Далекий зов 2

Это отредактированная версия http://stihi.ru/2020/02/25/1924
_____________

Вокзальных фресок вяжущий десерт...
Не торопись, слёз живопись, останься!
Туманный рассыпается портрет
под грифелем сиреневого вальса,
картавый репродуктор барахлит,
забит листвою, сбит метелью с галса.

Она стоит в потоке проходном,
с поплывшей штукатуркой макияжа,
автостоянки и аэродром
отмечены в её гурман-вояже, —
перекати мгновений свежий цвет,
от огорчений специй до ванили
воздушных поцелуев мягких линий,
встреч и разлук с любимыми людьми.

О, Муза Путешествий, корабли
твои наполнены и все заражены
о доме ностальгией безответной!

Грохочет из динамиков подкаст
прощания истерзанной славянки,
объятие, продлись еще чуть-чуть,
глазурь живую глаз не отпускайте,
пока остался хоть один поэт
и не осыпался в невидимых чернилах
на прокопчённом гарью потолке,
оставшемся от сталинских ампиров,
пущай слабает пацифистский джем!

Пусть в штатском демоны
расшатывают рельсы,
и трубадуры как кондуктора, —
Орда рассеется
в кардиограммах граций,
под стук колёс, под грохот канонад,
Её рисуя в шкуре конвоира в
речитативах бита поездов.

Ещё один последний пируэт
прикосновения в кислинке острой ветра,
в протяжном свисте тает силуэт,
проёме исчезающей кареты.

Не предваряй, по расписанью снов
пути сначала пусть пересекутся,
пока псалом не вписан в часослов
сонетом о неразделенных чувствах
к высокому. Пока из лопухов
венок сооружает капельмейстер
незавершённых песен и стихов,
останемся — не расплетаясь — вместе
под влажной мешковиной сорняков
касаясь завязью, набросками соцветий,
портрет вообразить, в пыльце нащупать,
слетая с клейких пальцев кончиков.

Умчался поезд хищным эпилогом.
Следов цепочка тянется впотьмах
по стыкам рельсов соло колченогим,
надсадным хрипом в тучных рычагах.
Кто по билетам, а кто мимо кассы
успел занять мохнатое купе,
а рядом гасят спутники на трассах,
и в небе исчезают канапе
тарелочек, шпионящих из NASA.

Качают зайцев теплые вагоны,
и даже таракан успел нырнуть
в резину заоконного проема,
нащупав свой извилистый маршрут.

Бычок раздавлен.
В тамбур вышли двое.
Клубится через потное стекло
за тёрками шлейф перегара в поле,
вагонное, с обоймой жестяною,
распахнутое в мокрое пятно
ненастья, истязающего ветви
деревьев, жмущихся к железной полосе.

Разбуженная пишущей кареткой
колёсных пар, стучащих в темноте,
охочусь за гудящим ритмом зверя,
вне расписания, пытаясь заскочить
в стремительно смыкающиеся двери
Эпохи, торопящейся уйти.

Ночь вездебродит женщиной-гречанкой,
на тучном небосклоне Аполлон
похож на пулеметчика тачанки,
направив линзу в предрассветный сон,
на холм бедра, бельём свисая с полок,
похищенной экспрессией огня
зашевелился полоумный Поллок
разбрызгав солнце в мятых простынях.

Что день готовит нам, в него вошедшим?
Щемяще послевкусие у тайны,
быть пассажиром, близостью отцветшим,
в порталах отдыха и холлах ожиданий
перебродить, захлопнуться в багет
вагона, отходящего пораньше.
А Муза там, где ей прохода нет,
и ощущенье музыки всё дальше, дальше, дальше...