Роман в стихах Моё поколение

   "Моё поколение".

Роман в стихах.


Предисловие.

Не тщась надеждою величья,
И Божьим словом вдохновясь.
Стараясь соблюдать приличья,
Времён сомкнув незримо связь,
Предвидя чьи-то возраженья,
Молвы злословье, униженья,
И злобной критики потоки,
Пустые сплетни, экивоки,
Слагая рифмы в вольный стих,
Хотел представить вам сейчас,
Из жизни, взятый мной, рассказ,
О современниках моих,
Что ныне проживают там,
Где обретаюсь я и сам.

О ком пишу, я лично знаю.
Судьбою каждый сбережён.
Я их на улицах встречаю,
Порой к ним в гости приглашён,
Я дни рожденья отмечаю,
Бывает поминки справляю,
А то, встречаю Новый год,
Чтоб он промчался без забот.
Делясь неспешно новостями,
Беседуем о том, о сём,
То чай, а то винишко пьём,
Как с наилучшими друзьями,
И вспоминаем иногда,
Ушедшей юности года.

Мы родились в шестидесятых.
Мы - поколение одно.
Трагедию восьмидесятых,
Нам пережить было дано.
Промчались годы молодые.
О, годы, юности златые!
Но, не успев "обжиться" тут,
Как девяностые грядут.
И снова беды, испытанья,
На прочность проверяли нас,
В душе звучавший Божий глас,
Нас вёл чрез терни и страданья...
Жизнь шла неспешным чередом.
Менялось с жизнью всё кругом.

Все семьи наши - не богема,
И не партийные чины.
Казалось, жизнь - простая схема,
Внутри прекраснейшей страны.
О, как жестоко обманулись,
Когда с реальностью столкнулись!
В обычных семьях мы родились,
Таких, что в прошлом и сейчас,
Зовутся так - рабочий класс.
Мы потихонечку учились,
Стремясь с занятий улизнуть,
И долго выбирали путь,

Которым мирно мы пойдём,
Однажды школьный двор оставив.
Мечтали, что любовь найдём,
Свой идеал любви представив.
Мы знали, создадим семью -
Ячейку общества. Свою,
Квартирку ль, домик обветшалый,
Мы подлатаем как-нибудь,
Обставим мебелью чуть-чуть,
Посадим огородик малый...
Став вполне зрелыми людьми,
Обзаведёмся мы детьми.

Едва начав беседу с вами,
Я уже столько сообщил,
Хотя, ведь вы, пожалуй, сами,
Успев потратить уйму сил,
Прекрасно знаете всё это!...
Простите скромного поэта,
Что увлечён рассказом был,
И от того, разговорившись,
Как-будто в юность воротившись,
Совсем представиться забыл.
Пора. Представлюсь наконец.
Я - поколения певец.

Певец, что воспевает время,
Что воспевает тех людей,
Которым тягостное бремя,
Впридачу с ворохом идей,
Досталось в комплексе в наследство,
Как уникальнейшее средство,
Что можно смело применять,...
(Досталось вместе с тяжким грузом,
Впридачу с рухнувшим Союзом).
Но как? Не плохо бы понять!
Досталось вольно иль невольно,
Уж, было сказано довольно,
О сём предмете много раз...
Начну, пожалуй, свой рассказ.




Глава первая.


I.
Сибирь - бескрайние просторы,
Раскинувшись, уходят в даль.
Пологие холмы и горы,
Таят от всех свою печаль.
Сибирь без меры всем богата.
Здесь есть и серебро, и злато.
Здесь нефть, леса, чистеши воды.
Здесь самой матушки-Природы,
Огромнейшие кладовые,
В которых собрала она,
Не зная устали и сна,
Свои богатства основные.
И вот теперь дарит их нам,
На зло завистливым врагам.

II.
На юге Западной Сибири,
Там, где лежит Кузнецкий край,
В безбрежной необъятной шири,
Похожей на небесный рай,
В местах таёжных заповедных,
Среди сокровищниц несметных,
Среди глухих лесов дремучих,
Меж исполинов тех могучих:
Из сосен, елей, пихт и кедров,
Чьи огромадные стволы,
Все к небесам устремлены,
Корнями исходя из недров,
Где запах веток смоляных,
И трав духмяных полевых...

III.
Есть сокровенное местечко,
В котором не был я давно.
По нём стучит моё сердечко,
Ведь мне милее всех оно!
По-мимо Родины большой,
С прекрасной русскою душой,
Есть место, где мы все живём,
И малой родиной зовём!
О коем многим невдомёк,
Где есть один провинциальный,
Он то весёлый, то печальный,
Простой сибирский городок.
Среди озёр, речушек, рек,
Уж, почитай четвёртый век,

IV.
Стоит тот самый городок,
Который по старинным меркам,
Имел большой грузопоток,
И процветал назло проверкам,
Что учиняли всякий раз,
То жизнь, а то чиновный класс,
Ему частенько досаждая.
Всегда нервозность нагнетая.
Купцам прозрачно намекая,
И обещая всё вот-вот,
Прикрыть то прииск, то завод,
При этом взятки вымогая.
А город был в мирских делах.
Жил весь в заботах и трудах.

V.
Тот город на реке стоял,
На её левом берегу.
Он всех приезжих изумлял,
Красою летней, и в снегу,
Он был хорош на удивленье,
И вызывали восхищенье,
Природы сказочные виды...
Ведь даже горькие обиды,
Здесь забывались навсегда,
И больше душу не терзали,
И мыслей ход не угнетали,
Вмиг канув. Их реки вода,
(Была в воде такая сила),
На век куда-то уносила.

VI.
С названием почти, как Бия,
Та реченька, что здесь текла,
Звалася также скромно - Кия.
Её молва так нарекла,
В честь девицы, что слёзы лила,
И к ней вернуться вновь молила,
Богатыря, что её спас.
Он, став горою Арчекас,
Не мог услышать её зов.
Как великан, окрест стоял,
Богам свою судьбу вверял.
Не понимая страстных слов,
Не мог прийти, чтобы утешить,
В своих объятиях понежить.

VII.
В верховьях Кия бурно мчится,
Среди высоких берегов.
В низовьях медленно струится,
Окрест полей, долин, лугов.
Став полноводнее и шире,
(Не самой крупной речкой в мире),
Но тем не менее большой,
С своим характером, с душой,
Она степенно катит воды,
Вливаясь в реки покрупней,
По-полноводней, по-быстрей,
Питая города, заводы.
Спеша исполнить Божий план,
Несёт потоки в океан.

VIII.
В провинциальном городке,
И без того друг друга зная,
Со многими на коротке,
И никогда не унывая,
Жил своей жизнею народ,
Беря от этих синих вод,
Всё то, что для него полезно,
И благодарствовал любезно,
А Кия не спеша текла;
Как-будто лента голубая,
Сей град смиренно обвивая,
Ему сказания рекла.
А летом судна направляла,
На баржах грузы доставляла.

IX.
Давно, с момента основанья,
Град звался "Кийское село".
Невзгоды пережив, страданья,
Ему однажды повезло:
До сель простую жизнь влачил,
Вдруг статус града получил,
Так как значительно разросся,
Мечтами граждан превознёсся,
К большим сибирским городам,
К таким, как Красноярск и Томск,
Бийск, Барнаул, Тобольск и Омск.
Счёт не ведя своим годам,
Он скоротечно возмужал,
И Томску часто подражал.

X.
Да, как же здесь не подражать?
Почтенный Томск купцами славен.
И нету смысла отрицать,
Церквями Томск был златоглавен,
А деревянною резьбой,
Затмит в Сибири град любой!
Что отрицать сие?! То, право,
Была не прихоть, не забава.
Купцы из Томска, почитай,
Имели магазины, лавки,
На рынке разные прилавки.
Так, развивая этот край,
Вложили знатный капитал,
Чтоб город дальше процветал.

XI.
Не мудрено для человека...
Известны томские купцы,
Уже с осьмнадцатого века,
Как хитроумные дельцы.
Товар "за так" не отдадут.
Они степенно торг ведут.
Свою копейку не упустят,
А с вас почти три шкуры спустят,
Коль вы, наобещав им горы,
И дружно "по-рукам" ударив,
Склады товаром их затарив,
Себя ведёте, словно воры:
С расчётом вовсе не спешите,
И, избегая встреч, бежите...

XII.
Торговля пышно процветала,
В провинциальном городке.
Скопив в казне рублей немало,
Не сомневаясь, налегке,
Купцы огромный капитал,
Чтоб он и дальше прирастал,
В заводы разные вложили,
И тем Отчизне услужили.
Здесь кто-то делал кирпичи,
А кто-то знатно пивоварил,
И мыловарил, и гончарил,
Пёк хлеб, баранки, калачи,
А мелкого же ремесла,
Всегда тут было без числа!

XIII.
Сей город славный, молодой,
(Скажу об этом для порядка),
Что не минула стороной,
Его златая лихорадка.
Здесь злато мыли на реке,
И добывали в руднике,
Солёным потом обливаясь,
Во всю и день, и ночь стараясь,
Чтобы свершилась поскорей,
Для них заветная мечта,
Чтоб прошептать могли уста:
"Коснулась и моих дверей,
Рука удачи шаловливой,
Капризной, ветреной, игривой...

XIV.
...Лихие сгинули года,
Что век меня не покидали.
Удача с счастьем навсегда,
Теперь мой дом облюбовали..."
Богатство к ним само текло,
И к жизни новой их влекло,
В которой роскошь и уют,
Им деньги быстро создают.
Иные, правда, начав пить,
От "горькой", уж, не просыхали,
И жизнь свою на том кончали,
Успев всё золото спустить.
Кутить ведь надобно уметь,
Чтоб после "соловьём" не петь!

XV.
Купцы мгновенно богатели,
Скупая золото окрест.
Гуртом старателей артели,
Отлив из золота свой крест,
Его на церковь водрузили.
Святой водой их окропили,
За тяжкий труд благодаря,
Места в раю им всем суля.
Вот так с деньгами расставаться,
Купцы, конечно, не спешили.
Они своим умишком жили,
И нужно было расстараться,
Чтоб кто-то, отменивши бал,
На церковь десятину дал.

XVI.
Хоть многие купцы чудили,
Средь них, однако, был один...
(Не будем называть фамилий),
Один богатый господин,
Который денег не считал,
Зато в фантазиях витал.
Любивший раздавать респекты.
Желавший разные прожекты,
В Сибири враз осуществить:
Растить здесь пальмы, ананасы,
И сделать чудные террасы,
На коих можно бы растить,
Чего здесь нет обыкновенно,
Но надобно все непременно!

XVII.
Не удивительно, что он,
Как ни добра была удача,
Покинул золотой свой трон,
По своим деньгам горько плача.
Ведь огромадный капитал,
Весь до копейки промотал.
От нажитого состоянья,
Остались лишь воспоминанья.
Другие, будучи смиренней,
В пустую средства не транжиря,
Карман для денег оттопыря,
Вели свои дела отменней:
Добыв три тысячи пудов,
Всего за семьдесят годов.
 
