Морфлот гл. 5

Наступившая осень принесла перемены в мою жизнь и в жизнь батареи. Нашего комбата перевели к миномётчикам, этот перевод был явным понижением. Почему так случилось, я не понимал: по всем показателям мы были на высоте. Вместо капитана Стрельникова, который хотел наградить меня медалью, на должность командира батареи назначили лейтенанта Брыкалина, служившего командиром взвода. Молодой командир начал качать свои права. По возрасту он был чуть старше меня, ему было сложно в плане управления мной, да и батареей тоже. Амбиций у него было много, а опыта общения с матросами не было совсем. Пытаясь всех "построить", он достигал обратного результата в виде нашего презрения. Вместо союзника в моём лице он обрёл противника. Видимо, совсем не понимал, что не от него зависит состояние, и духовное, и физическое, и моральное. Не от его приказов и бесконечных построений, а от работы старшины. Он постоянно выискивал поводы, чтобы придраться к моей работе, но никогда их не находил, лишь устав был брешью в моей обороне. Не мог я заставить матросов казахов и узбеков выучить Устав наизусть. Да и с украинцами были проблемы: некоторые и по-русски разговаривать не умели. Полк у нас был многонациональный, многие были уроженцами из Азиатских республик, того требовали постоянные боевые дежурства у берегов дружественных нам стран, расположенных у экватора. К тому времени у нас сложился свой коллектив из двух артиллерийских подразделений. Он состоял из украинца Виктора Вольфа, таджика Назарова, русского Сергея Шавина, меня и ещё пары ребят. Все они были младше меня по званию и по должности, но вечерами это не было важным. Полтора года службы сблизили нас, мы ели из одной посуды, делились содержимым посылок из дома, своими горестями и радостями. Язык и национальность не имели значения.
Пришло время забрать сержантов из "учебки". Я решил отправиться туда сам. Выгоревшие за лето сопки, жаркий осенний день и прохладная ночь, знакомая дорога и ворота КПП. Словно не было этого года, пролетевшего с тех пор, как я покинул это место. Дневальный на тумбочке прокричал: "Сержанта на выход!" Навстречу мне вышел приятель из прошлого, из "зелёных", которого оставили служить здесь. Мы обнялись, как братья, и долго не могли разжать руки, так и шли по казарме вместе до знакомой двери с надписью "учебный класс". Ничего не изменилось с тех пор, всё на своих местах: и столы, и стулья, плакаты на стенах. В комнату влетел ещё один из моих прежних товарищей, мы обнялись. Ребята тут же накрыли на стол: чай, сахар кусочками, пряники, конфеты. Я достал из своего мешка две тельняшки в подарок. А потом привели молодых сержантов-морпехов. Вид у них был, наверное, такой же, как и у нас год назад. У одного на голове не было берета, в вещмешках не хватало кальсон и прочих мелочей. Утром я попрощался с ребятами, теперь уже навсегда. В дорогу они положили нам консервов, хлеба и прочего съестного. В пути я присматривался к ним, мне нужно было найти одного достойного, но пока картина не складывалась.
Дальше служба шла своим чередом и без особых радостей, но иногда они случались. Совсем забыл рассказать об одной из них. Летом я находил причину выйти за пределы части, брал матросов, и мы отправлялись на море-океан. Вода была прекрасная, тёплая, с баржи, затопленной неподалеку, я нырял в воду. Мы загорали и немного отдыхали, хотя это было и нечасто, но было. Ещё из развлечений у нас было написание писем. Матросы не любят писать домой, поэтому приходилось их заставлять. Письмами родителям мы не ограничивались, и теперь все "молодые" написали своим сёстрам и подружкам письма с просьбами познакомить своих друзей, нас, с подружками. Возможно, молодые и не любили нас, и мы не были им друзьями, но они это делали. Так как я теперь был свободен от обязательств любить одну, я начал переписываться сразу с несколькими девушками, этим же занимались и мои друзья. У нас вылилось это занятие в соревнование, кому больше пришлют писем. Кто победил на этом писательско-сочинительском поприще, озвучивать не буду.
