Геннадий Русаков

ГЕННАДИЙ РУСАКОВ
(род. в 1938 г.)

Машет бог рукой от палисада
на своих высоких небесах.
Дождь стоит посередине сада,
молодой, в сиреневых усах.

Крот ладошкой складывает влагу
и на части делит про запас…
Дай мне, боже, важную бумагу,
что ничто не кончится сейчас,

что пройдёт по мокрой глине кошка,
лапы отрясая на ходу.
И повиснет солнечная крошка
в навсегда увиденном саду.

* * *

Любимая, ты знаешь эти дни,
когда живёшь, от счастья обмирая:
с такими небесами, что взгляни –
и разглядишь со дна предместья рая.

С утра припёк, к полудню овод;.
Потом кипенье гроз за Каблучками.
И видно, как они идут сюда,
сверкая лупоглазыми очками.

Любимая, всё в мире как с тобой:
провисли сливы и уже буреют.
Соседский кот выходит на разбой,
и серафимы ласточками реют.

Любимая, мы долго будем жить.
Потом умрём, но вместе и не скоро.
И скажем, где нас рядом положить –
там, где тебя зарыли, у забора.

* * *

Мы пойдём стране моей на силос,
на компост, на тучные корма...
Нет, Россия не перебесилась!
Нам бы – всё, и вдруг, и задарма.
И, больной болезнью нетерпенья
(как она – одна и та же кровь),
я воплю до сипа, до хрипенья,
что без нужды мне её любовь,
что хочу в ней быть не блудным сыном,
не хрычом с фамилией страны,
а хотя бы придорожным тыном
на припёке с левой стороны,
кочерыжкой-ивой при дороге...
Или, наконец, самим собой –
желчным, криворотым, колченогим,
но Россию спутавшим с судьбой!

* * *

Без нас решат литературоведы,
кому куда, когда и кто есть ху...
И наши бестолковые победы
окажутся, как прежде, на слуху.
Вон стали разновидностью наркоза,
но облегчают лишь от сих до сих
Набокова прозекторская проза
и Бродского патрицианский стих.
Простого хочется! Простого, словно время
в его раскладе возрастных полос.
Простого – чтобы вместе и со всеми,
чтоб сердце над строкой оборвалось.
Чтоб не уму, а непременно чувству,
чтоб слово не ходило королём,
учило состраданью, не искусству,
само себя разглядывая в нём.
Чтоб не казались так уныло голы,
косясь на отгремевшее «вчера»,
и катехизис петербургской школы,
и строфики голштинская муштра.

* * *

Вон Россия пашет и строгает,
и хлеба домашние печёт.
Сдержанно правителей ругает,
но всему записывает счёт.
А Москва в своей отдельной зоне
ходит цацей, сиськами тряся,
в привозном ворсинистом визоне,
из себя особенная вся.
Так ведь я, бродяжная столица,
знал тебя в баульные года!
И ещё мне долго будет сниться
трёхвокзальной площади орда,
мыльный дух и храпа кубатура,
мусоро;в правоохранный раж.
Пофорси покуда, девка-дура,
локотком промеривай метраж!
На тебе наряд цветками вышит...
Только знай: с восхода до темна
за твоей спиной молчит и дышит
всё тебе прощавшая страна.

* * *

Соловьиный сад.
А. Блок

У меня на родине
жук гудит в смородине.
У меня на родине –
стоны голубей.
Грачий грай над ивами.
Лопухи с крапивами.
У меня на родине
небо голубей.

Мне б туда, убогому,
на делянку Богову!

Мне б сидеть на облаке
дрыгая ногой,
чтобы челядь Богова,
от обилья многого,
мне кивала пейсами:
«Кушай, дорогой».

Посижу, покушаю –
то с медком, то с грушею.
Посижу, послушаю
родину мою.
Мухи с тараканами
водку пьют стаканами...
Хорошо-то, Господи,
у тебя в раю!

Жить да жить, не гориться,
с временем не ссориться...
Ну а как же родина –
соловьиный сад?
Девки в бане парятся,
старики не старятся.
Золотые яблоки
у окна висят...

Счастье – дело случая.
Мне досталось лучшее –
мне досталась родина.
Господи, прости!
Что-то быт не клеется
и не тех жалеется...
Ты меня у Редькина,
Господи, спусти.