Вскоре лицо моё стало нормальным, доктор на последнем осмотре сказал, что мне очень повезло, и выписал меня из госпиталя. Вернувшись в часть, обнаружил перемены: у сержантов не было такой дикости в глазах, их ремни с меньшей скоростью рассекали воздух на подъёмах, мне без соблюдения "традиций" отдали накопившиеся за две недели письма. Мучил лишь голод, в госпитале так же, как и в части, кормили плохо. Однажды наш взвод отправили в наряд по столовой. Перемыв всю посуду, вычистив столы, отдраив полы, мы получили от повара по целому котелку пшённой каши. В это время каждому из нас выдали по котелку, так как дизентерия продолжала зверствовать. Чтобы избежать её распространение, командование приняло такое решение. Однако в столовой есть нам не разрешили, потому как за такое своеволие повар мог схлопотать наказание. Впервые за два с половиной месяца мы наелись. Как в нас влезло такое количество каши, я не помню. Разговаривать о том, что случилось с Акуленко, никто не хотел, да и сведения были скудные. Поговаривали, что он, пьяный, задохнулся выхлопными газами в машине, да и вспоминать-то его вовсе не хотелось.
Ещё один месяц службы прошёл более-менее спокойно Один из сержантов назначал меня в наряды, но не заставлял тягать "машку", а велел убираться в комнате политзанятий. Дело это было плёвое - протереть пыль со столов и подоконников, разобрать бардак на полках и помыть полы. В один из таких нарядов, а их я получал часто, так как "мореманы", по мнению "зелёных", должны меньше спать, на столе я увидел открытую коробку с сахаром и стакан недопитого чая. Стакан я вымыл, смахнул со стола крошки и съел кусочек сахара. Белые кубики были так соблазнительны, что я не смог справиться с собой, не удержался и впервые в жизни взял чужое без спросу. С этого раза сержант постоянно оставлял на столе коробочку сахара, из которой я брал по два кубика, чтобы не было заметно. Лишь позже я понял, что делал он это специально: у него был добрый взгляд и светлая душа.
В ноябре вышел приказ о присвоении нам званий "младший сержант". Всем было велено отправиться в "чапок", купить золотые полосочки ткани и нашить по две лычки на погоны. С этих пор сержанты ослабили своё рвение сделать из нас людей: теперь и мы были сержантами младшего звена, но дисциплину никто не отменял, лишь ремни по утрам перестали ходить по нашим спинам, да по стадиону в противогазах мы больше не бегали. Начался период ожидания, когда за нами приедут представители наших частей. Когда половина наших товарищей из полка разъехались, нас, "мореманов", срочно собрали в том самом кабинете, который часто доводилось убирать. За столом сидел морпех в окружении зелёных сержантов, что-то рассказывал им, они рассказывали ему о своей службе, было видно, что они знакомы. Доложив по форме о прибытии, мы, четыре младших сержанта, предстали перед тем, с которым вскоре должны были отправиться в свою часть. Улыбки слетели с уст сидевших за столом. Осмотрев нас беглым взглядом, морпех сказал, чтобы через 10 минут мы стояли перед ним в полном обмундировании и с вещмешками. То, каким тоном это было сказано, говорило о многом: на то были причины. Мы разбежались для сборов.
Мы снова выстроились в шеренгу перед сержантами. На двоих не было ремней с якорем, третий сохранил бляху, но ремень был не кожаный, а солдатский, из дерматина, у кого-то не оказалось тельняшки, голову одного из нас покрывал не чёрный берет, а пилотка, наши сапоги представляли жалкое зрелище. На мне был берет, тельняшка латанная- перелатанная, чёрная форма чистая и не рваная, морской ремень и вещмешок. Сержант грозно посмотрел на нас и отметил: "Ну что за вид!"
Пока мы ехали в поезде, мечтали, о том, как мы будем служить в своей части, как нас хорошо встретят, ведь теперь мы не матросы, а сержанты, пусть и младшие. Говорили о том, что мы не будем сволочами, какими были наши сержанты в "учебке", ведь мы прошли через многое и не хотим быть подобными им.
Солнечным днём конца ноября мы возвратились в свой полк, в казарме нас встретил командир батареи и те, с кем нам предстояло служить дальше. Прошла неделя, а мы, словно простые матросы, драили палубу в коридорах и комнатах, штопали тельняшки, маршировали по плацу - ничего не изменилось, мечты наши о хорошем будущем угасали с каждым новым днём.