XVIII.
Уже тогда в начале века,
Что девятнадцатым зовём,
Три тыщи сто два человека,
Уж, проживали в граде сём,
А то, что город был село,
Забылося давным-давно,
И Кийском гордо величали,
А Кия прочь людей печали,
С волнами уносила вдаль,
Надежду каждому дарила,
И счастье в будущем сулила -
Всё неизменно, всё, как в старь.
Но, полно, мне пора сказать,
Как город этот нынче звать.

XIX.
С тех самых пор,
До наших дней,
Ни в ком не вызывая спор,
Ведь нашим предкам всё ж видней,
Зовётся он ни Пинск, ни Двинск,
А гордо, звучно - Мариинск!
С названьем выбор не случаен.
Сам факт весьма необычаен:
Когда здесь золото нашли,
То горожане порешили,
При том уверены все были,
И дружно к мнению пришли,
Что город надобно назвать,
И в будущем именовать,

XX.
В честь государя Александра,
Второго в царственном роду.
И в обрамлении меандра,
Всё в том же памятном году,
Портрет немедля заказать...
Но почесть граду оказать,
Наш император соизволил,
И город называть позволил,
Не так, как возжелал народ.
В обход их страстного желанья,
И не смотря на упованья,
Он предложил наоборот:
Не Александровск город звать,
А Мариинск именовать,

XXI.
В честь своей собственной супруги,
И государыни императрицы,
Чьи добродетель и заслуги,
Всех заставляли восхититься.
Родившей к сроку до тех дней,
Супругу шестерых детей,
И, вознамерясь, так и быть,
Ему ещё двух подарить.
Их подданным пришлось смирится.
Коль так звалась императрица,
Обязаны теперь гордиться.
С указом царским согласиться,
И в честь Марии величать,
И Мариинском город звать.

XXII.
Названье скоро прижилось.
Народом быстро полюбилось,
И горожанам не пришлось,
Жалеть, что всё так получилось.
Теперь представить даже трудно,
Вообразив, что вдруг, подспудно,
Над градом скверно б подшутили,
И по иному б окрестили.
И при советской власти тоже,
Хоть всё вокруг тогда менялось,
Названье прежним оставалось,
Удобное для всех, похоже.
Град своё имя ныне носит,
И изменить его не просит.

XXIII.
По меркам нынешних стандартов,
Что нам диктует бурный век,
Теперь в Марграде проживает,
Под сорок тысяч человек.
(Забыл, и сообщить вам рад,
Что город иногда зовут Марград).
Названье не официально,
Но всё-таки принципиально,
Чтобы о нём вы тоже знали,
Ведь в своей повести друзья,
Его могу поставить я,
Чтоб вы, при этом, понимали,
Что всё же речь идёт о нём,
Не о каком-нибудь другом...

XXIV.
Сегодня Мариинск таков:
Живя немного по старинке,
Средь сотен прочих городов,
В российской медленной глубинке,
Он, как и все, провинциален,
Во многом даже идеален.
Здесь благочестие и нравы,
Чтят не для собственной забавы,
А оттого, что так давно,
Как завещали предки наши,
Испив страданий полны чаши,
Из века жить заведено.
И потому здесь жизнь спокойна,
Тиха, уютна и достойна.

XXV.
В нём улицы не так широки,
И, в общем-то, не так длинны,
И здания не так высоки,
Как в крупных городах страны.
В поддержку ваших ожиданий,
Найдётся здесь немало зданий,
Построенных другим в пример,
На современнейший манер.
Но, знаете, за что люблю,
Отчизну малую свою?
Милее мне не новый, важный,
С огнями световых витрин,
И с окнами чудных гардин,
А Мариинск одноэтажный:
С калиткой, ставнями, забором,
Тот славный городок, в котором,

XXVI.
Ряды бревенчатых домов,
Стоят, прижавшись, вдоль обочин.
Пожалуй, не найти мне слов,
Чтоб восхвалять всю прелесть вотчин.
Признаюсь, в домике таком,
Обычным скромным пацаном,
Провёл с рождения всё детство,
Вкушая прелести соседства,
С простыми добрыми людьми,
Имевшими на всё ответ,
И знавших тысячу примет,
Которых слушали детьми,
Когда на лавочке сидели.
Бывало, песни с ними пели...

XXVII.
Провинциальный град сибирский,
С налётом царской старины,
Не отыскать, как не пытайтесь,
На карте нынешней страны.
Зачем огромное вниманье,
Я уделил для описанья,
Обычнейшего городка,
Историю задев слегка?!
Секрета, впрочем, в этом нет,
Да, город, вроде, не большой,
Для Томска, словно брат меньшой.
Так вот, друзья, вам мой ответ:
Здесь родились в тревогах дней,
Герои повести моей.

XXVIII.
Один из них Кирилл Есеньев,
Родившийся в Марграде летом.
Другого звать Андрей Арсеньев,
К зиме явившийся пред Светом.
Мальчишки по-соседству жили,
Их матушки давно дружили,
И, видимо, судьбой давно,
Так было определено,
Что и они теперь с годами,
Неторопливо подрастая,
Затем стремительно мужая,
Должны стать лучшими друзьями.
Во всём друг другу помогать.
Друг друга мненье уважать.

XXIX.
Родились оба мальчугана,
Когда была советской власть.
В герои моего романа,
Навряд ли жаждали попасть.
В каком году они родились,
И на Свет Божий появились,
Не стану я вам отвечать,
Их год рожденья уточнять.
А лишь уклончиво замечу,
Что раньше о шестидесятых,
Без мнений страстных и предвзятых,
Я говорил. Теперь отмечу,
Чем славны были те года,
Что утекли, уж, навсегда.

XXX.
То время славилось делами!
"Какими?" - Вопрошали б вы.
Ну, что ж, друзья, судите сами,
Что делалось внутри страны,
А также вне её пределов,
Средь ближних дальних ли уделов:
Республик разных, княжеств, царств,
И всяких прочих государств.
Тогда простой советский парень,
Тропинку в космос протоптав,
Дорогу к звёздам указав,
Наш первый космонавт Гагарин,
Свершил великий свой полёт!
А следом, уж, другой идёт,

XXXI.
В открытый космос он выходит,
И там средь звёзд во тьме летит.
Пытливым взором даль обводит.
На Землю-матушку глядит.
Советский космонавт Леонов -
Любимец, гордость миллионов!
Тогда  же физики земли,
Светодиод изобрели.
И многое тогда создали,
Чем пользуемся мы теперь,
Открыв нам в будущее дверь.
Впервые лазер испытали.
Но и "Берлинская стена",
Тогда ж была возведена.

XXXII.
Уже тогда, в шестидесятых,
Мир моды женщин всех пленял.
И далее в семидесятых,
Он их безмерно удивлял.
И мамы наших двух героев,
Пытались, жизнь свою устроив,
Теперь от моды не отстать,
И поскорее наверстать,
Всё, что пришлось им упустить,
Пока они в декрете были,
Наряды скромные носили,
Чтоб сыновей своих родить.
В причёсках "под Бриджит Бардо",
И в укороченных пальто,

XXXIII.
И в платьях с талией повыше,
Они старались там ходить,
Где днём обычно было тише,
Чтоб сыновей не разбудить,
Что мирно спали в "уголках",
В колясках или на руках.
Беря "Работницу", "Крестьянку",
Они садились на полянку.
Качая милых малышей,
Вопросы моды обсуждали.
Телеведущим подражали.
Устав, плаксивых глупышей,
Немного на руках качали,
И вместе с ними отдыхали.

XXXIV.
Потом скорей несли домой,
Где разноцветные пелёнки,
Порой стирали с "Белизной",
Пока младенцев голос звонкий,
Их вновь к себе не привлечёт,
И всё по кругу потечёт:
Обед, гулянье, ужин, стирка.
Под вечер скромная квартирка,
Их очень сильно угнетала,
И чтоб расслабиться, забыться,
В мечтах заветных раствориться,
Вновь с помощью страниц журналов,
На иностранных языках,
Они витали в облаках.

XXXV.
А летом в собственном дворе,
В окне магнитофон поставив,
Крутили песни Лафоре,
Как можно громче звук прибывив.
Мальчишки быстро подрастали.
Уже в машинки не играли.
Играли в прятки иль в войну,
Дворов терзая тишину.
Иль дружно лазали по стройкам.
Или в заброшенных местах,
Катались в лужах на плотах.
Иль клетки мастерили сойкам,
А также воробьям, синицам,
Ну, в общем, самым разным птицам.

XXXVI.
Или на вЕликах гурьбой,
Куда-то ошалело мчались.
Под вечер, возвратясь домой,
Невинно робко извинялись.
На завтра точно знала мать,
Что повториться всё опять.
Зимой, на лыжах путь торя,
С восхода до заката дня,
В поход на гору Арчекас,
Ходили вместе с пацанами.
Там отдыхали. Временами,
Скатившись с гор с десяток раз,
Хлеб жарили на костерке,
Чтоб прокоптился он в дымке.

XXXVII.
Вам предлагая свой рассказ,
От линии повествованья,
Я отступаю всякий раз,
Словно героям в наказанье.
Не составлял я вовсе плана,
Для написания романа,
Поэтому за отступленья,
Прошу, читатель, я прощенья.
Хотя... Коль был бы даже план,
Я вряд ли смог бы удержаться,
Чтоб вовсе к вам не обращаться.
По-сути был бы то обман.
Попробую, как есть, оставить.
Не стану отступлений править.

XXXVIII.
Имея братьев и сестёр,
Пусть не родных: кузин, кузенов,
Я б грань десятилетий стёр,
Не делая пустых разменов.
Точней и проще, может быть,
Здесь параллели проводить.
Искать не то, что различает,
А то, что их объединяет.
Ведь, чем различия искать,
У трёх советских поколений,
Не принимая прочих мнений,
Не лучше ль сходства отыскать?
Возможность эту допуская,
И в сей вопрос сильней вникая.

XXXIX.
По медленней года неслись...
Похожи на шестидесятых,
Кто до и после родились:
В пятидесятых и семидесятых.
Нельзя подобным пренебречь.
О трёх десятилетьях речь,
Когда сравнительно идёт.
Кто был рождён тогда, поймёт...
Пусть не совсем, как близнецы,
Но, тем не менее, и всё же,
Ведь друг на друга мы похожи,
Как походили праотцы.
Откуда сходства те взялись?
В клубок единый, как сплелись?

XL.
Возможно, общие черты,
У трёх назвАнных поколений,
Легко увидим я и ты,
Убрав ярлык предубеждений.
Я, долго думав, по сему,
Склоняюсь к мнению тому:
Когда они образовались,
Влиянья факторов сказались.
Ведь фактор в логике, о, да,
Как ни крути,
Как ни верти,
Первооснова, как всегда...
От них в логическом пути,
Не сможем никуда уйти.

XLI.
К тем факторам, без лишних грёз,
По пунктам их перечисляя,
Пожалуй, вот бы, что отнёс,
Лишь главные упоминая:
Во-первых, все три поколенья - мы,
Не знали ужасов войны,
Что по родной земле прошлась,
И в судьбах тех отозвалась,
Что родились чуть раньше нас,
В тридцатые - сороковые,
Лихие годы роковые.
Их при анализе сейчас,
Как раз, вот это их сближает.
В отдельный блок объединяет.

