и даже котами, но мне это не удавалось, мы находились на разных планетах, это был другой Космос, недоступный человеческому сознанию и пониманию, и поэтому вызывающий уважение, и почитание.
Почему я об этом вспоминаю? А потому, что…
В ноябре 2021-го отправился в санаторий на так называемую реабилитацию, выбрал Друскининкай, хотя с моими проблемами в принципе все равно где находиться, да и пользы от этой реабилитации практически ноль. Так – поразнообразить свою жизнь. Заехал во внутренний двор санатория «Эгле», поставил машину ближе к выходу от лифта, там еще пандус был оборудован для колясочников. И рядом курилка, накрытое пластиком сверху и боков небольшое открытое строение.
Завалиться на кровать в номере и ни о чем не думать – в этом было определенное удовольствие. Половину назначенных процедур потом пропускал, бесполезное это занятие, сидеть, например, на сеансе аромотерапии и вдыхать запахи. Для восторженных женщин и дисциплинированных пациентов. Стоимость одного дня в санатории – 70-90 евро, оплачивает больничная касса, одновременно в санатории около 1500 пациентов, плюс коммерческие пациенты, примерно столько же до пандемии, они платят сами. Вот такое наследие оккупанты оставили. Но это так, замечание между прочим.
Итак – завтрак-обед-ужин – самая приятная процедура. До кафе от лифта надо пройти около 300 метров по коридору, украшенному разными картинками и прочим, окна из коридора выходили в тот самый внутренний двор, где стояла моя машина, возле стенок коридора стояли диваны, кресла, столики.
Кафе достойно оборудовано, качественная и разнообразная пища, разложенная по горячим лоткам в виде шведского стола. Каждый выбирает сам – котлеты, колбаски, рыба, мясо, поджаренная ветчина, яичница, гарниры, овощи, фрукты, сладкое. Кофе, чай, соки. Пациентам с нарушениями двигательной функции еду подают местные официантки. Это церебральный и другой вид паралича, да и другие формы заболеваний.
В один из дней, сидя за столом, среди легкого постукивания ложками и вилками, наклоненных над тарелками безмолвных фигур, словно неких гоблинов или мрачных героев таких же мрачных сказок, напоминающих засохшие в лесу ветки деревьев, я увидел ее. Она сидела за столом и улыбалась. Улыбалась себе, собеседнику, просто улыбалась, эти флюиды ее настроения проникали в меня, я почувствовал их легкое движение, незримо они проникли внутрь, вызывая ответную улыбку, еще ни к кому не обращенную, но волна этих ее эмоций была заразительна. Смотрел на нее, сидящую с высоко поднятой головой, незаметно двигающую руками, порой застывающую в некоторой позе. Она была тот чудесный богомол, пришелец с Космоса, глаза ее светились радостью и блеск этот передавался на расстоянии, его только надо было ловить и чувствовать. Девушка-атмосфера.
Слышал ее разговор, не вникая в содержание, и поскольку в санаториях не первый раз, по интонации, по замедленному ритму ее слов, по изменяющей громкости отдельных слов, понимал, что это девушка с детским церебральным параличом.
Поза ее была настороженная и в тоже время свободная и независимая. Тонкие как у мулаток руки складывались в невообразимые комбинации, она с трудом держала вилку в руке, безымянный палец и мизинец были неестественно оттопырены, ей было трудно делать движения, что-то взяв на вилку, она наклонялась к тарелке, держа вилку над самой тарелкой, чтобы не ронять на стол или под стол то, что удалось подцепить. И что-то действительно падало на стол, когда рука совершала непроизвольные, конвульсивные движения, тогда другой рукой небрежным и царственным жестом она отодвигала в сторону или просто скидывала на пол. Без умысла, просто так, чтобы не мешало.
Подталкиваемый внезапным душевным порывом и пониманием того, что если в этой жизни хочешь сделать, то делай сразу, не раздумывая, подошел к ее столику.
- Я пришел к тебе познакомиться, меня Валерий зовут.
Она с улыбкой, обнажая верхние белые, ровные зубы, взглянула на меня. Во взгляде не было никаких негативных эмоций, только доброжелательность и любопытство.