Но настал час "Х", нас, прибывших из учебного полка, выстроили перед командиром батареи и старшиной. На двоих старшина указал сразу и сказал командиру: "Эти - нет". Им велели выйти из "каптёрки", именно там мы и находились. В комнате нас осталось четверо: комбат, старшина, я и младший сержант Залялетдинов, с которым мы подружились за эти месяцы. Комбат задавал нам вопросы, мы отвечали, потом беседовали с нами по одному. Нас снова собрали вместе, всех четверых. Комбат назвал мою фамилию и велел выйти из строя. Я стоял перед ним, старшиной, позади стояли мои товарищи. Комбат объявил, что приказом командира полка младший сержант Б.О. назначается на должность старшины батареи вместо демобилизующегося вскоре старшины, и велел принимать дела. Мы остались вдвоём со старшиной в каптёрке, он указал на ящики с обмундированием, достал перечень полагающегося на каждого матроса, книгу из оружейной комнаты, книгу учёта инвентаря и прочее, положил на стол ключи и дал три дня срока на ревизию. Я был ошарашен произошедшим, пока ещё не мог понять масштабов ответственности, взваленной на мои плечи.
С этого дня в глазах моего друга Залялетдинова появилась маленькая тень ненависти, а из разговоров исчезла доверительность. Дружба закончилась: по его мнению, занять место старшины должен был он. В период ревизии я был освобождён от службы, разводов и построений. Через неделю в каптёрке состоялось подписание актов приёма-передачи обмундирования, оружия и прочего инвентаря. Выглядело это так: старшина сунул мне в руки акты и велел подписывать, комбат сидел за столом и наблюдал за нами. Я сказал, что, согласно ревизии, обнаружены недостачи, они были столь велики, что я не могу подписать эти бумаги. Комбат спросил:" Чего не хватает?" По моим подсчётам, из того, что было выдано и полагалось личному составу, в наличии всего лишь одна треть, а также нет кроватей, матрасов, одеял и прочего, лишь в оружейной комнате все было согласно описи. Комбат посмотрел на старшину, потом на меня и заявил:" Подписывай, ты справишься".
Морфлот гл 2
© Copyright: Сафал Коруурпати, 2022
Свидетельство о публикации №122010401148
Свидетельство о публикации №122010401148
Рецензии
Вскоре лицо моё стало нормальным, доктор на последнем осмотре сказал, что мне очень повезло, и выписал меня из госпиталя. Вернувшись в часть, обнаружил перемены: у сержантов не было такой дикости в глазах, их ремни с меньшей скоростью рассекали воздух на подъёмах, мне без соблюдения "традиций" отдали накопившиеся за две недели письма. Мучил лишь голод, в госпитале так же, как и в части, кормили плохо. Однажды наш взвод отправили в наряд по столовой. Перемыв всю посуду, вычистив столы, отдраив полы, мы получили от повара по целому котелку пшённой каши. В это время каждому из нас выдали по котелку, так как дизентерия продолжала зверствовать. Чтобы избежать её распространение, командование приняло такое решение. Однако в столовой есть нам не разрешили, потому как за такое своеволие повар мог схлопотать наказание. Впервые за два с половиной месяца мы наелись. Как в нас влезло такое количество каши, я не помню. Разговаривать о том, что случилось с Акуленко, никто не хотел, да и сведения были скудные. Поговаривали, что он, пьяный, задохнулся выхлопными газами в машине, да и вспоминать-то его вовсе не хотелось.
Ещё один месяц службы прошёл более-менее спокойно Один из сержантов назначал меня в наряды, но не заставлял тягать "машку", а велел убираться в комнате политзанятий. Дело это было плёвое - протереть пыль со столов и подоконников, разобрать бардак на полках и помыть полы. В один из таких нарядов, а их я получал часто, так как "мореманы", по мнению "зелёных", должны меньше спать, на столе я увидел открытую коробку с сахаром и стакан недопитого чая. Стакан я вымыл, смахнул со стола крошки и съел кусочек сахара. Белые кубики были так соблазнительны, что я не смог справиться с собой, не удержался и впервые в жизни взял чужое без спросу. С этого раза сержант постоянно оставлял на столе коробочку сахара, из которой я брал по два кубика, чтобы не было заметно. Лишь позже я понял, что делал он это специально: у него был добрый взгляд и светлая душа.
В ноябре вышел приказ о присвоении нам званий "младший сержант". Всем было велено отправиться в "чапок", купить золотые полосочки ткани и нашить по две лычки на погоны. С этих пор сержанты ослабили своё рвение сделать из нас людей: теперь и мы были сержантами младшего звена, но дисциплину никто не отменял, лишь ремни по утрам перестали ходить по нашим спинам, да по стадиону в противогазах мы больше не бегали. Начался период ожидания, когда за нами приедут представители наших частей. Когда половина наших товарищей из полка разъехались, нас, "мореманов", срочно собрали в том самом кабинете, который часто доводилось убирать. За столом сидел морпех в окружении зелёных сержантов, что-то рассказывал им, они рассказывали ему о своей службе, было видно, что они знакомы. Доложив по форме о прибытии, мы, четыре младших сержанта, предстали перед тем, с которым вскоре должны были отправиться в свою часть. Улыбки слетели с уст сидевших за столом. Осмотрев нас беглым взглядом, морпех сказал, чтобы через 10 минут мы стояли перед ним в полном обмундировании и с вещмешками. То, каким тоном это было сказано, говорило о многом: на то были причины. Мы разбежались для сборов.