XLII.
А, во-вторых, спешим учесть,
Мы те моральные основы,
А также нравственность и честь,
Что были более здоровы,
У нас. Хвала всем небесам!
Чем в тех, кто шёл на смену нам.
И, далее перечисляя, я назову коллективизм,
А, вслед за ним, патриотизм.
И не примину здесь сказать,
Что идеологически "подкован",
И политически образован,
Был каждый. Стоит указать,
Система политинформаций,
Давала уйму информаций.

XLIII.
Я в предисловии романа,
Историю свою начав.
Уже сказал вам без обмана,
Немного, правда, поворчав,
Что семьи всех моих героев,
Неспешно жизнь свою устроив,
Людьми обычнейшими были.
Как все поесть - поспать любили.
В доход имея лишь зарплату,
Пред тем, как что-нибудь купить,
Деньжат должны были скопить,
Боясь любую сделать трату,
Что поломала б их бюджет,
Неся с собой один лишь вред.

XLIV.
Отцы и матери ребят,
В компартии не состояли.
Зато который год подряд,
Встав в очередь, так в ней стояли,
Надеясь, всё же, получить,
Чтобы потом прекрасно жить,
В благоустроенном жилье,
В кирпичном доме. Всей семье,
В такой квартире б место было.
По комнате б для всех нашлось,
Где вновь толкаться не пришлось.
Квартира всех их приютила.
Но эта "прихоть", Боже мой,
Была пока что лишь мечтой!

XLV.
Квартиры, в коих обретались,
Их семьи в прошлом и сейчас,
Жильём условно назывались.
Так жил тогда рабочий класс,
В тех городках провинциальных,
В различных регионах дальних,
В которых комната одна,
Квартиру заменить должна.
Та комната была прихожей,
Столовой, спальнями была,
Зал, кухня - это всё она,
Порою на дурдом похожей,
В котором шум и беготня,
Спор, ругань, шутки, толкотня...

XLVI.
Отец Кирилла был строитель.
Мать метила в бухгалтера.
Отец Андрея был водитель,
А мать простая медсестра.
Родители двух пацанов,
(Скажу, не тратя лишних слов),
Живя, звёзд с неба не хватали,
И для детей своих желали,
Как и любой отец и мать:
Здоровья, счастья и... меж тем,
Больших финансовых проблем,
Чтоб никогда не испытать.
И чтобы весь их славный род,
Бог уберёг бы от невзгод.

XLVII.
Мальчишки с детских лет сдружились.
В один ходили детский сад.
И вместе с малых лет стремились,
Внести и свой посильный вклад,
Чтобы построить коммунизм,
Создав сперва социализм.
Возможно, будет вам смешно,
(Смеяться, право, не грешно),
Всех нас тогда так воспитали,
Чтоб иждивенцами не быть,
Должны мы обществу служить.
К Отчизне чувства мы питали.
По зову партии родной,
Шагая в ряд за строем строй,

XLVIII.
Готовы двигаться вперёд,
Стремясь к труду и обороне.
Идти, куда труба зовёт,
И развиваться всесторонне,
Чтобы Отчизна в трудный час,
Могла надеяться на нас.
Во всём мы старшим подражали,
И их безмерно уважали.
Всегда равняясь на героев,
В труде ли в праведном бою,
Возвысив Родину свою,
Они народа жизнь устроив,
Считали, лучше жизнь отдать,
Чем безотрадно прозябать.

XLIX.
Кирилл и вместе с ним Андрей,
Переступив порог детсада,
Уже стояли у дверей,
И школа им была, уж, рада,
Те двери настежь распахнуть,
Чтобы смогли перешагнуть,
В мир знаний эти первоклашки.
Тетрадки, ручки, промокашки,
Карт контурных большой набор,
И готовальня для черченья,
Что вызывала лишь мученья,
И микроскоп - чудной прибор,
Учебников серьёзный взвод -
Всё звало к знаниям: "Вперёд!"

L.
И в первый "А" их записали,
Желанью "предков" уступив.
Их мамы бурно ликовали.
Мороженое им купив,
И, взяв пирожных "Картошка",
И газировочки немножко,
Чтобы, поднявшись на ступень,
Они свой первый школьный день,
Смогли бы навсегда запомнить,
Возможно, внукам рассказать,
Всё это обыграв, связать,
Чтоб и о них немножко вспомнить,
Они могли порой не раз,
В миг счастья или в трудный час.

LI.
Кирилл, Андрей, как все учились,
Не отличаясь от других.
Они с ребятами сдружились,
Особо выделив троих:
Максим, Денис, ещё Сергей,
Так звали новых их друзей.
Но, впрочем, и других ребят,
В свой круг привлечь любой был рад.
Средь них найдём мы имена:
Иван, Семён, Владимир, Паша,
Илья, Колян, Евгений, Саша.
Таких имён полна страна,
В которой жили и живём,
И Родиной своей зовём.

LII.
С друзьями новыми, всех вместе,
Их в октябрята принимали.
На самом главном в школе месте,
Значки со звёздочкой вручали:
У бюста славного вождя,
Свой детский взор не отводя,
Они, едва дыша, стояли.
Увещеваниям внимали.
И в тот торжественный момент,
Их классу множество значков,
На лацканы их пиджачков,
Да в обрамленьи красных лент,
Тогда так важно прицепили.
По школе гордо с ним ходили.

LIII.
А после с верою единой,
Лишь клятву верности сказали,
Как тут же перед всей дружиной,
Им красный галстук повязали.
И вот, уж, звучит из мальчишеских ртов,
Клич пионеров: "Всегда будь готов!"
Став старшеклассниками в школе,
Они по устремленью воли,
Вступили вместе в комсомол,
Чтобы достойно продолжать,
Традиции приумножать,
Чтобы вперёд он их повёл,
С надеждой, полных оптимизма,
К прекрасным далям коммунизма.

LIV.
Когда на пленуме горкома,
Им комсомольские билеты,
Вручал, аж, секретарь обкома,
Расставив все приоритеты:
Как тем билетом дорожить,
Как верно партии служить!
Они безмерно ликовали,
И возбуждённо обсуждали,
Как при вступлении всерьёз,
Им в комитете задавали,
И, как от них ответа ждали,
На очень каверзный вопрос:
"Два ль комсомольца-храбреца,
При штурме Зимнего дворца,

LV.
Своей отвагой отличились?"
Не зная вовсе, что сказать,
Мальчишки сразу же смутились,
И, лишь начав соображать,
Сумели тот час же припомнить,
И, моментально переполнить,
Смогла потоком чувств в волненьи,
Сердца. Не медля, в озареньи,
(Взор к председателю прикован),
Они выпаливали в свет,
Тот самый правильный ответ:
Что был наш комсомол основан,
Готовый к славному труду,
Лишь в восемнадцатом году!

LVI.
Опять довольно отступив,
(По-прежнему, пишу без плана),
Читатель вновь меня простив...
К героям моего романа,
Я торопливо возвращаюсь,
В повествованье углубляюсь.
Надеясь, что на этот раз,
Скажу не только пару фраз,
А, пылкой музе дань воздав,
Чтобы она мне угождала,
Творить и дальше помогала,
Пожалуй, "выдам" пару глав.
Читатель скажет: "Наконец,
До сути добрался, подлец!"

LVII.
Характеры героев наших,
Похожи в чём-то, в чём-то нет.
Предвидя сонм вопросов ваших,
С опереженьем дам ответ,
В начале этих первых строф:
Что до шестнадцати годов,
Дожив, свой в жизни путь искали.
Самих себя они считали,
Довольно зрелыми людьми.
Но только мамы их, конечно,
Сей вывод видели поспешным.
Считая малыми детьми,
Заботиться не перестали.
Над ними бойко хлопотали.

LVIII.
Кирилл был добрый, терпеливый.
В делах - умеренный педант.
Уравновешенный, учтивый.
К наукам у него талант,
Довольно рано проявился,
Чем батюшка его гордился,
А матушка, желая суть,
При разговорах подчеркнуть,
Неоднократно говорила,
Что её сына ждёт успех,
Так как он был умнее всех.
И обязательно хвалила,
Подругам приводя в пример.
Вот, дескать, будет кавалер,

LIX.
И, как жене с ним повезёт,
Когда её однажды встретив,
Сынок любовь свою найдёт.
Когда у них родятся дети,
Как будут счастливы они,
В блаженстве коротая дни.
Кирилл, игравший на тромбоне,
Был очень развит всесторонне.
Имея не плохой вокал,
Частенько для друзей он пел,
И в нотах что-то разумел,
И на гитаре он играл.
Имел он слух (не стану врать),
Мелодии мог подбирать.

LX.
Великолепно рисовал,
Карандашом простым, пастелью.
Теперь, учась, овладевал,
Гуашью, маслом, акварелью.
И, к слову, надобно сказать,
Умел он женщин развлекать,
Беседою непринуждённой.
Он слушал с миной изумлённой.
В детали искренне вникал.
Где требовалось, мог вздохнуть,
Где нужно, головой кивнуть,
И тем доверье вызывал,
У собеседниц непременно,
Так как общался откровенно.

LXI.
Тогда, как друг его Андрей,
Был собеседник никудышний.
Порой в компании своей,
Он был, как-будто третий лишний.
Вести беседу не умел.
Всегда стеснялся и бледнел,
Не зная, что же говорить,
Какие темы обсудить.
Но, если требовалось смело,
Продумав, организовать,
Затем контроль осуществлять,
Большое ль, маленькое ль дело,
Он точно знал с чего начать,
Кому и что мог поручать.

LXII.
Организатор был отменный.
Способный быстро оценить,
Используя талант свой ценный,
Ресурсы так распределить,
Чтобы желанный результат,
Минуя множество преград,
Получен был в кратчайший срок,
Чтоб всех мог радовать итог.
В нём это рано проявилось,
Когда ещё в своём дворе,
Он всей окрестной детворе,
(И позже прочно закрепилось),
То был на "стройке" бригадиром,
То на "войне" был командиром.

LXIII.
Чуть позже в школе он опять,
Участвуя в игре "Зарница",
Мог быстро взводом управлять,
И так с командной ролью сжиться,
Что вверенный ему отряд,
Всех побеждал пять лет подряд.
Затем он в классе стал комсоргом.
Предела не было восторгам,
Когда он стал комсоргом школы,
В бюро горкома был включён,
Диплом обкома был вручён,
И горизонты совпартшколы,
Уже маячили в дали:
Почти реальность обрели.

LXIV.
Андрей на конкурсах различных,
Стихотворения читал,
Поэтов новых и привычных.
И неизменно побеждал.
Когда читал со сцены стих,
Зал замирал. Когда затих,
Он будто в слух весь превращался.
Аплодисментами взрывался,
В момент, когда звучал финал.
Восторг в глазах,
Платки в слезах,
Чтец неизменно вызывал.
Он зал всегда так восхищал,
И на жюри он так влиял.