- Лина. Меня зовут Лина.
- Ты светишься вся, ты сплошная улыбка, здесь никто так не улыбается – добавил, и подумал – и никто так не живет.
-да? Это неожиданно. А ты откуда?
- Из Вильнюса, ты давно тут?
- Ой, я вчера приехала, буду лечиться здесь. Знаешь – у меня мечта выздороветь от всех заболеваний. Как ты думаешь?
- Думаю – да, у тебя получится. Сколько тебе лет, Лина?
- Мне тридцать. Я уже взрослая. Я вот думаю, что мне много лет. С трудом вспоминаю прошлое. То, которое было. Но веришь – не хочу взрослой жизни. Просто не хочу.
Знаю, что дискутировать на темы здоровья рискованно, - Нет, -говорю, - ты еще очень молоденькая, это мне уже можно с моей сединой и лысой головой говорить о возрасте.
Одета она была безупречно и просто. Черная маечка с аппликацией Ариэль из сказки, мелкое деликатное ожерелье на шее, узкие черные брючки, ободок на короткой стрижке, легкая помада на губах. Во всем чувствовался вкус. Я смотрел на ее руки. Тонкие, длинные пальцы, ровные, маникюр идеален.
- Лина – у тебя бесподобные маникюр, мой любимый темно-коралловый цвет, приглушенный, без кричащих оттенков.
- Да, тебе нравится? Я стараюсь. Профессия такая. Я окончила художественную академию, дизайнер мебели.
Я не знаю, как она училась в академии, как сдавала экзамены, как работает, и работает ли, но отпечаток внутренней культуры и вкуса был на каждой детали одежды, украшений, прически.
Она улыбалась.
- А когда у тебя началось? Что произошло?
- Это давно, - проговорила она без тени сожаления или расстройства на лице, - я уже и не помню. Детский церебральный паралич. Знаешь?
Она говорила медленно, чуть приподнимая голову, преодолевая внутреннее сопротивление сигналов из мозга, растянуто и меняя силу голоса.
- Знаю.
Я знаю, что такое детский церебральный паралич – ДЦП сокращенно. Это когда что-то там нарушено в мозгах чаще всего при родовой травме – удушение, недостаток кислорода. Это когда в мозгу существуют некие очаги мозга, они живут самостоятельно от твоих сигналов и также самостоятельно в любой момент по своему усмотрению посылают тебе сигналы в мышцы рук, ног, тела, тебя может корежить, дергать, такой раздрабай, с которым трудно справиться, твое тело куролесит и непроизвольно дергается, чтобы хоть как то справится с этим, приходится неимоверными усилиями пытаться собрать волю, мысли, желания в кучу и направить внутреннюю энергию на совершение тех действий, которых ты хочешь. Иногда это удается, но ценой неимоверных усилий.
- Ты долго будешь?
Я смотрел на нее, в груди бушевали эмоции, рождалась неосознанная нежность к этому ребенку, улыбающемуся и светлому, я не знал, как назвать эти чувства, знал, что так рождается влюбленность, но влюбленность к этой молодой девочке как своему ребенку – это единственное, что я мог себе позволить. Ничто в мире ничего не значило рядом с ее светлой аурой.
- Хочешь – я тебя вывезу в город на машине? Посмотришь, погуляешь. Покажу тебе разные места.
- Я? Нет, наверное – нет. Мне и так хорошо.
Прозвучала ли в ее ответе некая печаль, что это слишком трудно физически, не могу сказать, возможно это только показалось. Позже я и сам убедился, что для нее это действительно сложно. Я не стал дальше утомлять ее разговорами, и мы расстались.
 В один из дней выехал в город. Городок – около 12000 жителей, деньги плывут, это было видно по частным стройкам, домам красивой и индивидуальной архитектуры. Через городок течет река, озеро в центре. Подьехал к самому озеру, сел на стоящую на самом берегу скамейку. Было по-ноябрьски холодно, снег уже выпал, по темной воде плавали утки, но оставили меня в покое, когда увидели, что подкормки не будет. Посидел минут пятнадцать, вдыхая холодный воздух, попытался представить Лину, что она могла бы поехать и пообщаться с утками и озером.