Мы снова выстроились в шеренгу перед сержантами. На двоих не было ремней с якорем, третий сохранил бляху, но ремень был не кожаный, а солдатский, из дерматина, у кого-то не оказалось тельняшки, голову одного из нас покрывал не чёрный берет, а пилотка, наши сапоги представляли жалкое зрелище. На мне был берет, тельняшка латанная- перелатанная, чёрная форма чистая и не рваная, морской ремень и вещмешок. Сержант грозно посмотрел на нас и отметил: "Ну что за вид!"
Пока мы ехали в поезде, мечтали, о том, как мы будем служить в своей части, как нас хорошо встретят, ведь теперь мы не матросы, а сержанты, пусть и младшие. Говорили о том, что мы не будем сволочами, какими были наши сержанты в "учебке", ведь мы прошли через многое и не хотим быть подобными им.
Солнечным днём конца ноября мы возвратились в свой полк, в казарме нас встретил командир батареи и те, с кем нам предстояло служить дальше. Прошла неделя, а мы, словно простые матросы, драили палубу в коридорах и комнатах, штопали тельняшки, маршировали по плацу - ничего не изменилось, мечты наши о хорошем будущем угасали с каждым новым днём.
Но настал час "Х", нас, прибывших из учебного полка, выстроили перед командиром батареи и старшиной. На двоих старшина указал сразу и сказал командиру: "Эти - нет". Им велели выйти из "каптёрки", именно там мы и находились. В комнате нас осталось четверо: комбат, старшина, я и младший сержант Залялетдинов, с которым мы подружились за эти месяцы. Комбат задавал нам вопросы, мы отвечали, потом беседовали с нами по одному. Нас снова собрали вместе, всех четверых. Комбат назвал мою фамилию и велел выйти из строя. Я стоял перед ним, старшиной, позади стояли мои товарищи. Комбат объявил, что приказом командира полка младший сержант Б.О. назначается на должность старшины батареи вместо демобилизующегося вскоре старшины, и велел принимать дела. Мы остались вдвоём со старшиной в каптёрке, он указал на ящики с обмундированием, достал перечень полагающегося на каждого матроса, книгу из оружейной комнаты, книгу учёта инвентаря и прочее, положил на стол ключи и дал три дня срока на ревизию. Я был ошарашен произошедшим, пока ещё не мог понять масштабов ответственности, взваленной на мои плечи.
С этого дня в глазах моего друга Залялетдинова появилась маленькая тень ненависти, а из разговоров исчезла доверительность. Дружба закончилась: по его мнению, занять место старшины должен был он. В период ревизии я был освобождён от службы, разводов и построений. Через неделю в каптёрке состоялось подписание актов приёма-передачи обмундирования, оружия и прочего инвентаря. Выглядело это так: старшина сунул мне в руки акты и велел подписывать, комбат сидел за столом и наблюдал за нами. Я сказал, что, согласно ревизии, обнаружены недостачи, они были столь велики, что я не могу подписать эти бумаги. Комбат спросил:" Чего не хватает?" По моим подсчётам, из того, что было выдано и полагалось личному составу, в наличии всего лишь одна треть, а также нет кроватей, матрасов, одеял и прочего, лишь в оружейной комнате все было согласно описи. Комбат посмотрел на старшину, потом на меня и заявил:" Подписывай, ты справишься".
Елена Чернова1 04.01.2022 12:35 • Заявить о нарушении
Ещё один месяц службы прошёл более-менее спокойно Один из сержантов назначал меня в наряды, но не заставлял тягать "машку", а велел убираться в комнате политзанятий. Дело это было плёвое - протереть пыль со столов и подоконников, разобрать бардак на полках и помыть полы. В один из таких нарядов, а их я получал часто, так как "мореманы", по мнению "зелёных", должны меньше спать, на столе я увидел открытую коробку с сахаром и стакан недопитого чая. Стакан я вымыл, смахнул со стола крошки и съел кусочек сахара. Белые кубики были так соблазнительны, что я не смог справиться с собой, не удержался и впервые в жизни взял чужое без спросу. С этого раза сержант постоянно оставлял на столе коробочку сахара, из которой я брал по два кубика, чтобы не было заметно. Лишь позже я понял, что делал он это специально: у него был добрый взгляд и светлая душа.