LXV.
Андрей - общественник активный,
Себя повсюду проявлял.
Создав свой образ позитивный,
Стараясь, старших изумлял.
Всегда с огромною толпой,
Он говорил, как-будто свой.
Толпы нисколько не стеснялся.
С людьми он ловко управлялся.
Гуманитарные науки,
Ему давалися легко,
Но было бремя велико,
И ничего по-мимо скуки,
Не вызывали у него,
Пожалуй, более всего,

LXVI.
Так это точные предметы,
Где нужно что-то вычислять,
Что Ломоносовым воспеты,
Где кучу формул применять,
По правилам необходимо,
Где скажут вам, недопустимо,
Ответ в задачке "подгонять",
Иль что-нибудь вообще менять.
Андрею это было чуждо.
Он в школе на свою беду,
Был с формулами не в ладу.
Преподаватели же дружно,
С натяжкой ставили "трояк",
Общественник ведь, как-ни-как!









Глава вторая.


I.
Стремительно несётся время,
Со всей Вселенной наравне,
Закинув лихо ногу в стремя,
На своём резвом скакуне.
Герои повзрослее стали,
Уже "пушок" со щёк сбривали.
За зиму сильно изменились.
Пришла весна. Они влюбились.
Девятый класс закончить надо,
А, право, им не до того.
Они не видят ничего...
Любовь, как-будто смерч-торнадо,
В свои объятья захватила,
И завертела, закрутила...

II.
Весна глубокие снега,
Что столько дней зима копила,
Согрев своим теплом луга,
Все в одночасье растопила.
И в городах, делясь теплом,
Играя солнечным лучом,
Заставила снег убегать,
Ручьями мутными стекать,
По вымощенным тротуарам,
И по обочинам дорог,
И вкривь, и вкось, и поперёк...
Струясь по заспанным бульварам,
Вода, стремясь остановиться,
Пыталась в лужах накопиться.

III.
Забыв, уж, о седой зиме,
Как-будто модницы-кокетки,
Деревья, радуясь весне,
К светилу тянут свои ветки,
И, одевая, им дарят,
Из яркой зелени наряд.
Природа быстро оживает.
На реках толщи льда вскрывает,
Который льдинами ломится,
То глыбами поверх лежит,
А, то размеренно кружит.
С потоком к устью он стремится,
Чтобы, его достигнув, там,
Растаяв, влагу дать местам,

IV.
Где вскоре рожь заколосится,
Трава созреет на лугах,
Где нежно защебечет птица,
В ветвях деревьев и в кустах,
Где первоцвет благоухает,
И, где бутоны распускает,
За ними следом медуница.
Её нектаром насладиться,
Уже спешит скорей пчела.
И, где кружится мотылёк,
С цветка порхая на цветок,
Забыв про все свои дела.
Где даже воздуха флюид,
Любовный аромат таит!

V.
Что удивляться!? Мы не скроем,
Того живого естества,
И чувства, что незримым роем,
Вдруг пробуждает в нас весна.
В назначенные день и час,
Любовь всегда настигнет нас.
Безжалостно стрелу вонзив,
И прямо в сердце поразив,
Она тревожит нашу рану,
Чтоб не смогла она зажить,
Стремясь нам душу иссушить.
Лукавить вам, друзья, не стану:
Любовь настигла очень рано,
Героев моего романа.

VI.
Порою пылкую влюблённость,
Мы принимаем за любовь.
К восторгу проявляя склонность,
Влюбляемся мы вновь и вновь.
И искушённый Дон Жуан,
Сказать, где чувство, где обман,
Навряд ли будет в состояньи,
При первом иль втором свиданьи.
Что говорить нам о мальчишках?!
У них нет опыта совсем!
Среди разнообразных тем,
Всё о любви - читали в книжках.
Влюбившись в жизни в первый раз,
Готовы ликовать сейчас.

VII.
Влюбились оба наших друга,
Забыв покой, забыв про сон.
В часы учёбы иль досуга,
Порою вырывался стон,
Едва заметный, еле слышный,
Из их груди. И неподвижный,
Взгляд, устремлённый в пустоту,
(Коль излагать на чистоту),
Любому сразу говорил,
(Ведь скрыть такое очень сложно,
Пожалуй, вовсе не возможно),
Будь то Андрей или Кирилл:
Что парни тайно влюблены,
Лишь одному подчинены,

VIII.
Их мысли. О предмете страсти,
Они так трепетно вздыхали.
Гоня возможные напасти,
Благоговейно мечтали,
О девах юных и прекрасных,
О первых поцелуях страстных,
Что девы могут подарить,
Хотя бы в щёчку, может быть.
Рисуя их в воображеньи,
Всечасно грезили о них,
И только лишь о них одних,
Томясь в безмолвном вожделеньи...
А те, кого они любили,
Их одноклассницами были.

IX.
Кирилл был в скромную Татьяну,
Уже давным-давно влюблён.
Испив любовного дурману,
Был чувством к ней он опьянён.
Андрей был покорён спесивой,
Красоткой гордой и строптивой,
Ценившей в людях больше всех,
Лишь перспективность и успех.
В их класс была как-то она,
(Причина, право, не известна,
Но отзывались все не лестно),
Недавно переведена.
Любила напустить тумана.
Итак, она звалась Диана.

X.
Лицо Дианы чуть округло.
Порой румянец на щеках.
И кожа от загара смугла.
Две жилки бьются на висках:
Как разозлиться, то мерцают,
А улыбнётся, исчезают.
Всего на несколько минут,
Две ямочки едва мелькнут,
На уголочках губ капризных.
Слегка припухлых. Их надув,
Мгновенно искоса взглянув,
Она посмотрит с укоризной.
Плечом немножко поведёт.
Дугою бровку изогнёт,

XI.
И вот, уж, кажется мужчины,
Готовы пасть к её ногам.
Немедленно согнувши спины,
К её узорным обшлагам,
Ей нежно руки целовать,
И о пощаде умолять,
Твердя, что жизнь для них постыла...
Возможно б, так оно и было,
Родись Диана не сейчас,
Пораньше лет на двести-тристо,
В век ли Сен-Пре иль Монте-Кристо.
Её то был бы звёздный час!
Диана хороша собою,
Пленяла б дивной красотою.

XII.
Её приятный мягкий голос,
Мог юношу заворожить.
Её густой и чёрный волос,
Способен голову вскружить.
Он вьётся в локонах до плеч.
Ничто не сможет уберечь,
От взгляда её карих глаз,
Глядящих, словно бы, сквозь вас.
Взор, в то же время, как магнит:
Когда ей нужно, он ласкает,
Как-будто нежно обнимает,
Настойчиво к себе манит,
Чтоб жертву к ней скорей привесть,
Чтоб тут же беспощадно "съесть"!

XIII.
Конечно, хороша Диана,
В надменной роковой красе.
Как антипод была Татьяна.
В её большой тугой косе,
Обычно лента вплетена.
Ей очень нравилась она.
А, если волос распускала,
То солнце в нём лучом играло,
Как-будто в струях водопада,
Что светло-русою волной,
Спадают за её спиной.
Как-будто бы богиня Лада,
Их частым гребнем расчесала,
И янтарём все унизала.

XIV.
Не только в светлых волосах,
Была Татьяны красота.
В прекрасных голубых глазах,
Светились нежность доброта.
Сама душа преображалась,
Как в зеркале в них отражалась.
То кроткою, то озорной,
Случалося была порой.
Со всеми искренна всегда;
И в обращении проста;
И в помыслах своих чиста,
Как родниковая вода.
А, если звонко засмеётся,
Как колокольчик разольётся!

XV.
Приятный голосочек нежный,
Так ласково из уст звучит.
Такой спокойный, безмятежный,
Как-будто родничок журчит.
Татьяна очень миловидна.
Пожалуй, было бы обидно,
Сказать, что красота Татьяны,
Навряд ли красоту Дианы,
Могла бы хоть на миг затмить.
Татьяна не красою тела,
Блистать пред обществом хотела,
Чтобы мужчин ошеломлять.
Как роза, росшая в тиши,
Брала красой своей души.

XVI.
Диана пылка, энергична.
Скромна Татьяна и строга.
Диана властна, эгоистична.
Уют родного очага,
Татьяне во сто крат важней.
Всё плавно гармонично в ней.
И, как заботливая дочь,
Стремится матери помочь.
Диана каждый день в движеньи:
На бокс и волейбол она,
Давно записана. Одна,
В мужском спортивном окруженьи,
Спешит активность проявить,
Чтобы вокруг всех удивить.

XVII.
Диану ветреной кокеткой,
Навряд ли смог бы я назвать.
Весьма расчётливой брюнеткой,
Точнее было б величать.
Которая, уж, с юных лет,
Открыла счёт своих побед.
Любви до гроба не искала.
Всего всегда ей было мало:
То слишком мало комплиментов;
То страстных взглядов и похвал;
То, чтобы зал рукоплескал;
То недостаточно моментов,
Когда "богиню" превозносят,
И на руках едва ль не носят.

XVIII.
Желая привлекать вниманье,
Чтоб не могли её забыть,
Она с упорством, с прилежаньем,
Всегда пыталась в центре быть.
Стараниям артистов рады,
Войдёт в состав агитбригады.
Коль выступлений больше нет,
Есть комсомольский комитет,
Где тоже можно проявить,
С её то опытом, сноровкой,
С её расчётливостью ловкой,
Активность, мастерство и прыть,
Чтоб вновь взойти на пьедестал,
Чтоб выше он, почётней стал.

XIX.
Андрей Дианой восхищён.
Она и бровью не ведёт.
Он "по уши" в неё влюблён,
Удобного момента ждёт,
Чтоб ей в своих признаться чувствах.
Он в самых глупых безрассудствах,
Готов Диане помогать.
Её желаньям потакать.
Но девушка его не видит.
Пройдёт молчком, не отвечая,
Его совсем не замечая.
Порой презрением обидит.
Какой-то простенький комсорг,
Не пробудит в ней чувств восторг.

XX.
Но всё однажды изменилось.
Сама Диана подошла.
(Подумали, она влюбилась?
Нет-нет, ну, что вы, здесь дела...
Но, это так чтоб вы всё знали,
И по-напрасну не гадали).
Диане вновь не изменил,
Вновь её к славе поманил,
В который раз инстинкт отменный,
Что выручал ни раз, ни два,
Что помогал найти слова,
Что позволял ей мир сей бренный,
Кроить бесстыдно под себя,
Свою персону лишь любя.

XXI.
Так что же? Вот, что получилось,
Той присно памятной весной,
Событий несколько свершилось,
В ряд, друг за другом, чередой.
Я ранее упоминал,
Андрей комсоргом школы стал.
Вошёл в состав бюро горкома.
(Вам ситуация знакома).
Он выиграл конкурс для чтецов,
Патриотических стихов.
Чтобы достичь ещё верхов,
Отправлен был в конце концов,
Сперва на конкурс областной,
Всё той же памятной весной,

XXII.
Затем финал республиканский,
Где также с честью победил,
Осуществив свой долг гражданский,
И, приложив не мало сил,
Домой с почётом он вернулся.
Вновь в будни школы окунулся.
Теперь и секретарь горкома,
И председатель исполкома,
Здоровались при встрече с ним,
Успехов в будущем желали,
И крепко руку пожимали,
Как с сотоварищем своим.
Увидев, что Андрей в фаворе,
Диана без сомнений вскоре,

XXIII.
На переменке подошла.
Как чаровница улыбнулась.
Была любезна и мила.
Руки его слегка коснулась.
И разрешила, так и быть,
Себя до дома проводить,
Когда закончатся уроки.
Девчонки в классе, как сороки,
Немедля новость обсудили.
Как? Что? Чего и почему?
Кто был свидетелем тому?
И следом сразу же решили:
Не долгим будет их влеченье.
Найдёт другое развлеченье.

