Виктор Кирюшин

ВИКТОР КИРЮШИН
(род. в 1953 г.)

Пишите от руки
Раскованно и вольно.
Пишите от реки,
От рощи белоствольной.
От первого лица
Пишите ночью мглистой,
От первого скворца
На веточке безлистой.
В предутренней тиши,
Где свет мерцает влажно,
Пишите от души...
А прочее - неважно.

* * *
Льнёт паутина к седеющим мхам.
Свет убывает.
Время рождаться грибам и стихам.
Так и бывает.

Снова сгорают в багряном огне
Тихие рощи.
Время подумать о завтрашнем дне
Строже и проще.

Что там в логу, на ветру трепеща,
Шепчет осина?
Время прощать,
Даже то, что прощать
Невыносимо.

* * *

Жизнь не так и плоха,
Лишь терпенья чуток:
Есть на свете ольха,
А под ней омуток.

Там и небо синей,
И шелковей трава,
А в речной глубине –
Золотая плотва.

Там вода как слеза,
А вдали – островок...
Шевелит стрекоза
Голубой поплавок.

Ни тиха, ни быстра,
Что-то шепчет река.
Лишь дымок от костра
Нынче горек слегка.

Чёрный ворон во тьму
Прогорланит: «Ты где?»
Не отвечу ему.
Не поверю беде.

* * *

Надо бы вернуться восвояси,
Надо бы держаться своего.
Только в золотом иконостасе
Я не понимаю ничего.

Смутен смысл церковных строгих правил
Для неискушённого пока.
И глядят с укором Пётр и Павел
На невежу, на отступника.

Это только воину простится:
Он, когда предсмертное хрипел,
Даже не успел перекреститься,
Потому что выстрелить успел.

ГЕРАНЬ

Памяти мамы Серафимы Никитичны
И все же рай не за горами,
Как нам порою говорят,
А там, где мамины герани
На подоконниках горят.

Сентиментальностью и грустью,
И беззащитностью пьяня,
Цветок российских захолустий,
Ты вновь приветствуешь меня.

Таится серое предместье,
В тумане улица и храм,
А ты пылаешь в перекрестье
Дождями выбеленных рам.

Картинка северного лета
На краски ярые бедна,
Но сколько нежности и света
Идет от этого окна!

Так вот он, рай,
Не за горами
И лучше сыщется навряд,
Покуда мамины герани
На подоконниках горят.

ВОЛК

Ни петуха,
Ни человечьей речи.
В округе всей погашены огни.
Дома пусты,
А там, где топят печи,
Две-три старухи коротают дни.

Вожак умён и даже пулей мечен,
Уводит стаю снежной целиной...
В деревне ныне поживиться нечем,
И волк её обходит
Стороной.

* * *

Дождик шепчет, ветер колобродит,
Гром гремит, ревмя ревёт волна…
Музыка живёт в самой природе,
Потому и вечная она.
Не нужны ни клавиши, ни струны
Там, где, преломляясь и дробясь,
Из глубин восходят, словно луны,
Робкий лещ, золотобокий язь.
Луг звенит, над синей гладью плёса
Чаек крик захватывает дух.
В мире, где ничто не безголосо,
Как награда абсолютный слух.
Без конца – в мажоре ли, в миноре –
Слушать эту музыку могу
В самой лучшей из консерваторий –
На речном покатом берегу.

* * *

Остановлюсь и лягу у куста,
Пока легки печали и пожитки,
На оборотной стороне листа
Разглядывать лучистые прожилки.

При светлячках, при солнце, при свечах
Мир созерцать отнюдь небесполезно:
В подробностях, деталях, мелочах
Не хаос открывается, а бездна.

Вселенная без края и конца
Вселяла б ужас до последней клетки,
Когда б не трепыхался у лица
Листок зелёный с муравьем на ветке.

ВАНЬКИ

Каждой деревне свой дурачок
Необходим, как запечный сверчок.
Кто-то ведь должен от боли кричать
Там, где неглупому лучше молчать.
Лучше урвать посытнее кусок,
Буйную голову спрятать в песок.
Это убогому все трын-трава:
Много ли стоит его голова?

Мудрая власть на крыльце золотом
Тешится всласть над нелепым шутом.
Власти вовсю помогает народ:
«Ванька,
чудак,
простофиля,
юрод!»
В царские уши струится елей,
Не подпевает один дуралей.
Не вымогает себе ничего.
Крестик нательный – богатство его.
Речи юрода смутны и тихи:
«Все мы ответим за наши грехи».
Ваньку жалеет начальник и раб:
«Малый простак и на голову слаб.
Нынче непросто прожить дурачком.»
Ваня вздыхает и пашет молчком…

Эх, забубенная наша страна!
Если б не Ваньки, России хана.

***

То обвинят, то укорят,
То на бегу кольнут едва…
Поэты редко говорят
Друг другу добрые слова.

Молва, колючая, как снег,
Не опечалит и на миг:
Поэты хвалят только тех,
Кто явно бесталанней их.