Галина Умывакина

ГАЛИНА УМЫВАКИНА
(род. в 1946 г.)

ЛЮБОВЬ К РОДИНЕ

И смородины куст — тоже родина, брат,
и дорожная пыль, и полынь у дорог.
Что ж отводишь ты взгляд,
словно в чем виноват,
словно что-то ты мог, но в свой срок
не помог?
Да, с одной иль другой поглядишь стороны
и, куда ни свернешь, все вернешься сюда:
наше чувство страны —
в целом чувство вины,
в нашем чувстве любви что-то есть от стыда.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ 42-го ГОДА
Маме

Не плачь, мой маленький, прости,
хоть я не виновата.
Чужой солдат на снег и стынь
нас вытолкал из хаты.
Живой, ты плачешь, жалкий мой,
от холода и страха,
и стала мокрой под тобой
от холода рубаха.
Но если жив – он к нам идет
войны дорогой дальней
иль, раненый, кричит "Вперед!"
на койке госпитальной.
И пусть мы здесь с тобой сейчас
среди беды и смерти, —
для жизни, хоть и в страшный час,
понарождались дети.
Не плачь! Я плачу — не пою,
тебя дыханьем грею,
почти как памятник стою,
от горя каменею.

У ДОМА БУНИНА

Ах, окаянный век! – Добро, не в общей яме,
и цел, не разорен младенческий Ваш дом.
А так не все ль равно – в Воронеже, в Майами
иль где там? – повторять: у птицы есть гнездо.
В погибельной стране все та ж старуха косит
и промышляет век все в том же кураже.
А в садике у Вас горит такая осень,
что кажется: октябрь в последний раз уже.
На ладан дышит век, а так же правда колет
глаза, и тот же стыд нам снова души ест.
И что-то там звонят с окрестных колоколен!
И снова не понять – набат иль благовест.
Ах, окаянный век! Отходит – а поди же:
разбойничий замах, крутые номера...
Покойно ли, тепло ль Вам спится под Парижем,
легко ли вспоминать: у зверя есть нора?

РУССКИЕ ВОПРОСЫ

Над родимой землей, над Расеею,
(будет этому край или нет?)
лишь затянут: «А мы просо сеяли...»,
«А мы вытопчем!» — грянут в ответ.
Или вправду беспамятным лыком мы
шиты вкривь, на авось, абы как?
Или мало позора помыкали
по судилищам да кабакам?
Нас такими аршинами мерили,
задавали такого ума!
Иль по нраву батыи да берии,
иль по сердцу тюрьма и сума?
Не подначкою, так зуботычиной,
не доносом — рублем иль дубьем:
— «Ой, мы сеяли...» — «Эх, а мы вытопчем,
не хулой, так хвалою добьем!»
Ну, давай же, стращай, перебарщивай,
выдавай полной мерою впрок:
мы татарщине, царщине, барщине,
знать, не весь заплатили оброк?!
Нету удержа гульбищу русскому,
меры нет куражу, как ни кинь:
снова брата на брата науськивай
да на дыбу сестру волоки?!
Одесную еще не отслушали,
а ошуюю в лад завели.
Иль кровавую подать подушную
не собрали мы с нашей земли?
Или мало тут выжжено дочерна
да погублено жизни самой?..
Как ты, дитятко, родина, доченька,
еще веришь нам, Боже ты мой?!

***

Давай ещё немного погостим
у жизни, на родимой стороне,
что держит нас, как сеятель, в горсти
и жнёт, и забывает на стерне.
Зла не держи, не гневайся, не плачь,
не бойся и пощады не проси:
тут колыбель твою качал палач
и страж острожный на руках носил.
Кликушествовать брось – разуй глаза,
не причитай и душу не трави:
здесь птицы нас манили в небеса
и внуки вырастали из травы.
Нам в прошлое заказаны пути,
грядущее чем дальше, тем странней…
И всё ж давай покуда погостим
у жизни, на родимой стороне.