Потом заехал в небольшой магазин, купил самую лучшую шоколадку. Несколько дней носил в кармане куртки, надеясь увидеть Лину. В следующий раз мы увиделись через несколько дней. Лина сидела за столом и заканчивала ужин, перед ней была чашка с чаем. В руки чашку она бы не смогла взять и пила чай через соломинку. Она разговаривала с соседом по столику, я подошел и положил шоколадку на стол перед ней.
- Это мне? За что? – с улыбкой проговорила и неловким жестом паралитика положила в корзинку стоящей рядом инвалидной тележки. – Буду, вечером!
Рядом с ней сидел на электрической инвалидной коляске парень лет 35-40. Он, улыбаясь, с интересом смотрел на нас.
- Витас – чуть поднимая голову влево и неестественно открывая рот представился, с трудом протягивая искореженную параличом правую руку.
Витас – это отдельная история. Это человек-дружбан. С легкой улыбкой на лице, открытый общению. С ним мы чаще всего встречались в курилке. На своем электрическом кресле-самоходе он быстро сьезжал по пандусу и с легким озорством и некоторым шиком заезжал в проход в курилку. Нередко, особенно вечером, он включал освещение своего самохода, горел ближний автомобильный свет, задние габаритные лампочки. Управлял он своей техникой джойстиком на правом подлокотнике правой рукой и легко отьезжал с прохода, когда приближался очередной курильщик, желающий сесть на скамейку внутри. Ноги у него были сложены крест-на-крест, слева на боку висела маленькая мужская сумочка, в которую, особенно летом, удобно складывать разное барахло.
- Как у тебя все получилось? – спросил я его как-то.
- Я – жертва медицинского эксперимента, был менингит, - дальше он не уточнял.
- А ноги как у тебя?
- О, двигаются – так же улыбаясь отвечал он, и, взяв левой рукой под ноги, подвигал их вправо-влево.
Мы с ним много разговаривали, конечно, больше я рассказывал о судебной системе и делах в судах, он реагировал или кивком головы, или короткими фразами или отдельными словами. Длинные фразы ему сложно было произносить, опять же, когда он пытался мне ответить, его голову крутило влево и вверх, он открывал рот, широко и искаженно от внутреннего напряжения, и произносил слово или фразу как бы выдыхая. Если я что-то не понимал в его ответе, я переспрашивал. Мы общались на равных, слово «жалость» достаточно мерзкое для такой ситуации, и никогда у меня не возникало подобной эмоции. Сидя в кресле своей машины он правой рукой весом прижимал сумочку, левой открывал ее, скрюченными пальцами доставал пачку сигарет, потом перекладывал правую, прижимал к телу пачку и левой ловко вытаскивал сигарету и резко отправлял ее в рот, чтобы не уронить, зажимал губами левой стороны, сжавшись, доставал левой зажигалку, прикуривал и тогда только выпускал через правую сторону рта струю дыма. Иногда более-менее живыми двумя пальцами левой руки брал дымящуюся сигарету и держал ее этими пальцами.
Мы обсуждали разные темы, он задавал вопросы, курильщики присоединялись порой к разговору.
Однажды он пропал на несколько дней и появился уже на новом самоходе.
- Купил, 1000 евро, нет, не новый, нет – за свои деньги – ответил он тогда на все вопросы.
Лампочек на новой технике было еще больше, и Витас разьезжал на этом самоходе вальяжно и гордо.
Итак – шоколадку я отдал, и чтобы не мешать их беседе, вернулся за свой столик. Бездумно двигая вилкой наблюдал, как Лина вставала из-за стола и собиралась уходить.
Рядом стояла ее коляска, точнее тележка на колесиках и двумя ручками для опоры руками, за них держишься и идешь, как получается, но важен сам факт – ты на ногах и самостоятельно передвигаешься.