XXIV.
Кирилл, как прежде не решался,
Татьяне чувств своих открыть.
Всегда, когда к ней приближался,
Пытался он волненье скрыть.
Но получалось очень скверно.
Был он неопытен, наверно,
И оттого его признанья,
Сердечные его мечтанья,
При нём всё также оставались.
Скрывая их, он делал вид,
Что был задумчив иль сердит.
Хотя они с трудом вмещались,
В его истерзанной душе.
Как мощный грозный требуше,

XXV.
Готов снаряд свой в даль отправить,
Похоже так его душа,
Стремясь ни капли не оставить,
Тревожно суетясь, спеша,
Предмет любви случайно вспомнив,
Страданий чашу переполнив,
Была тоской утомлена;
Мучением измождена;
Желала выплеснуть наружу,
Что накопилось к сроку в ней,
Под гнётом искренних страстей.
А он шептал: "Вдруг обнаружу,
Что безразличен я Татьяне..."
Вновь голова его в тумане.

XXVI.
И страх, и робость обуяли.
Не знает, что же предпринять?
Держа себя в тисках печали,
Он движим чувствами опять.
Они в нём бешено вращались.
Они с трудом уже вмещались,
Куда их прятал всякий раз,
Боясь услышать лишь отказ:
Под стопудовый грузный камень,
Который сам установил,
И в своё сердце сам вживил.
В его душе любовный пламень,
Ревел, бушуя, клокотал,
И душу жечь не уставал.

XXVII.
Кирилл всегда на перемене,
Иль на уроке ли тайком,
В придуманном самом им плене,
Пытался хоть одним глазком,
Взглянуть на милую Татьяну.
Не видя вовсе в ней изъяну,
Готов её боготворить,
И страстно преданно любить.
Татьяна чувствовала взгляд,
И очи к низу опускала,
Как-будто бы она искала,
В своём портфеле... всё подряд.
Кирилл ей был не безразличен.
Он был Татьяне симпатичен.

XXVIII.
Она ждала, что подойдёт.
Придумает случайный повод.
Предлог какой-нибудь найдёт.
Отыщет очень веский довод,
И на свиданье пригласит.
Она же, сделав важный вид,
Не сразу даст ему ответ:
Быть может: "да", быть может: "нет".
Ведь совершенно не прилично,
Вот-так-вот быстро соглашаться.
Растаяв, ему тут же сдаться.
Вернее будет безразлично,
Спокойно, скромно посмотреть,
Чтоб нос нахалу утереть.

XXIX.
Однажды, сидя на уроке,
Кирилл, сподобившись, решил,
Отбросив прочь все экивоки,
Едва души скрывая пыл,
Собравшись, сделать первый шаг.
Но только эдак или так?
Иль, может, как-то по-другому?
Предавшись жребию земному,
Он долго думал и гадал,
Перебирая варианты,
Словно с судьбой играя в фанты.
Ну, а, когда совсем устал,
Он просто вырвал из тетрадки,
Нарушив стройные порядки,

XXX.
Один-единственный листок.
Обычной шариковой ручкой,
Он написал в нём пару строк,
В низу с весёлой закорючкой,
И, подписав письмо: "Кирилл",
Его три раза он сложил,
Затем по партам передал,
Чтоб к адресату тот попал.
Когда посланье получила,
Она мгновенно обернулась.
Ему смущённо улыбнулась.
Чуть на бок голову склонила.
Назад, уж, не передала,
Но, поглядев, кивнула: "да"!

XXXI.
Уже ль смогу я передать,
Что с ним потом происходило!
Смогу ли точно описать?!
Не до уроков ему было!
Увидев через партный ряд,
Татьяны благосклонный взгляд.
Кивок, что сделан был безгласно,
Но, сообщивший: "Я согласна".
Как сердце бешено забилось,
Тогда у юноши в груди.
Ждала их встреча впереди.
Всё прочее мгновенно слилось,
В какой-то призрачный поток,
Страданьям подводя итог.

XXXII.
В тот день они гуляли долго,
Как, впрочем, и в другие дни.
Не замечали время сколько.
Так были счастливы они.
Казалось им, что здесь в тиши,
Две родственные их души,
Нашли друг друга не случайно,
И, где-то в неком плане тайном,
Им было так предрешено,
Однажды чудом повстречаться,
И никогда не расставаться.
Ведь, право, смысла лишено:
Зачем вообще тогда влюбляться,
Если придётся распрощаться?

XXXIII.
В нём буря чувств, как снежный вал,
Внезапно рухнув, придавила.
Он сам себя не узнавал.
Любви стремительная сила,
Им так внезапно овладела.
Заворожить уже успела,
И он, ликуя, танцевал,
Вмиг спальню превратив в танцзал.
Он напевал сначала пьески.
Затем магнитофон включил,
И на него установил,
Катушку с группой "Арабески".
То пританцовывал, а то кружил.
В любви он, растворившись, жил.

XXXIV.
Татьяна тоже после встречи,
В волненьи долго пребывала,
И на лице её весь вечер,
Улыбка счастия сияла.
Припоминая много раз,
Звук голоса и нежность фраз,
Которые ей говорил,
Её возлюбленный Кирилл,
Татьяна млела от восторга.
Порой, забывшись на минуту,
Вдруг замирала почему-то,
Но тут, опомнившись, что долго,
В оцепенении стоит,
И в пустоту, вперясь, глядит,

XXXV.
Без толку стала суетиться.
Увидев: "Ночь, уж, на дворе".
Решила, что пора ложиться,
Чтоб встать пораньше на заре,
Для школы чтоб портфель собрать,
И школьный фартук поменять.
С желанием немедля спать,
Она легла в свою кровать.
Через окно луна виднела.
Как ни пыталась, сон не шёл.
Как-будто кто его увёл.
Татьяна на луну глядела.
Кирилл не спал, прильнув к окну.
Взирал он тоже на луну.

XXXVI.
Они друг другу поклялись,
Уверенные, что так будет,
Что чувства эти на всю жизнь,
Что время жар их не остудит.
Что даже через сотню лет,
Никто не скажет слова: "нет",
Коль задан будет им вопрос:
"Вы также любите? Всерьёз?!"
Весь мир для них казался дивным,
Совсем не знающим границ.
Сопровождало пенье птиц.
С мечтой, с желанием взаимным,
Готовы смело жизнь пройти,
Презрев опасности пути.

XXXVII.
Смотреть приятно, если счастлив,
В семейной жизни человек.
Судьбу заранее умаслив,
Спокойно зрит он время бег.
Пусть время метеором мчится.
Он всем успеет насладиться.
И за счастливцев враз за всех,
Порадоваться нам не грех.
И для таких людей, ей, Богу!
Приятно сочинить эклогу!
Но есть средь нас совсем другие:
Иные, коль счастливцев видят,
Их всей душою ненавидят.
И чужды им дела благие.
Им ближе ненависть и злость -
Раздора жертвенная кость.

XXXVIII.
Андрей с Дианой, как и все,
Частенько парою ходили.
Она во всей своей красе.
Он, в чём родители купили.
Он не был никогда эстет.
Довольно скромно был одет.
Диану это для начала,
Скажу вам прямо, забавляло,
Но после быстро надоело.
Ну, право, что за кавалер,
С которого не взять пример!?
К Андрею вскоре охладела,
Увидев дом, где он живёт,
И обстановку и доход.

XXXIX.
Но всё-таки Диана с ним,
Ещё бродила по привычке,
По паркам, скверам городским,
(Пожалуй "парк" возьму в кавычки).
Она пока что сомневалась,
И с ним пока не расставалась,
Так как другого на беду,
Не появлялось на виду.
А для неё Андрей был скучен,
Как перечитанный роман,
Вобравший слов самообман,
Весь перелистан, весь изучен.
И ей, уж, больше из него
Уже не выжать ничего.

XL.
Как только у Кирилла с Таней,
Взаимно чувства проявились.
В Диане, как в открытой ране,
Мгновенно нервы оголились.
Ей сразу становилось плохо.
Грудь не могла приять ни вздоха.
Она испытывала шок,
Когда кому-то хорошо.
И было ей необходимо,
Вмешавшись, круто изменить,
Чтоб больше не могли любить,
Чтоб их размолвка ярко, зримо,
У всех случилась на виду.
Ей в радость, прочим на беду.

XLI.
И, срочно вожделев Кирилла,
Его пыталась добиваться.
Не то чтобы его любила...
Хотелось ей поиздеваться,
Над искренностью этих чувств,
Над клятвами, слетавшим с уст,
Над нежной трепетной любовью,
Что вопреки её злословью,
Лишь всё сильнее укреплялась,
День ото дня, из часа в час.
Иссяк коварств её запас.
И, как Диана не старалась,
Кирилл с Татьяной не простился.
Дианою он не прельстился.

XLII.
Дианы спесь уязвлена.
Им отомстить уже хотела.
Казалось, вот уже война,
Начнётся. Но другое дело,
Её на время отвлекло,
Не дав свершить влюблённым зло.
Диана промах не забыла,
И лишь на время отступила.
Как ни покажется вам странно,
Но только ей теперь самой.
Да, ей - красотке роковой,
Самой пришлось совсем нежданно,
Молниеносно защищаться,
И от соперниц избавляться.

XLIII.
Андрей внезапно приглянулся,
Двум одноклассницам своим.
Боясь, чтоб не переметнулся,
Диана вновь крыла над ним,
Отгородив от всех, раскрыла,
И, точно коршун, закружила,
Чтоб никого не подпустить.
Хоть раз позволив упустить,
Из цепких лап свою добычу,
Дианы б пал авторитет.
И, проклиная Белый Свет,
Уподобляясь стону, кличу,
Она бы взвыла, как волчица,
На мир желая ополчиться.

XLIV.
Хоть ей не нужен был Андрей,
В котором не было ей проку.
Но крепкой хваткою своей,
Схватив, держала бы до сроку,
Пока б в какой-то день сама,
Его б не прогнала она.
Соперницы Наталья с Ольгой,
Всё зная о любви недолгой,
Присущей издавна Диане,
Пытались порознь скорее,
Привлечь внимание Андрея,
Стараясь уличить в обмане:
Раскрыть, какие у Дианы,
Насчёт него имелись планы.

XLV.
Но так события сложились.
Так звёзды на небе сошлись.
Они, как в вихре, закружились,
Как кони, резво понеслись,
Свершаясь, вроде бы, спонтанно,
Как ни казалось это странно,
Но для Дианы, пусть не сразу,
Свершилось всё, как по-заказу.
Отец у Ольги был военным.
Вполне достойный офицер.
С него бы в пору брать пример,
Всем гражданам обыкновенным.
По службе ждало повышенье,
Весомей чин и назначенье,

XLVI.
В другую воинскую часть,
В каком-то городе Союза,
А для семьи опять напасть,
Опять свалилася обуза:
Они вслед за главой семьи -
Супруга с четырьмя детьми,
Должны немедля собираться,
И в путь-дорогу отправляться,
Чтобы уже на новом месте,
Оставив трудности пути,
Себе дом новый обрести,
И там стараньями все вместе,
Создать для всей семьи уют,
Такой же, как сложился тут.

