О ярости, подвигах, мужестве, вере...

                Моему деду Ефиму Анкудиновичу Анкудинову,               
                участнику финской войны (зимней с бело-финнами)    
                и Великой Отечественной.
                Истребителю танков, командиру пулемётного расчёта.

                1

Мне помнится, - в день знаменательной даты,
Под рюмочку водки до самых краёв,
Однажды спросили седого солдата
О славных победах прошедших боёв.

Про ненависть не на словах, а на деле,
К окопным солдатам с другой стороны.
О ярости, подвигах, мужестве, вере
Спросили солдата окопной войны.

Меж тем тылового пытать интенданта
О том же не стали, - наплёл бы вдвойне.
Хотя с его хитрой душой и талантом
Он очень был нужен окопной войне.

Тянулись к солдату счастливые лица, -
Он грудью своей защитил Ленинград!
Остались по тем временам единицы
Войной опалённых окопных солдат.

Под звон хрусталя и пузатых графинов
В тот праздничный день разговор был один:
Как лихо мы били в снегах бело-финнов!
И немцев под Курском! Как брали Берлин!

И вдруг задрожали солдатские губы,
Под бодрые марши скривилось лицо.
И тосты, и речи, и медные трубы
На время умолкли в конце-то концов.

Не смог им ответить старик в полной мере,
Для всех у него не нашлось громких слов.
О ярости, подвигах, мужестве, вере,
О славных победах прошедших боёв.

Контуженный дважды, он силился всё же,
Мотал головой и мычал как в бреду.
Помилуй нас, Господи! Праведный Боже!
Не дай из окопа увидеть войну!

О том тыловой интендант заливая,
Уже собирал всю застольную рать.
Чем дальше, тем больше - душа тыловая
Стремилась на танке блокаду прорвать.

И вновь зазвучали победные марши,
Помпезно и громче ещё во сто крат!
Под всю эту музыку горько и страшно
В слезах заикался окопный солдат.

                2

Старик вспоминал, как стрелковую роту,
Простых мужиков и безусых юнцов,
Противник загнал безоружных в болото.
И вышли к своим только трое бойцов.

Он вспомнил как часто спасался шинелькой
От лютого холода ночью и днём.
Навстречу судьбе со своей трёхлинейкой
В атаку вставал под смертельным огнём.

Он снова был в прифронтовом медсанбате,
До экстренной помощи еле дожив.
В глубоком тылу медсестре он в палате
Письмо диктовал, что здоров, мол, и жив.

Опять замерзал месяцами в окопе,
Опять воевал он со вшами в снегах.
И снова на марше шагал по Европе
В истоптанных пыльных своих сапогах.

В окопе своём, ни в какой не в землянке,
Одним только жил, - что пока ещё цел.
Идущие ромбом немецкие танки
Он, зло матерясь, снова брал на прицел.

Под лязганье гусениц вражеских танков
Он Богу молился, ни мёртв и ни жив.
Глазами врезаясь в прицельную планку
И крест свой нательный к губам приложив.

Ему разъедало глаза жгучим потом,
И нервы его были напряжены.
От танков опять отсекал он пехоту, -
Таких же окопных с другой стороны.

О том вспоминалось не слишком в охотку, -
Как он, поминая друзей боевых,
Из фляги пил с жадностью горькую водку.
Законных сто граммов своих фронтовых.

                3

Легко эта тема даётся поэтам,
Любой может взять чистый лист и перо.
Сценарии с лёгкостью пишут об этом,
По ним режиссёры штампуют кино.

Вот также сошёлся с врагом в рукопашной
Под рюмочку водки лихой интендант.
Мне помнится только как горько и страшно
В тот день заикался и плакал солдат.

© Федоров Олег Васильевич, г. С-Петербург.