Были и плохие моменты в нашей жизни. Бичом на втором году службы стали вши. Видимо, из прачечной стали привозить не пропаренные, как подложено, чистые вещи, тельняшки и кальсоны. Конечно, мы пытались делать это сами утюгами и прочими подручными средствами, но это получалось плохо. В то время каждый из нас носил на себе паразитов. Им было без разницы, на ком селиться: на молодом матросе или на "дембеле". К новому году, кажется, мы справились с этой напастью. Были в нашей части и самоходы, и пьянство, и бегуны, но с этими негативными явлениями помогала справляться гауптвахта. Громогласным голосом на плацу вещал замкомандира полка о содеянном. Особенно смешно было, когда это происходило вечером: пьяного матроса отчитывал перед строем подвыпивший командир. Может, всё это было и не так, не пил он вовсе, но нам казалось, что он был в подвыпившем состоянии.
К этому времени Брыкалин получил звание "старший лейтенант". Вы бы посмотрели на него! Он ходил, словно павлин в брачный период. О присвоении мне очередного звания, о котором часто напоминал начальник штаба, можно было забыть. Павлин ненавидел меня непонятной ненавистью и не понимал вовсе, что в досрочном присвоении ему звания была и моя заслуга. В конце концов, вопрос этот был решён самим начальником штаба, и на моих погонах заблестела золотом одна длинная широкая полоса - я стал старшиной Реактивной батареи и по званию, и по должности. До приказа осталось сто дней, потом пятьдесят, и вот он - долгожданный Приказ о демобилизации от 26 марта 1986 года. Служить мне оставалось один месяц и три дня. В тот последний для меня день службы светило солнце, птицы пели свои весенние песни, а настроение у меня было непонятное: было грустно, я прощался со своей частью, прошёлся по знакомым дорогам, вышел на плац. Разные чувства терзали мою душу: она ликовала и плакала одновременно. По дороге к КПП, где было наше последнее построение, я встретил подполковника Кондратенко, своего начальника штаба, торжественно приложил руку голове, как того требовал Устав воинской службы. Он подозвал меня к себе, поблагодарил за службу и, пожав руку, спросил: "Может, надумаешь поступать в школу мичманов?" Я ответил: "Нет". Тогда мне казалось, что я сделал правильный выбор. Он отправился по своим делам, а я присоединился к своим товарищам-дембелям. Мы выстроились в две шеренги и двинулись в путь домой.


Рецензии
Наступившая осень принесла перемены в мою жизнь и в жизнь батареи. Нашего комбата перевели к миномётчикам, этот перевод был явным понижением. Почему так случилось, я не понимал: по всем показателям мы были на высоте. Вместо капитана Стрельникова, который хотел наградить меня медалью, на должность командира батареи назначили лейтенанта Брыкалина, служившего командиром взвода. Молодой командир начал качать свои права. По возрасту он был чуть старше меня, ему было сложно в плане управления мной, да и батареей тоже. Амбиций у него было много, а опыта общения с матросами не было совсем. Пытаясь всех "построить", он достигал обратного результата в виде нашего презрения. Вместо союзника в моём лице он обрёл противника. Видимо, совсем не понимал, что не от него зависит состояние, и духовное, и физическое, и моральное. Не от его приказов и бесконечных построений, а от работы старшины. Он постоянно выискивал поводы, чтобы придраться к моей работе, но никогда их не находил, лишь устав был брешью в моей обороне. Не мог я заставить матросов казахов и узбеков выучить Устав наизусть. Да и с украинцами были проблемы: некоторые и по-русски разговаривать не умели. Полк у нас был многонациональный, многие были уроженцами из Азиатских республик, того требовали постоянные боевые дежурства у берегов дружественных нам стран, расположенных у экватора. К тому времени у нас сложился свой коллектив из двух артиллерийских подразделений. Он состоял из украинца Виктора Вольфа, таджика Назарова, русского Сергея Шавина, меня и ещё пары ребят. Все они были младше меня по званию и по должности, но вечерами это не было важным. Полтора года службы сблизили нас, мы ели из одной посуды, делились содержимым посылок из дома, своими горестями и радостями. Язык и национальность не имели значения.
