Морфлот гл. 5
Пришло время забрать сержантов из "учебки". Я решил отправиться туда сам. Выгоревшие за лето сопки, жаркий осенний день и прохладная ночь, знакомая дорога и ворота КПП. Словно не было этого года, пролетевшего с тех пор, как я покинул это место. Дневальный на тумбочке прокричал: "Сержанта на выход!" Навстречу мне вышел приятель из прошлого, из "зелёных", которого оставили служить здесь. Мы обнялись, как братья, и долго не могли разжать руки, так и шли по казарме вместе до знакомой двери с надписью "учебный класс". Ничего не изменилось с тех пор, всё на своих местах: и столы, и стулья, плакаты на стенах. В комнату влетел ещё один из моих прежних товарищей, мы обнялись. Ребята тут же накрыли на стол: чай, сахар кусочками, пряники, конфеты. Я достал из своего мешка две тельняшки в подарок. А потом привели молодых сержантов-морпехов. Вид у них был, наверное, такой же, как и у нас год назад. У одного на голове не было берета, в вещмешках не хватало кальсон и прочих мелочей. Утром я попрощался с ребятами, теперь уже навсегда. В дорогу они положили нам консервов, хлеба и прочего съестного. В пути я присматривался к ним, мне нужно было найти одного достойного, но пока картина не складывалась.
Дальше служба шла своим чередом и без особых радостей, но иногда они случались. Совсем забыл рассказать об одной из них. Летом я находил причину выйти за пределы части, брал матросов, и мы отправлялись на море-океан. Вода была прекрасная, тёплая, с баржи, затопленной неподалеку, я нырял в воду. Мы загорали и немного отдыхали, хотя это было и нечасто, но было. Ещё из развлечений у нас было написание писем. Матросы не любят писать домой, поэтому приходилось их заставлять. Письмами родителям мы не ограничивались, и теперь все "молодые" написали своим сёстрам и подружкам письма с просьбами познакомить своих друзей, нас, с подружками. Возможно, молодые и не любили нас, и мы не были им друзьями, но они это делали. Так как я теперь был свободен от обязательств любить одну, я начал переписываться сразу с несколькими девушками, этим же занимались и мои друзья. У нас вылилось это занятие в соревнование, кому больше пришлют писем. Кто победил на этом писательско-сочинительском поприще, озвучивать не буду.
Были и плохие моменты в нашей жизни. Бичом на втором году службы стали вши. Видимо, из прачечной стали привозить не пропаренные, как подложено, чистые вещи, тельняшки и кальсоны. Конечно, мы пытались делать это сами утюгами и прочими подручными средствами, но это получалось плохо. В то время каждый из нас носил на себе паразитов. Им было без разницы, на ком селиться: на молодом матросе или на "дембеле". К новому году, кажется, мы справились с этой напастью. Были в нашей части и самоходы, и пьянство, и бегуны, но с этими негативными явлениями помогала справляться гауптвахта. Громогласным голосом на плацу вещал замкомандира полка о содеянном. Особенно смешно было, когда это происходило вечером: пьяного матроса отчитывал перед строем подвыпивший командир. Может, всё это было и не так, не пил он вовсе, но нам казалось, что он был в подвыпившем состоянии.
К этому времени Брыкалин получил звание "старший лейтенант". Вы бы посмотрели на него! Он ходил, словно павлин в брачный период. О присвоении мне очередного звания, о котором часто напоминал начальник штаба, можно было забыть. Павлин ненавидел меня непонятной ненавистью и не понимал вовсе, что в досрочном присвоении ему звания была и моя заслуга. В конце концов, вопрос этот был решён самим начальником штаба, и на моих погонах заблестела золотом одна длинная широкая полоса - я стал старшиной Реактивной батареи и по званию, и по должности. До приказа осталось сто дней, потом пятьдесят, и вот он - долгожданный Приказ о демобилизации от 26 марта 1986 года. Служить мне оставалось один месяц и три дня. В тот последний для меня день службы светило солнце, птицы пели свои весенние песни, а настроение у меня было непонятное: было грустно, я прощался со своей частью, прошёлся по знакомым дорогам, вышел на плац. Разные чувства терзали мою душу: она ликовала и плакала одновременно. По дороге к КПП, где было наше последнее построение, я встретил подполковника Кондратенко, своего начальника штаба, торжественно приложил руку голове, как того требовал Устав воинской службы. Он подозвал меня к себе, поблагодарил за службу и, пожав руку, спросил: "Может, надумаешь поступать в школу мичманов?" Я ответил: "Нет". Тогда мне казалось, что я сделал правильный выбор. Он отправился по своим делам, а я присоединился к своим товарищам-дембелям. Мы выстроились в две шеренги и двинулись в путь домой.
