Александр Акимов - Бессмертный гарнизон 15-16

Публикуется с разрешения по первоисточнику http://stihi.ru/avtor/aleks50
в обработке авторов Александр Вишерский


Бессмертный гарнизон ч. 15

Мой Приморский бульвар

Приезжая в отпуск домой,
Первым делом иду на Примбуль -
С детства он мой, родной.
Там стоял ресторан "Волна" -
В нём работала двадцать лет моя мама,
Где, повзрослев, напивался я пьяный,
А теперь его тут - нема!
Ресторан снесли,
И на месте его возвели
Смотровую площадку -
Футуристический пьедестал,
Для знатных особ - гостей адмирала,
Приезжающих на День Флота,
Подивиться парада ходом,
Все остальные дни она - пустовала…

Здесь кинотеатр "Приморский",
И аквариум как скала,
Поднят над пляжем,
Туда пробраться,
На диковинных рыб любоваться,
Мы всегда мечтали с друзьями,
Не помышляя о других даже
Развлечениях в те времена.

Впервые в него я попал -
Когда под столом проходил,
И там тогда еще не лежал,
За толстым стеклом, крокодил.
Бабки на скамейках,
Кормящие с рук голубей, -
Голосами, похожими на лай,
Ругали меня (и тех, кто родил),
На чём свет стоит,
За то, что я их пернатых,
С радостным визгом бегал-пугал,
И перед входом ещё не стоял,
Основатель музея,
Из камня - Миклухо Маклай.

Тогда ещё не было в нём,
Ни змей африканских,
Черепах океанских,
И всяких диковинных иноземных
Прочих рептилий;
И всего лишь - за пятачок,
Посетители внутрь проходили.
Богатые (тогда ещё) прибрежные
Флора и фауна Чёрного моря:
Разноцветные рыбы и крабы трёх видов,
Прячась в камнях,
МалОго меня - ворожили,
А подземелья музея - прохладой манили.
Ватага мальчишек, чуть старше меня,
На лестнице ведущей туда,
Крабами-рапанами торговала,
Но торговля у них шла вяло,
В те времена был город закрыт -
И туристов на всех не хватало.

Тогда здесь всё было
Не то и не так;
А со стены летнего кинотеатра,
На которую подсажен
Заботливым бывал отцом,
(Денег на билет у него не хватало),
Среди таких же как я,
Безбилетных пацанов-сорванцов,
Оцепеневшим от страха взглядом
Смотрел, не дыша,
Ужасный, американский, цветной кинофильм -
"Седьмое путешествие Синдбада".

Окна любимого "Детского мира",
Что перед рыбным базаром,
Сверху прикрытые балдахином, -
Чтоб защитить от июльского жара,
Сколько чудесных вещей скрывали:
Машинки-пушки-хлопушки,
Такие нужных для нас, детей!
Не было денег для тех затей,
И меня проводили всё время - мимо.

Богат чудесами весь белый свет,
Но особо ни с кем не споря,
Для меня ничего прекраснее нет -
Моего Чёрного моря.
На горизонте оно отливало
В тот предзакатный час,
Отражённым от неба - малиновым,
Оранжевым, алым,
А у кромки бетона набережной Корнилова
Спокойная, иссиня-чёрная волна,
Лижет серые скалы,
Сейчас и тогда.

На эти скалы в девятьсот пятом,
Выходил из воды раненый лейтенант Шмидт,
Покинув восставший вместе с ним
Обречённый броненосец Очаков.
А полтора века назад,
Адмирал Павел Нахимов швартовал 
К пирсу Графской пристани суда
Черноморский флот,
Вернувшийся в родной порт,
После разгрома эскадры
Османа-паши, в его же базе-порту Синоп!              

И на Малом Матросском бульваре
Стоит скромный памятник 
Возле входа -
Капитану брига "Меркурий" - Казарскому
И его матросам,
С надписью: "Потомству - в пример!"
Славный он боевой офицер:
Своим двадцатипушечным бригом
Расколошмативший в пух и прах,
Турецких линкоров - два
О ста восьмидесяти пушках!