Пришло время забрать сержантов из "учебки". Я решил отправиться туда сам. Выгоревшие за лето сопки, жаркий осенний день и прохладная ночь, знакомая дорога и ворота КПП. Словно не было этого года, пролетевшего с тех пор, как я покинул это место. Дневальный на тумбочке прокричал: "Сержанта на выход!" Навстречу мне вышел приятель из прошлого, из "зелёных", которого оставили служить здесь. Мы обнялись, как братья, и долго не могли разжать руки, так и шли по казарме вместе до знакомой двери с надписью "учебный класс". Ничего не изменилось с тех пор, всё на своих местах: и столы, и стулья, плакаты на стенах. В комнату влетел ещё один из моих прежних товарищей, мы обнялись. Ребята тут же накрыли на стол: чай, сахар кусочками, пряники, конфеты. Я достал из своего мешка две тельняшки в подарок. А потом привели молодых сержантов-морпехов. Вид у них был, наверное, такой же, как и у нас год назад. У одного на голове не было берета, в вещмешках не хватало кальсон и прочих мелочей. Утром я попрощался с ребятами, теперь уже навсегда. В дорогу они положили нам консервов, хлеба и прочего съестного. В пути я присматривался к ним, мне нужно было найти одного достойного, но пока картина не складывалась.
Дальше служба шла своим чередом и без особых радостей, но иногда они случались. Совсем забыл рассказать об одной из них. Летом я находил причину выйти за пределы части, брал матросов, и мы отправлялись на море-океан. Вода была прекрасная, тёплая, с баржи, затопленной неподалеку, я нырял в воду. Мы загорали и немного отдыхали, хотя это было и нечасто, но было. Ещё из развлечений у нас было написание писем. Матросы не любят писать домой, поэтому приходилось их заставлять. Письмами родителям мы не ограничивались, и теперь все "молодые" написали своим сёстрам и подружкам письма с просьбами познакомить своих друзей, нас, с подружками. Возможно, молодые и не любили нас, и мы не были им друзьями, но они это делали. Так как я теперь был свободен от обязательств любить одну, я начал переписываться сразу с несколькими девушками, этим же занимались и мои друзья. У нас вылилось это занятие в соревнование, кому больше пришлют писем. Кто победил на этом писательско-сочинительском поприще, озвучивать не буду.
Были и плохие моменты в нашей жизни. Бичом на втором году службы стали вши. Видимо, из прачечной стали привозить не пропаренные, как подложено, чистые вещи, тельняшки и кальсоны. Конечно, мы пытались делать это сами утюгами и прочими подручными средствами, но это получалось плохо. В то время каждый из нас носил на себе паразитов. Им было без разницы, на ком селиться: на молодом матросе или на "дембеле". К новому году, кажется, мы справились с этой напастью. Были в нашей части и самоходы, и пьянство, и бегуны, но с этими негативными явлениями помогала справляться гауптвахта. Громогласным голосом на плацу вещал замкомандира полка о содеянном. Особенно смешно было, когда это происходило вечером: пьяного матроса отчитывал перед строем подвыпивший командир. Может, всё это было и не так, не пил он вовсе, но нам казалось, что он был в подвыпившем состоянии.
К этому времени Брыкалин получил звание "старший лейтенант". Вы бы посмотрели на него! Он ходил, словно павлин в брачный период. О присвоении мне очередного звания, о котором часто напоминал начальник штаба, можно было забыть. Павлин ненавидел меня непонятной ненавистью и не понимал вовсе, что в досрочном присвоении ему звания была и моя заслуга. В конце концов, вопрос этот был решён самим начальником штаба, и на моих погонах заблестела золотом одна длинная широкая полоса - я стал старшиной Реактивной батареи и по званию, и по должности. До приказа осталось сто дней, потом пятьдесят, и вот он - долгожданный Приказ о демобилизации от 26 марта 1986 года. Служить мне оставалось один месяц и три дня. В тот последний для меня день службы светило солнце, птицы пели свои весенние песни, а настроение у меня было непонятное: было грустно, я прощался со своей частью, прошёлся по знакомым дорогам, вышел на плац. Разные чувства терзали мою душу: она ликовала и плакала одновременно. По дороге к КПП, где было наше последнее построение, я встретил подполковника Кондратенко, своего начальника штаба, торжественно приложил руку голове, как того требовал Устав воинской службы. Он подозвал меня к себе, поблагодарил за службу и, пожав руку, спросил: "Может, надумаешь поступать в школу мичманов?" Я ответил: "Нет". Тогда мне казалось, что я сделал правильный выбор. Он отправился по своим делам, а я присоединился к своим товарищам-дембелям. Мы выстроились в две шеренги и двинулись в путь домой.

Елена Чернова1   10.01.2022 07:29     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.