Свидетельство о публикации №122010601429
Пришло время забрать сержантов из "учебки". Я решил отправиться туда сам. Выгоревшие за лето сопки, жаркий осенний день и прохладная ночь, знакомая дорога и ворота КПП. Словно не было этого года, пролетевшего с тех пор, как я покинул это место. Дневальный на тумбочке прокричал: "Сержанта на выход!" Навстречу мне вышел приятель из прошлого, из "зелёных", которого оставили служить здесь. Мы обнялись, как братья, и долго не могли разжать руки, так и шли по казарме вместе до знакомой двери с надписью "учебный класс". Ничего не изменилось с тех пор, всё на своих местах: и столы, и стулья, плакаты на стенах. В комнату влетел ещё один из моих прежних товарищей, мы обнялись. Ребята тут же накрыли на стол: чай, сахар кусочками, пряники, конфеты. Я достал из своего мешка две тельняшки в подарок. А потом привели молодых сержантов-морпехов. Вид у них был, наверное, такой же, как и у нас год назад. У одного на голове не было берета, в вещмешках не хватало кальсон и прочих мелочей. Утром я попрощался с ребятами, теперь уже навсегда. В дорогу они положили нам консервов, хлеба и прочего съестного. В пути я присматривался к ним, мне нужно было найти одного достойного, но пока картина не складывалась.
Дальше служба шла своим чередом и без особых радостей, но иногда они случались. Совсем забыл рассказать об одной из них. Летом я находил причину выйти за пределы части, брал матросов, и мы отправлялись на море-океан. Вода была прекрасная, тёплая, с баржи, затопленной неподалеку, я нырял в воду. Мы загорали и немного отдыхали, хотя это было и нечасто, но было. Ещё из развлечений у нас было написание писем. Матросы не любят писать домой, поэтому приходилось их заставлять. Письмами родителям мы не ограничивались, и теперь все "молодые" написали своим сёстрам и подружкам письма с просьбами познакомить своих друзей, нас, с подружками. Возможно, молодые и не любили нас, и мы не были им друзьями, но они это делали. Так как я теперь был свободен от обязательств любить одну, я начал переписываться сразу с несколькими девушками, этим же занимались и мои друзья. У нас вылилось это занятие в соревнование, кому больше пришлют писем. Кто победил на этом писательско-сочинительском поприще, озвучивать не буду.
Были и плохие моменты в нашей жизни. Бичом на втором году службы стали вши. Видимо, из прачечной стали привозить не пропаренные, как подложено, чистые вещи, тельняшки и кальсоны. Конечно, мы пытались делать это сами утюгами и прочими подручными средствами, но это получалось плохо. В то время каждый из нас носил на себе паразитов. Им было без разницы, на ком селиться: на молодом матросе или на "дембеле". К новому году, кажется, мы справились с этой напастью. Были в нашей части и самоходы, и пьянство, и бегуны, но с этими негативными явлениями помогала справляться гауптвахта. Громогласным голосом на плацу вещал замкомандира полка о содеянном. Особенно смешно было, когда это происходило вечером: пьяного матроса отчитывал перед строем подвыпивший командир. Может, всё это было и не так, не пил он вовсе, но нам казалось, что он был в подвыпившем состоянии.
К этому времени Брыкалин получил звание "старший лейтенант". Вы бы посмотрели на него! Он ходил, словно павлин в брачный период. О присвоении мне очередного звания, о котором часто напоминал начальник штаба, можно было забыть. Павлин ненавидел меня непонятной ненавистью и не понимал вовсе, что в досрочном присвоении ему звания была и моя заслуга. В конце концов, вопрос этот был решён самим начальником штаба, и на моих погонах заблестела золотом одна длинная широкая полоса - я стал старшиной Реактивной батареи и по званию, и по должности. До приказа осталось сто дней, потом пятьдесят, и вот он - долгожданный Приказ о демобилизации от 26 марта 1986 года. Служить мне оставалось один месяц и три дня. В тот последний для меня день службы светило солнце, птицы пели свои весенние песни, а настроение у меня было непонятное: было грустно, я прощался со своей частью, прошёлся по знакомым дорогам, вышел на плац. Разные чувства терзали мою душу: она ликовала и плакала одновременно. По дороге к КПП, где было наше последнее построение, я встретил подполковника Кондратенко, своего начальника штаба, торжественно приложил руку голове, как того требовал Устав воинской службы. Он подозвал меня к себе, поблагодарил за службу и, пожав руку, спросил: "Может, надумаешь поступать в школу мичманов?" Я ответил: "Нет". Тогда мне казалось, что я сделал правильный выбор. Он отправился по своим делам, а я присоединился к своим товарищам-дембелям. Мы выстроились в две шеренги и двинулись в путь домой.
Елена Чернова1 10.01.2022 07:29 Заявить о нарушении