Утром 22-го июня сорок первого года 
Здесь взорвалась мина донная,
В немецком бомбовозе "Ю-87" привезённая, -
Первая из тех,
Что должны были запереть
Корабли в гавани Главной базы
Черноморского флота.
Так  началась - вторая по счёту,
И беспримерная по героизму,
Оборона славного города.
Восемь месяцев длилась осада,
Из 120 тысяч жителей - 
Осталось в нём - меньше тысячи,
И 9 мая 44-го, освободители -
Ни единого деревца целого не увидели!
Всё было стёрто войной с лица этой земли…

Напротив Бульвара,
В 1955-м, вверх брюхом,
Лежал на отмели Северной бухты,
Взорванный пловцами Боргезе,
"Цезарь Чезано",
Печально известный -
Линкор "Новороссийск".
Оставшаяся в его трюмах команда,
Во весь голос "Варяг" распевала,
Хоть воздуха ей уже не хватало,
Горожанам слышно было,
Как гордо она погибала…...

Выраженьем восторгов своих
Не одинок я,
Вслушайтесь, как звучат слова,
Тоже влюблённого в этот город
Петра Сажина,
Фронтовика-спецкора:
В его "Севастопольских хрониках",
Истины семена рассажены:
Вечер на Примбуле - время чудес и сказок!
В загороженных сеткой газонах,
Под сенью каштанов-платанов, -
Величавые павлины гуляют,
С хвостами радужных красок. 
Их на память приезжие - выдирают.
Только становятся вода и небо
Волшебным мольбертом,
Где краски незримо соединяются,
И переходя в новое состояние -
Гаммы невиданные рождаются.
Когда небо и море начинают темнеть -
Не устаёшь на это чудо смотреть,
В альпинариях сверкают агатом - агавы,
Пылают костром алым
Клумбы из левкоев и канн,
Цветов источающих щедро,
Тонкий свой аромат,
Повсюду, с водой автоматы,
И разноцветный фонтан.
Приторный запах цветов, густой,
В тихий и тёплый безветренный вечер,
Волнами от - одной клумбы – к другой,
Приправляя невообразимым встречу,
Помогая там, в темных аллейках бульвара,
Найти понимание влюбленным парам
В те благословенные времена


"Бессмертный гарнизон" продолжение  ч. 16

Между театром Луначарского
И Пионерским Дворцом,
В самом центре тогдашнего
Нашего "бродвея" - роддом.
"Лучшего места" для воспроизводства
Начальники выбрать бы - не смогли,
Правда потом его перенесли.
Прогуливающиеся праздно мимо
Толпы зевак-прохожих
Совали в приоткрытые окна,
Свои любопытные рожи,
С вниманием и без стеснения
Наблюдая за вершащимся там,
Великим таинством рождения.
Сюда из Камышей был привезен
Я в шестьдесят втором,
Тогда одиннадцатилетним пацаном,
И из рук санитарок забрал маленький,
Тёплый влажный свёрток,
Из которого, в голубое небо
Куда-то мимо меня,
Глядели такого же цвета глаза
Братца Андрея…

Тогда в лоточках
Продавали лимонад "Крем-брюле", 
И такое же, чертовски вкусное,
Эскимо на палочке,
За одиннадцать копеек.
И ел я его - даже не имея денег:
Внимательно глядя
Себе под ноги,
Обязательно находил прямо на дороге,
Потерянные кругляши кем-то в гравии,
Хрустящим под моими сандалиями.

У Памятника затопленным кораблям,
У самого парапета - несколько скал,
В одной из которых, зияет дыра,
Мой батя пацанёнком - в неё нырял,
А потом тоже проделывать меня заставлял,
Перед толпой зевак наверху.
Хотел, чтоб и я его подвиги повторял
(Мама на это смотреть не могла…)
Несколько метров, в узком
Тёмном подводном тоннеле,
Скребу животом - по дну,
Спиной - по ракушкам,
Кончится воздух,  вот-вот потону…
Взрослому протиснуться здесь тяжелей,
Чем пролезть сквозь игольное ушко,
Это, скажу Вам, - совсем не игрушки!