XLVII.
Отъезду Ольги, как Диана,
Наталья радовалась тоже.
Однако, без самообмана,
Себе призналася, что всё же,
Ей грустно будет разлучаться,
Вот так внезапно распрощаться,
С той одноклассницей своей,
С которой очень много дней,
Ходила в школу на уроки.
Случалось, что они порой,
Присев за партою одной,
"Трещали" дружно, как сороки:
Друзей, подруг пересудив,
Все косточки им перемыв.

XLVIII.
Наталья не была красоткой.
Средь всех ни чем не выделялась.
Прельщать ни статью, ни походкой,
Парней Наталья не старалась.
Однажды полюбив Андрея,
И чувств своих изречь не смея,
Она лишь изредка случалось,
Привлечь внимание пыталась:
То книгу почитать попросит,
Возьмёт то циркуль, то линейку,
То сядет на одну скамейку,
О чём-нибудь случайно спросит,
А-то приветливо глядит,
А-то улыбкой одарит.

XLIX.
Её намёков (что скрывать),
Андрей наш не воспринимал.
Возможно, что её понять,
Он специально не желал.
Ведь он Дианою прельщён,
За ней влачиться обречён.
И в тот момент сама она,
Безмерной ревностью полна,
Свой взор коварный обратила,
Вновь с обожаньем на него.
Умело окрутив его,
Изображала, что любила.
Любой ценою, так и быть,
Чтоб от Натальи оградить.

L.
А равнодушие Андрея,
Наталью очень оскорбляло.
Но всё же, чувством пламенея,
Она надежд не оставляла:
Быть может, чудо всё ж случится,
И он к Наталье устремится?!
Но с ней Андрей учтив и мил,
Всё также безразличен был.
Андрей к Наталье, как и прежде,
Как к прочим в классе обращался.
С ней взглядом даже не встречался,
Совсем отрезав путь надежде,
Всем демонстрируя, что он,
Одной Дианой увлечён.

LI.
Свои старания удвоив,
Наталья всё ж была постыла.
В конце концов сие усвоив,
Наташа сильно загрустила.
Андрей - предмет её любви,
С другою проводил все дни.
Иную он боготворил.
Вокруг Дианы лишь кружил,
А ей при этом доставалась,
Унынье, ненависть и боль,
Отверженной девицы роль.
Ей ничего не оставалось,
Тайком любить, его желать,
И тут же горько проклинать.

LII.
Покуда в школе находилась,
Она не подавала вида.
Хотя печаль её копилась,
И сердце мучила обида,
За то, что парня увели,
Что ей другую предпочли,
И, что её не оценили,
Что чувства на корню сгубили.
Придя домой, в страданьях маясь,
Наташа в комнате ходила,
То по двору она бродила,
Бесцельно до темна слоняясь,
А то, чтобы себя отвлечь,
Стирала иль топила печь.

LIII.
Но чаще прочего Наташа,
Ложилась на свою кровать,
И так весь день подруга наша,
Чтоб свои слёзы проливать,
Отбросив напрочь накидушку,
Уткнув своё лицо в подушку,
Страдая, изредка рыдала,
Иль беспокойно воздыхала,
Жалея - бедную - себя.
Кляня, что так устроен мир,
Где кривда лишь творит свой пир.
Во всём Андрея лишь виня,
Желала чтоб он проклят был,
Чтоб он прощения просил.

LIV.
Бывало, что молчком лежала.
Из глаз, стекая по щеке,
Слезинка медленно бежала;
Сорвавшись, падала к руке;
Иль, в бок стекая прямо к ушку,
Пыталась увлажнить подушку.
Под настроенье всякий раз,
Она включала скучный джаз.
Усилить чтоб свою грустинку,
Создав иллюзию на час,
Что кто-то с ней грустит сейчас,
Немедля ставила пластинку,
С которой, будто это сцена,
Печальный голос Джо Дассена,

LV.
Спокойно, вкрадчиво звучал.
И душу успокоив он,
В дальнейшем радость предвещал,
Склоняя в благотворный сон.
Кручина сердце покидала.
Наталья менее рыдала.
Со временем пора настала,
И вовсе плакать перестала.
Все огорчения забылись.
Они, как-будто бы дождём,
Неторопливо день за днём,
С её души и с сердца смылись.
Исчезли боли и страданья.
Остались лишь воспоминанья.

LVI.
Как восхитительна любовь!
Особенно, когда взаимна.
Она нам дарит счастье вновь.
Она прекрасна и невинна.
Но, если чувства безответны,
То все старанья наши тщетны.
Насильно мил, увы, не будешь.
Лишь ненависть в себе разбудишь,
Которая нас изнутри,
Как червь точИт и поедает,
И незаметно разрушает,
Трудясь с зари и до зари.
Уж, лучше всё простить, забыть,
И далее спокойно жить.

LVII.
Наталья всё, как есть, забыла,
Оставив в прошлом тяжкий груз.
Андрея больше не винила,
За их несбывшийся союз.
Но брат Наталии - Сергей,
Страдания сестры своей,
Которым он свидетель был,
И о которых не забыл,
Ведь он сестре тогда внимая,
Воспринимая остро боль,
И скорби лицезрев юдоль,
Её безмерно утешая,
Клялся, Андрея не простить.
За слёзы Наты отомстить.

LVIII.
Он боль душевную сестры,
Так близко к сердцу принимал,
Лишь потому, что до поры,
Свой истинный мотив скрывал.
Он в школе страстно был влюблён.
Прекрасной девой уязвлён.
Отвергнут, высмеян, унижен,
И потому на всех обижен.
Но злой красотке отомстить,
Не находил в себе он силы.
Ему всё также были милы,
Бровей изогнутая нить,
Её улыбка, томный взгляд,
И школьный форменный наряд,

LIX.
Который облегал фигуру,
Подчёркивая тонкий стан.
Сергей природную натуру,
Став пылкой страстью обуян,
В себе сдержать никак не мог,
За что и получил урок:
Девица волю дав руке,
Оставив на его щеке,
Пощёчину. Ему сказала,
Тогда немало дерзких слов,
Сорвав с влюблённых глаз покров.
На дверь, обидев, указала.
Сергей Андрея невзлюбил.
В его лице той деве мстил.

LX.
О мыслях, о душевных ранах,
Сергей настойчиво молчал.
Поведать о коварных планах,
Себе всечасно запрещал.
Для мести тысячи идей,
Хранил он в голове своей.
Хоть на Андрея очень злился,
Но всё же ими не делился,
Ни с институтскими друзьями,
Ни с матерью своей родной,
Ни с младшею своей сестрой,
Ни с родственными им дядьями,
Боясь, что очень может быть,
Те смогут враз отговорить.

LXI.
Сначала в мысли утвердившись,
Чтобы Андрею отомстить,
Сергей, казалось, уж, решившись,
Готов немедля приступить,
К реализации отмщенья.
Но, видно, волей провиденья,
Он всё откладывал, тянул.
Казалось, что рукой махнул,
На эти скверные дела.
Однако, нет, не тут-то было.
В нём пламя гнева не остыло.
Хотел, чтоб голова цела ,
Осталась после этой мести.
Не думая о долге, чести,

LXII.
Он потому не торопился,
Вполне резонно опасаясь,
Хоть с чувствами о мщеньи сжился,
Но всё ж от мысли содрогаясь,
Что явное отмщенье днём,
Сказаться может и на нём:
Из комсомола могут выгнать,
Студенческий билет забрать.
Затем повторно в институт,
С характеристикой плохой,
С народною молвой лихой,
Его, уж, больше не возьмут.
Там путь прямой в военкомат,
И в армию, а вдруг в стройбат?!

LXIII.
Сергей в уме десятки раз,
Отмщение своё свершил:
Выкалывал Андрею глаз;
То его медленно душил;
То ночью дом их поджигал,
И, представляя, ликовал,
Как пламенем весь дом объят,
И, как в огне, крича, горят,
Андрей, родители его,
В тисках удушливого жара.
А после на углях пожара,
Не остаётся ничего.
То яд крысиный подсыпал,
Чтоб недруг, корчась, умирал.

LXIV.
А, то он думал ночью встретить,
Андрея в переулке тёмном,
Чтобы никто не смог заметить,
В их городе в ту пору сонном.
Андрея ломиком избить,
Так, чтоб в калеку превратить.
Иль кислоты в лицо плеснуть.
Иль ножик в грудь его воткнуть.
Сергей не мог определиться,
Как будет месть его свершаться,
Чтоб безнаказанным остаться.
Пришлось с отмщеньем поступиться,
Отсрочив мести день и час.
Содеять позже, не сейчас.

LXV.
Вперёд немного забегая,
Тебе, читатель, я скажу,
Интриги всей не раскрывая,
Как есть, всю правду доложу,
Что сталось с бедною Наташей?
Как дальше жизнь её сложилась?
Где она после очутилась?
Чудеснейшим врачом слывёт.
Давно в Норильске обитает.
В мечтах, как прежде, не витает.
Наталья счастливо живёт,
С супругом, внуками, детьми,
В ладу с душою и с людьми.

LXVI.
Устал. Чтоб мыслью не метаться,
Иначе, на мою беду,
Все строфы будут превращаться,
В бездарнейшую ерунду.
Чтоб глупости мне не писать,
Нелепый вздор не сочинять.
Не быть смешным или банальным,
А, может, через чур формальным,
Лишь на сегодня, о, друзья,
Отложив всё стихосложенье,
Невольно сделав одолженье,
Поэта труд оставлю я,
Чтобы немного отдохнуть:
Поспать, поесть, и вновь вздремнуть.






Глава третья.


I.
Когда нахлынет озаренье,
Мысль тороплюсь я записать.
Едва приходит вдохновенье,
Спешу скорее рассказать,
Поведав людям о судьбе,
Моих героев, о себе.
Любовь и счастье, боль и страх,
Всё в моих простеньких стихах.
Вот так стишки свои пишу,
За рифмой рифму нанизая,
За строчкой строчку сочиняя,
Стихосложением грешу.
Используя свой тайный план,
Продолжу дале свой роман.

II.
Нам трудно в прошлое вернуться.
Лишь только в памяти своей,
Назад мы можем оглянуться,
Коснувшись времени дверей.
Нам детства призрачная даль,
ДарИт лишь грусть, тоску, печаль.
И тех чудесных школьных лет,
В сознаньи меркнет яркий свет.
Воспринимали мы те дни,
Порою очень не серьёзно.
Мы понимаем слишком поздно,
Как были дороги они.
Но дней ушедших не вернуть.
Мы дальше продолжаем путь.

III.
Прекрасна школьная пора!
Здесь озарил нас светоч знаний.
Весь день, всю ночь и до утра,
Здесь первых нравственных терзаний,
Неутомимо мучил нас,
Пред тем, когда входили в класс
Огонь в душе неумолимо.
Порой беда скользила мимо,
И мы, внезапно осмелев,
За то, что всё сошло нам с рук,
Считали глупым свой испуг.
Уже открыто обнаглев,
Могли в класс выпустить синицу,
Иль вырвать дневника страницу.