Лина медленно взялась за ручки тележки, подняться со стула ей было трудно, я видел, как она вцепилась в ручки, поднимая свое пошатывающееся в разные стороны тело. Тогда и заметил, она была очень высокая, не меньше 1,80, худенькая, стройная как модель, женственная и даже сексуальная в этой своей физической незащищенности. Высоко подняв голову, она начала движение в сторону коридора. Ее тело вибрировало, не находя устойчивости, его кидало в разные стороны, не очень заметно, но я это видел. Есть такое выражение – «колбасит», так оно больше всего подходило к тому, что с сильнейшим щемящим чувством в груди я наблюдал.  Ее «колбасило», тело чуть заметно дергалось от тех болезненных команд из мозга, она пыталась держаться, и ей это удавалось. Она крепко держалась за ручки тележки, поднимала ногу, колено для шага, неестественно высоко, как бы ловя телом и пытаясь понять, правильно ли она идет, потом медленно опускала ногу на пол, прощупывая, попала ли она туда, куда она хотела и куда надо было попасть.
Тогда я понял, что ведь она по своему физическому состоянию могла бы ездить на коляске, как многие колясочники с поврежденной двигательной функцией, но она хотела и мечтала быть нормальной, ходить без помощи, ходить как все, здоровые или почти здоровые, эта несгибаемая воля к жизни толкала ее преодолевать все трудности и преодолевать себя.
Честно, я любил ее в этот момент, ее бесстрашие, ее характер, целеустремленность, стойкость, красоту физическую и нравственную. Сомневаюсь, что это было заметно другим, равнодушным и эгоистично углубленным в свои проблемы. Но это был Олимп, победа и чувственность красивого человека. Это был подиум, ее подиум, на нем она была единственная девушка.
В один из дней, проходя по длинному коридору после ужина, увидел сидящую на диванчике с книгой в руках Лину. Сложившись в невообразимую компактную геометрическую фигуру, она поджала под себя ноги, коленки в разные стороны, книга в руках.
- Что читаешь? – спросил, и, взяв за корешок книги, посмотрел название: Лоран Гунель - Бог всегда путешествует инкогнито.
(Признаюсь – мне было интересно, что она думает, как, как оценивает книгу, поэтому я потом скачал и прочитал эту книгу. И хоть книга озвучивается как бестселлер, мне она показалась примитивной, с ужасной лексикой, с надуманными сюжетными линиями, абсолютно неживая, сюжет же слизан с «Шагреневой кожи» и «Портрета Дориана Грея». В книге молодой человек, страдающий, что его бросила девушка, забрался на Эйфелеву башню и в раздумьях пытается броситься вниз. Тут, конечно, появляется взрослый незнакомец, который предлагает ему сделку, если он не прыгнет. Об идее не буду, но этот незнакомец впоследствии оказывается богатым русским по имени Сергей, и в придачу отец этого молодого человека. Впоследствии он умирает от сердечного приступа. В общем – пошленький, штампованный и дешевый сюжетик и романчик).
Но тогда я спросил Лину – О чем книга?
- Молодой человек прыгает с Эйфелевой башни. Он, наверное, думает, что он Бог?
- Так вот он что, - подумал, - это слова и мысли о смерти. – Как же она относится к этому вечному вопросу?
 -Ты боишься смерти?
-Нет, я же ее не знаю. А ты?
- и я нет, но я ее видел. – (Я бы мог ей рассказать, как в 1997 году из Питера привезли в урне прах моей университетской подруги, ей было 42 года, занятие мужским бизнесом толкнуло ее к раку желудка. По странному стечению каких-то обстоятельств мы не поженились, какой-то мелочи, незначительного стечения обстоятельств для женитьбы не хватило, а может просто глупая молодость. Я не по-  и не до- любил ее. Она и ушла из жизни незамужней, без семьи. Не могу сказать, что жалею, это неправильное слово, просто я бы хотел, чтобы в моей жизни была бы и она. Почти каждый день, лежа в постели, вспоминаю ее и говорю ей – прости меня.
Я бы мог ей рассказать, как уже через 20 лет после смерти Ирины в 2017-ом году я держал урну с прахом своего 37-летнего сына. Потом в машине дочка прижимала урну к себе и со слезами на глазах говорила – Я не могу ее отпустить. Мог бы об этом рассказать, но не стал.)