В самом центре порта,
Моя  "альма матер" в спорте
ДСО "Спартак",
Здесь меня (и Андрюху впоследствии),
Учили плавать тренеры, довольно известные,
А самый мой первый – вообще, былинный:
Выпестовал Олимпийскую чемпионку
Прозуменщикову Галину! 
А через семь лет, я вернулся - туда,
Заниматься греблей.
Мать – тренеру пятёрочку сунула,
И он ко мне воспылал дружелюбием,
И почти сразу, вне очереди,
Предоставил дырявую, как решето байдарку
Видно ждал очередного подарка…
И я - преуспевал на той байдарке,
Под  названием "Белка", 
Прозванной спортсменами в шутку "целка": -
Из-за своих щелей,
Она наполнялась забортной водой быстрей,
И тонула раньше других,
Вместе со своим седоком,
То есть со мной, шла на дно…

Помню: сидящие на набережной
Адмирала Корнилова зрители  -
Постоянные её посетители,
Устремляли взоры за боны
Внешнего рейда, -
На исчезающее в водах солнце,
Туда, где сходились зажжённые им,
Лазурные небо и море…

Застыла на бочках-якорях,
Черноморская эскадра,
В кильватерном строю, в ряд,
И её флагман -
"Михаил Кутузов".
Постоянно дежурящий, как говорят,
После гибели "Новороссийска", буксир,
Открывал-закрывал
Перед приближающимся судном -
Вход в боновых загражденьях,
На Внутренний рейд.
Вид в бухте движущихся кораблей,
Надолго приковывал взгляды
Всех отдыхающих (приезжих и местных).
Хотя он, у входа в морскую крепость -
Не диво, отнюдь, и не редкость;
Всё же, его появление,
У всех созерцающих эту картину -
Вызывает всегда оживление,
И никто не покинет наблюдательных мест,
Пока корабль вблизи и во всей красе,
Не пройдёт и не займёт своё место у пирса.

В городе нет
Другого такого места,
Откуда можно неотрывно, часами
Созерцать, наедине с мечтами,
Темнеющее быстро море,
Вдыхать запах из смеси водорослей и йода,
И слушать его полусонный,
На ночь стихающий шепот.
Это место - для себя,
(А потом - и для нас),
В древности облюбовали боги,
И жить не в пример каменным джунглям
Тут первый класс! -
Это не какой-нибудь Манхэттен убогий…

Улицы полны весёлых прохожих,
Половина из которых – матросы,
Ищущие в увольнении
Девок и приключений.
Встречается - и пехота,
Но у той - грустные трезвые рожи,
Потому что на неё
Морскими патрулями - всегда и повсюду,
Испокон веку ведётся охота…

Флотский духовой оркестр играет,
Под плакучими ивами фонтан
Красно-зелёные цвета зажигает,
В немногочисленных кабаках
От народа почти теснота.
Парапет набережной Корнилова,
Как бы напоминает:
Вы  человеки-людишки,
Подошвами шаркающие по мне,
Здесь временщики – муравьишки,
Все вы отсюда скоро  уйдёте,
И только я здесь - навеки!…               
Прямо по ходу,
От Памятника затопленным кораблям,
Из клумб выстроился парад,
И от запахов фиалок-левкоев
Вы - пьяны!
И только пьяный от водки-вина,
Этого не замечает...

Я любил сюда приходить,
В каком бы районе ни приходилось жить,
"Стрелке","Матюхе","Корабелке",
И по "Бродвею" бродить
Взад-вперёд с моими друзьями,
Выставив антенны своих "Спидол"
Слушая "вражьи голоса", 
Тем самым милиционеров изрядно дразня.

Молодые наши годы,
Шестидесятые - хрущёвской оттепели!
Как быстро они пролетели,
Некоторые друзья мои залетели,
Сами не зная - за что и куда,
Многих тюремные стены сокрыли,
Меня же тогда надёжно укрыли –
ХэГвВэТэКэУ, а потом -
Такие же высоченные -
Древнего Самарканда…
Следом - были ещё те, брежневские
Железно-занавесные времена,
Когда все жили - как сейчас говорят-
В морально-материальной нищете,
Но, - как же дружно и весело, жили!…
*Харьковское гвардейское высшее танковое командное училище

На внутренней стороне дверцы,
Моей курсантской тумбочки,
Все годы учёбы
Провисела фоторепродукция
С видом на это место
Из маленькой укромной бухточки
Северной стороны.

И - ни одна сержантская рука,
Её не посмела оттуда сорвать…
Долгие четыре года, 
Перед тем, как в  казарме
Не выключат свет пред отбоем,
Улёгшись в кровать,
Погляжу на неё я с тоскою,
И, как будто бы, дома я побывал…