В ноябре вышел приказ о присвоении нам званий "младший сержант". Всем было велено отправиться в "чапок", купить золотые полосочки ткани и нашить по две лычки на погоны. С этих пор сержанты ослабили своё рвение сделать из нас людей: теперь и мы были сержантами младшего звена, но дисциплину никто не отменял, лишь ремни по утрам перестали ходить по нашим спинам, да по стадиону в противогазах мы больше не бегали. Начался период ожидания, когда за нами приедут представители наших частей. Когда половина наших товарищей из полка разъехались, нас, "мореманов", срочно собрали в том самом кабинете, который часто доводилось убирать. За столом сидел морпех в окружении зелёных сержантов, что-то рассказывал им, они рассказывали ему о своей службе, было видно, что они знакомы. Доложив по форме о прибытии, мы, четыре младших сержанта, предстали перед тем, с которым вскоре должны были отправиться в свою часть. Улыбки слетели с уст сидевших за столом. Осмотрев нас беглым взглядом, морпех сказал, чтобы через 10 минут мы стояли перед ним в полном обмундировании и с вещмешками. То, каким тоном это было сказано, говорило о многом: на то были причины. Мы разбежались для сборов.
Мы снова выстроились в шеренгу перед сержантами. На двоих не было ремней с якорем, третий сохранил бляху, но ремень был не кожаный, а солдатский, из дерматина, у кого-то не оказалось тельняшки, голову одного из нас покрывал не чёрный берет, а пилотка, наши сапоги представляли жалкое зрелище. На мне был берет, тельняшка латанная- перелатанная, чёрная форма чистая и не рваная, морской ремень и вещмешок. Сержант грозно посмотрел на нас и отметил: "Ну что за вид!"
Пока мы ехали в поезде, мечтали, о том, как мы будем служить в своей части, как нас хорошо встретят, ведь теперь мы не матросы, а сержанты, пусть и младшие. Говорили о том, что мы не будем сволочами, какими были наши сержанты в "учебке", ведь мы прошли через многое и не хотим быть подобными им.
Солнечным днём конца ноября мы возвратились в свой полк, в казарме нас встретил командир батареи и те, с кем нам предстояло служить дальше. Прошла неделя, а мы, словно простые матросы, драили палубу в коридорах и комнатах, штопали тельняшки, маршировали по плацу - ничего не изменилось, мечты наши о хорошем будущем угасали с каждым новым днём.
Но настал час "Х", нас, прибывших из учебного полка, выстроили перед командиром батареи и старшиной. На двоих старшина указал сразу и сказал командиру: "Эти - нет". Им велели выйти из "каптёрки", именно там мы и находились. В комнате нас осталось четверо: комбат, старшина, я и младший сержант Залялетдинов, с которым мы подружились за эти месяцы. Комбат задавал нам вопросы, мы отвечали, потом беседовали с нами по одному. Нас снова собрали вместе, всех четверых. Комбат назвал мою фамилию и велел выйти из строя. Я стоял перед ним, старшиной, позади стояли мои товарищи. Комбат объявил, что приказом командира полка младший сержант Б.О. назначается на должность старшины батареи вместо демобилизующегося вскоре старшины, и велел принимать дела. Мы остались вдвоём со старшиной в каптёрке, он указал на ящики с обмундированием, достал перечень полагающегося на каждого матроса, книгу из оружейной комнаты, книгу учёта инвентаря и прочее, положил на стол ключи и дал три дня срока на ревизию. Я был ошарашен произошедшим, пока ещё не мог понять масштабов ответственности, взваленной на мои плечи.
С этого дня в глазах моего друга Залялетдинова появилась маленькая тень ненависти, а из разговоров исчезла доверительность. Дружба закончилась: по его мнению, занять место старшины должен был он. В период ревизии я был освобождён от службы, разводов и построений. Через неделю в каптёрке состоялось подписание актов приёма-передачи обмундирования, оружия и прочего инвентаря. Выглядело это так: старшина сунул мне в руки акты и велел подписывать, комбат сидел за столом и наблюдал за нами. Я сказал, что, согласно ревизии, обнаружены недостачи, они были столь велики, что я не могу подписать эти бумаги. Комбат спросил:" Чего не хватает?" По моим подсчётам, из того, что было выдано и полагалось личному составу, в наличии всего лишь одна треть, а также нет кроватей, матрасов, одеял и прочего, лишь в оружейной комнате все было согласно описи. Комбат посмотрел на старшину, потом на меня и заявил:" Подписывай, ты справишься".
Елена Чернова1 04.01.2022 12:35 • Заявить о нарушении