- да, я видел Смерть. Знаешь – в 2002 году я подцепил ботулизм, такая паршивая болезнь, выживает по статистике 10 процентов. Так вот – лежу в реанимации, опутанный разными проводами, боли не чувствую. В одну из ночей, это была кризисная ночь, то есть – или Туда, или еще куда – не знаю как, и вот ночью видение: стою на перроне, подходит поезд, красивый такой, много никеля блестящего, поручни сверкают отцвечиваемым светом, открываются двери вагонов, а там индейские девушки, красивые такие, черноволосые, бусы там разные, украшения, и зовут меня – Поехали! Поехали с нами – и машут рукой, приглашая зайти в вагон и отправиться в путешествие. А я знаю, что это за путешествие. – Нет, нет, - говорю, - не поеду! – И не пошел. Я не помнил себя в это время на больничной кровати, но мне потом говорили, что я вырвал все иголки из тела, все провода и шланги, которыми был подключен к каким-то спасительным приборам. Я двумя ногами был Там. Понимаешь?
- Как романтично и красиво! И ты мог отправиться в это путешествие? Я бы тоже хотела, чтобы, когда придет мой час, за мной приехал бы такой поезд. Только пусть стюарты будут молодые, сильные, красивые индейские мальчики с татуировкой на теле, украшенные кожей и перьями! Это так впечатляет! Как думаешь?
- Тебе рано об этом думать, - говорю, - ты еще молодая и красивая.
- Да, молодая, может красивая, и меня пугает взрослая жизнь, не хочу ни мужа, ни семейной жизни, ни детей. Мне просто иногда хочется напиться. Смешно? Нет, нет, я никогда не пила алкоголь. Просто – хочется чего-то необычного.
Я подумал тогда, что взрослой жизни в ее памяти нет, память не отягощена разочарованием и непорядочностью близких, и даже в ее памяти нет воспоминаний о намокшей от снега в детстве одежде, о катании на лыжах, барахтании в снегу по пояс, о жарком лете и купании до одури в реке, когда, сидя в жаркий день на берегу, тебя сотрясает от озноба. Ее память чиста и свободна от всего этого и девственно детская. Она и мир вокруг видит радостным и позитивным. И слово Смерть ее не пугает (впрочем – меня тоже), в ее сознании радость.
В один из вечеров она появилась в кафе, одетая в ослепительно белую маечку и черные приталенные брючки. На шее было небольшое ожерелье под жемчуг. Стильно и красиво. Сдержано и лаконично, ничего лишнего. Разговаривая с ней увидел татуировку на внутренней стороне левой руки на плече – птица, на предплечье - роза.
- Что это?
- Журавль. А другая – роза.
- А что это значит?
- Журавль – надежда и свобода, роза - любовь, юность, чистота, женственность, невинность и возрождение.
Вот оно что… Вот какие эмоции живут в ней. И в ее постоянно улыбающихся глазах – надежда, знала ли она точно – на что ей надеяться? Этой невинной девочке – что ей хотелось в ее жизни? Надежда – как спасательный круг, плотик, за него держишься, не ведая, куда он приплывет. Надежда – как далекий свет. Нередко только он поддерживает и оправдывает наше существование.
В последний раз мы увиделись перед отьездом. Лина сидела в коляске на первом этаже возле лифта, в паре метров был выход из здания. На ней было длинное черное синтетическое пальто с высоким воротником. Воротник прикрывал наполовину ее улыбающееся лицо, она была похожа на девушку с картины Крамского «Незнакомка», в ней была стать, порода, интеллигентность, нежность и улыбающаяся красота, насыщенная радостью жизни. Богомол из Космоса. Беззащитный, мечтательный, гармонично нескладный.
- Ты кого-то ждешь, - спросил я, направляясь в курилку.
- Витаса, мы идем гулять.
Через несколько минут, стоя возле курилки и затягиваясь сигарилкой, я увидел, как Витас со своим электрическим самоходом спускался по пандусу, падал снег, на улице сумрачно, только под фонарями вдоль тротуара желтоватые размытые столбы света, коляска с Линой была прицеплена к его инвалидному самокату, были включены фары и освещение, они выехали на заснеженный тротуар и поехали с небольшой скоростью по тротуару, уходящему вдаль, по этому снежку, Витас выкрикивал какие-то фразы, а Лина смеялась громко и весело. Падал снег.