IV.
Прекрасна школьная пора!
Однажды в двери школы входит,
Толпою шумной детвора.
Здесь, повзрослев, себя находит.
Здесь утоляет жажду знанья.
Здесь получает воспитанье.
И трудолюбье обретая,
Азы общенья постигая,
Становится на верный путь,
Чтобы вполне определённо,
Взять курс и целеустремлённо,
В большую жизнь скорей шагнуть.
Чтоб наяву, а не во сне,
Служить родной своей стране!

V.
Прекрасна школьная пора!
Хоть много здесь тревог, волнений.
Чего не знали мы вчера,
Постичь поможет добрый гений,
Отзывчивых учителей,
Спешащих всем нам поскорей,
Привить любовь к своим предметам,
Чтоб легче было по билетам,
Нам на вопросы отвечать,
Когда экзамены нагрянут.
Учителя тогда нас станут,
Прилежно экзаменовать,
Надёжность знаний проверяя,
И ум пытливый поощряя.

VI.
Однако наш экзамен главный,
За школьной партой нам не сдать.
Сколь ни прекрасен путь наш славный,
Но сложно по нему шагать.
На этом жизненном пути,
Которым суждено идти,
Нас встретит много испытаний,
Коварств, предательств и страданий.
И мы, служа своей Отчизне,
Должны их все преодолеть,
Чтоб хоть немного преуспеть,
Важнейший сдав экзамен в жизни.
Чтобы, шагая в ногу с веком,
Остаться добрым человеком.

VII.
Нас жизнь сама экзаменует,
Предвзято. Ей не возразить.
Колоду карт своих тасует,
Чтоб посильней нас разозлить.
Преподнося их ненароком,
Даёт урок нам за уроком.
Уроки жизни мы, зубря,
Виним других, виним себя,
В том, что себя смогли ославить.
И, право, нам не до улыбок...
Наделав множество ошибок,
Спешим их по-быстрей исправить.
Не повторяя их, чтоб впреть,
В глаза людей могли смотреть.

VIII.
Но годы школьные прекрасны,
Не только тем, что уйму знаний,
Мы получаем. Не напрасны,
Усилия учителей. Воспоминаний,
Незримый сонм нам достаётся,
И, уж, до смерти остаётся,
Он с нами. Много здесь друзей;
Бредовых и шальных идей;
Между уроков переменки,
Которых с нетерпеньем ждём.
А, коль забыли, то идём,
Домой, чтоб взять мешок для "сменки".
Без сменной обуви?! Вы, что?!
Не пустят в школу ни за что!

IX.
Я осенью, зимой, весною,
Всегда каникулы любил.
Ненастной хмурою порою,
Я дни за книгой проводил.
А, если радует погода,
Тогда в любое время года,
Меня с окрестной детворой,
Нельзя загнать уже домой.
Каникулы не долго длились.
Порой неделю или две,
Был предоставлен сам себе.
С друзьями вволю веселились.
А там.., как старая хвороба,
Нас в школе вновь ждала учёба.

X.
Признаюсь, что каникул летних,
Всегда я с нетерпеньем ждал,
И классах младших, классах средних,
Дождавшись, бурно ликовал.
По ним в учебный год тоскуя,
В последней четверти толкуя,
С друзьями: чем себя займём?
Каких делишек, дел найдём?
Я планов строил громадьё,
Чтоб с толком лето провести.
В реальность планы привести,
Прервав безделие моё,
Мешала неизменно лень,
С которой дружен был весь день.

XI.
Закончили девятый класс,
Герои наши, как обычно.
Не удивят оценки вас:
Кто хорошо, кто на отлично.
Каникул летних череда,
Теперь ждала их, как всегда.
Хоть хороша была погодка,
Им предстояла отработка.
Одни из них остались в школе,
Чтоб чистить, красить и белить.
В порядок зданье приводить.
Другие же трудились в поле:
В совхозе местном помогали,
И там же вместе проживали.

XII.
Кирилл с Татьяной сговорившись,
Чтоб даже здесь не разлучаться,
На труд в теплицах подрядившись,
Могли хоть каждый день встречаться.
Но две недели отработки,
Промчались, как по речке лодки.
В Марграде летом обитая,
В разлуке, хоть на час, скучая,
Старались рядом чаще быть.
В кинотеатр они ходили,
Иль, взявшись за руки, бродили,
Чтоб время вместе проводить,
По скверам тихим городским,
Где так прекрасно было им.

XIII.
Андрей на лето отработку,
Избрал подальше от Марграда,
Стараясь позабыть красотку,
Терзавшую, как муки ада.
Диана в общем-то недавно,
Словно взбесившись, своенравно,
Своё упрямство проявив,
Весь гнев, всю ненависть излив,
Разорвала с ним отношенья,
Без явных видимых причин,
Как-будто из морских пучин,
Желчь выплеснув. Без продолженья,
Оставила все встречи с ним.
Андрей мгновенно стал чужим.

XIV.
Чтоб пережить разрыв с Дианой,
Чтобы осмыслить и понять,
Всю суть её повадки странной:
Ему во всём всегда пенять.
Ей не угодно то и это,
Ей то зима претит, то лето.
Слова, что мог сказать Андрей,
Гнев порождали тут же в ней.
И пусть она простилась с ним,
Андрей в душе таил надежду,
Что, может, будет всё, как прежде,
И, что с характером своим,
Диана вскоре разберётся.
Любовь в её груди проснётся!

XV.
И в школе, встретившись, они,
Когда начнутся вновь занятья,
Оставшись тет-а-тет, одни,
Заключит он её в объятья.
Она тихонечко вздохнёт.
Щекой к плечу его прильнёт.
Свой гнев немедленно смирит.
За всё, за всё его простит.
Хоть, как не мучился Андрей,
Он до сих пор не мог понять:
За что она должна прощать?
В чём провинился перед ней?
Что он такого совершил?
В чём перед ней он согрешил?

XVI.
Есть краеведческий музей,
В старинном граде Мариинске,
Который для округи всей,
Готов почти по-матерински,
С такой же трепетной заботой,
И с очень явною охотой,
Про край родной всем рассказать,
И экспонаты показать.
Так вот, от этого музея,
По разным школам добровольцев,
Из старших классов комсомольцев,
Что радостно на всё глазея,
Собрали небольшой отряд,
Который помогать был рад,

XVII.
В раскопках древностей различных,
Студентам университета,
В условиях для них привычных,
Работая почти всё лето.
А в школах этот летний труд,
За отработку им зачтут.
Когда про то узнал Андрей,
Он сагитировал друзей,
И вместе с ним ребят пяток:
Илья, Володя, Паша,
Ещё Максим и Саша,
Разбив из палаток городок,
Вести раскопки обучились,
Немедленно в процесс включились.

XVIII.
Ребятам крупно повезло.
Они за столь короткий срок,
Всем проливным дождям назло,
Порой своих не чуя ног,
Конечно, сильно уставая,
В живую край свой познавая,
Нашли, там, где течёт река,
Стоянку войска Ермака.
Отбросив мнимые сомненья,
Во всём доверившись удаче,
Верны поставленной задаче,
Открыли древние селенья,
В которых арья обитали:
Трудились, жили, воевали.

XIX.
Пока Андрей был на раскопках,
Где артефакты добывал,
В курганах древних или сопках,
Иль в поле шурфы пробивал,
Или у берега реки,
Где ставят сети рыбаки,
Где местность всем ветрам открыта,
Искал стоянку неолита.
У тех же кийских берегов,
Из стометрового обрыва,
Где Кия плавно и красиво,
На протяженьи ста веков,
Катила воды голубые,
Ручьи вбирая снеговые,

XX.
Они нашли кость динозавра,
И бивни мамонта нашли,
А позже череп стегозавра,
Ребята в лагерь принесли.
Затем носили всё подряд.
Для археологов, как клад,
Стал огромаднейший обрыв.
Сегодня весь его изрыв,
Учёные ведут раскопки.
Объект - сокрытый дар земли,
Лежавший в вековой пыли,
Благодаря своей сноровке,
Сыскал любителей отряд,
Почти что сорок лет назад.

XXI.
Андрей, историей увлёкшись,
Случайно полюбил всё это.
На время мыслями отвлёкшись,
В раскопках проводил всё лето.
Но всё же чувства, как в тумане,
Влекли, влекли его в Диане.
Не мог её он позабыть,
И пыл сердечный остудить.
А в Мариинске жизнь, как прежде,
Своим неспешным чередом,
Шла постепенно. Каждый дом,
Существовал, живя в надежде,
Что случай - ветреный проказник,
И им устроит пышный праздник.

XXII.
Кирилл с Денисом и Иваном,
Чтобы от моды не отстать,
Договорилися с Коляном,
Решив ансамбль свой создать.
Замечу, вся наша страна,
Что самородками полна,
Была увлечена в те годы,
Теченьем музыкальной моды.
Хоть люди слушали "Битлов",
Но старый добрый ритм биг-бит,
Был в основном уже забыт.
С магнитофонных записей, с "пластов",
Повсюду - далеко иль близко,
Везде звучали ритмы диско.

XXIII.
Нас группы из-за рубежа,
Прекрасным пеньем восхищали.
Была на диво хороша,
Их музыка. И нас прельщали,
"Тич Ин" и "Абба", "Бони М",
"Гумбэйданс бэнд" известный всем,
"А ля картэ" и "Баккара",
"Би джиз", что слушали с утра,
"Бисквит", "Берлин" и "Браверхуд",
"Ирапшн", "Смоки", "Арабески",
И "Чингиз хан", чей голос резкий,
Возможно, юные сочтут,
С их личным мненьем не предвзятым,
Слегка надрывным, грубоватым.

XXIV.
Но всем нам нравились они.
Мы их готовы были слушать,
Беспечно коротая дни,
При том, не спать, не пить, не кушать.
Но и советская эстрада,
Побаловать была нас рада.
Созвездие чудесных ВИА,
Звучавших ярко и красиво:
"Машина времени", "Сябры",
Ансамбли "Пламя", "Самоцветы",
Антонов, "Фестиваль", "Цветы",
"Ялла", "Земляне", "Песняры",
Ансамбль "Весёлые ребята",
С утра звучали до заката.

XXV.
Чтоб даром время не терять,
Кирилл с приятелями вместе,
Начав идею воплощать,
Договорилися о месте,
В каком-то клубе заводском.
Затем в прокате городском,
В аренду инструменты взяли,
Хоть цены их слегка смущали,
Но всё же один раз решившись,
Им не хотелось отступать.
Уж, робкий огонёк мерцать,
Легонько начинал, зардевшись,
В сердцах их юных, неуёмных.
Порой в их мыслях потаённых,

XXVI.
Мечты о славе возникали,
И в них гордыню пробудив,
Их неокрепший ум смущали,
В душе их всё разворошив.
Мальчишки ясно представляли,
Как знаменитостями стали.
Как их ансамбль популярный,
Советский зритель благодарный,
Повсюду с нетерпеньем ждёт.
Приём торжественный готовит,
В их честь, и всюду славасловит.
Часам, минутам счёт ведёт,
Чтоб на концерт собравшись Миром,
Влюблённо подпевать кумирам.

XXVII.
И диско дань отдав, и блюзу,
Спешат "большие" музыканты,
Всему Советскому Союзу,
Преподнести свои таланты.
По городам и весям мчать,
Народ советский восхищать,
И в напряжённые моменты,
Срывать толпы аплодисменты!
Ловить огромные букеты,
Что градом сыпятся на сцену,
Иль на спортивную арену,
Где группа их поёт куплеты,
Любимых всеми лучших песен.
Мир так прекрасен и чудесен!

XXVIII.
Мечты, мечты, как вы прекрасны!
Как ослепляете вы нас!
Мы вам потворствовать согласны,
Самим себе в ущерб под час.
И пусть себе порой вредим,
Себя мы гениями мним,
Которых недооценили,
Чьи планы в пух и прах разбили.
Мечты, мечты, как вы прекрасны!
Как сладок призрачный обман,
Который вы дарИте нам:
Убогим, сирым и несчастным.
И нас - "расчётливых" глупцов,
Ведёте в пропасть, как слепцов!

XXIX.
В мечтаньях часто пребывая,
Под властью собственных иллюзий,
Про хлеб насущный забывая,
Как жертва умственных окклюзий,
Себе способны бред внушить.
Способны глупости вершить,
И бесконечно ныть и злиться,
Когда мечта не может сбыться.
Мечты, вы так порой опасны!
Вы нас способны завести,
Туда, где нет уже пути;
Где все старания напрасны;
Где дым, развеяв ожиданья,
Оставил разочарованья.

XXX.
Наш новоявленный ансамбль,
Или рок-группа, как угодно,
С названьем странным "Коннетабль",
Вдруг оказалася бесплодна.
Бессмысленно их в том винить.
Не удалось им сочинить,
За лето ни единой песни.
Не сочинялось им, хоть тресни!
И даже не успев сыграться,
Кирилл с Денисом и Иваном,
Ну, и конечно же, с Коляном,
Зато успели разругаться.
Все репетиции прервали.
Встречаться даже перестали.

XXXI.
Диана же почти всё лето,
В блаженстве лёгком пребывала.
Всё думала: не сон ли это?!
Ведь всё сбылось о чём мечтала.
Она в своём таёжном крае,
На дискотеке в клубе, в мае,
Вдруг незнакомцем увлеклась.
Любви к нему вся отдалась.
Теперь она не представляла,
Как сможет без него прожить,
Коль перестанет с ним дружить,
И потому пообещала,
Все свои чары применить,
Чтоб только с ним на веки быть.

XXXII.
В него Диана так влюбилась,
Что всем казалась, что она,
Значительно преобразилась,
Прекрасных чувств к нему полна.
Стремясь исполнить обещанье,
Весь опыт, всё очарованье,
Красотка тщилась применять,
Чтоб парня рядом удержать.
Андрей теперь ей был не нужен.
Вот оттого, затеяв ссору,
Наговорила много вздору.
Андрей унижен и сконфужен.
Из оправданий, клятв его,
Не вышло ровно ничего.

XXXIII.
А новой пассией Дианы,
Красивый парень оказался.
Частенько ей дарил тюльпаны.
Всегда по-моде наряжался.
То шоколад ей припасёт,
То в дар кулон преподнесёт.
А-то, успев бочком прижаться,
Поедет с ним она кататься,
На чёрной "Волге" на природу,
Где, шиною взбивая пыль,
Несёт их вдаль автомобиль.
Всегда в хорошую погоду,
Промчавшись к речке напрямик,
Устраивали там пикник.

XXXIV.
У парня личная машина,
А также мотоцикл "Ява";
В деревне дома половина,
Где три отменных волкодава,
Его хозяйство берегут,
Дом днём и ночью стерегут.
Он иногда в Москву летает.
Сам в Мариинске проживает,
В благоустроенной квартире.
В ней есть, где насладиться взгляду,
Ведь здесь по высшему разряду,
Все комнаты (а их - четыре),
Обставлены. Их мебель украшает,
Которая гостям внушает,

XXXV.
К хозяину сего жилья,
Огромнейшее уваженье.
Без "блата" всё достать нельзя.
Нужны к тому же сбереженья.
Здесь есть германский гарнитур.
Стоит французский абажур.
Из Югославии есть "стенка".
С оббивкой мягкого оттенка,
Имеются диван и кресла,
Куда владелец, подустав,
Из бара коньяка достав,
Спокойно опускает чресла.
А мебель мягкая сия,
Пришла в сибирские края,

XXXVI.
С чехословацской стороны.
Болгарской мебели набор,
Чтоб радужные видеть сны,
Поставлен в спальне. "Командор",
Назвали так венгерский шкаф.
С огромной кучею приправ,
На кухне размещен буфет.
На импортном столе обед,
Готов хозяев дожидаться.
Есть телевизор иностранный,
И музыкальный центр желанный,
Ещё, не нужно удивляться,
Я завершу сейчас рассказ,
В "сортире" - финский унитаз.

XXXVII.
Что ж, вы, возможно, удивитесь,
Откуда к двадцати годам,
(Вы только, право, не гневитесь,
Чуть ниже я отчёт вам дам),
У парня средства завелись,
На эдакую чудо-жизнь.
Скажу сейчас без промедленья,
Что в основном у населенья,
Всего Советского Союза,
Такой-то роскоши, о, да!
Нет. Не бывало никогда.
Богатство - тяжкая обуза.
Пусть люди жили победней,
Зато сплочённей и дружней.

XXXVIII.
Дианы новый кавалер,
Которого, успев влюбиться,
Повсюду ставила в пример,
Мечтая вскоре обручиться,
Был не мошенник и не вор.
Излишен строгий приговор.
Он ничего не своровал.
Он с детства так существовал,
Лишь потому, что смог родиться,
В семье партийного вождя.
Судьбу за всё благодаря,
Смог с ролью иждивенца сжиться,
Привыкнув всё всегда иметь,
Ни в чём отказа не терпеть.

XXXIX.
Его отец - партийный чин.
Был первый секретарь горкома.
Гора средь местных величин.
Пробившись из чинуш завкома,
Взошёл по лестнице служебной,
С характеристикой хвалебной,
И, находясь теперь при власти,
Забыл про все свои напасти.
Создав семье своей уют,
Чем мог он сына обеспечил.
Сынок, конечно, не перечил,
Когда всё за дарма дают.
Когда б ещё так подфартило?
Ему бы жизни не хватило,

XL.
Всё заработать самому:
Машину, дом, квартиру, дачу.
Да, в общем, собственно к чему,
Решать сложнейшую задачу?!
Жизнь замечательно идёт,
И в руки всё само плывёт.
Ведь паренёк себе не враг...
Смекнув, семейный свой очаг,
Он поспешил соорудить,
Внучат чтоб деду подарить,
Чтоб дед и их смог прокормить.
Ну, как Диане не любить,
Такого-то вот молодца -
Дитя такого-то отца!

XLI.
В Сибири лето скоротечно.
Оно мгновенно промелькнёт.
Теплом овеяв вас беспечно,
Как-будто бы крылом взмахнёт,
Чтоб, удаляясь, на прощанье,
Сказать всем скромно: "До свиданье",
И упорхнуть, жарой маня,
Вслед за дождями сентября.
Творит сентябрь чудеса:
Зелёный цвет везде меняет,
И поскорее наряжает,
Доселе пышные леса,
В лиловый, золотой, багряный,
Светло-шафранный и песчаный.

XLII.
И в Мариинске вдоль дорог,
Где очень много тополей,
Сентябрь, переступив порог,
С их тонких слабеньких ветвей,
Листву, окрасив желтизной,
Придав оттенок ей иной,
С деревьев быстро обрывает,
И нА землю тот час роняет,
Чтобы, как можно поскорей,
Соткать из той листвы ковёр,
И чудный осени узор,
Вплести в поверхность. Много дней,
Чтоб радовал ковёр всех нас,
Даря восторг для наших глаз!

XLIII.
Опять занятья в средней школе,
Порой осенней начались.
Десятиклашек поневоле,
Чрез год ждала другая жизнь.
Учебных смен перестановка,
Весь год учебный подготовка,
Экзамен чтоб не провалить,
И, в институт чтоб поступить.
Тогда считалось так в народе,
Коль десять классов кончил тут,
Идти потребно в институт.
Ведь то не дань унылой моде.
Диплом свой, получив, гордись.
Путёвка - он - в большую жизнь!

XLIV.
Сегодня первый сентября.
Все на торжественной линейке.
Цветы учителям даря,
Ученики, подобно змейке,
Обвили их за рядом ряд,
Жмут руки и благодарят.
Приветствуя, вкруг них толпятся,
Бахвалятся и веселятся,
Галдят, пытаясь рассказать,
Что летом с ними приключилось.
Что прежнее. Что изменилось.
И, что готовы вновь дерзать,
Отправившись в поход за знаньем,
С упорством, с тягой, с прилежаньем.

XLV.
За партой сидя в этот день,
Андрей - в прескверном настроеньи.
Его не мучила мегрень.
Он злился, был в недоуменьи.
Ведь в этот первый день занятий,
Он ждал восторгов и объятий.
Однако же Диана с ним,
Случайным словом ни одним,
Не перемолвилась. И не взглянула,
Хотя б украдкой на него.
От равнодушия сего,
Как-будто холодом дыхнуло.
Он безразличьем поражён,
И в тяжки думы погружён.

XLVI.
"Уже ль то в мае расставанье,
Не понарошку, а всерьёз?
Ужели новое свиданье,
Не пробудит любовных грёз?"
Андрею не хотелось верить.
Он всё ещё мечтал доверить,
Диане милой свои чувства,
Без лицемерья, без искусства,
Излить ей душу откровенно.
Раскрыть пред ней свои мечты,
Что так живительно чисты.
Молить прощение смиренно,
В обиды не вдаваясь суть,
Взывая: "Пощади! Забудь!"

XLVII.
Часы томительно тянулись.
Звенит, всех радуя звонок.
Все двери классов распахнулись,
И школяры, уж, со всех ног,
Безмерно предаваясь ору,
Несутся вскачь по коридору,
Да, так, что стены содрогаясь,
Полы под ними прогибаясь,
В стенаньях жалобно скрипят.
Лишь старшеклассники степенно,
Взирая исподволь, надменно,
На малышню, как те вопят,
Свой класс неспешно покидают.
Друг с другом что-то обсуждают.

XLVIII.
Андрей, до выхода добравшись,
Кирилла с Таней пропустив,
За ручку двери быстро взявшись,
Её стремительно раскрыв,
Перед красавицей Дианой,
Которая походкой чванной,
Прошествовав, взмахнула всем,
И не заметила совсем,
Андрея, что здесь дожидался,
Надеясь, всё же, может быть,
Удастся с ней поговорить.
Но, как он только не старался,
Не соизволила заметить,
И на слова его ответить.

XLIX.
До вечера Андрей в тревоге,
Нервозно торопил часы.
Вот вечер. Он, уж, на пороге,
Своей возлюбленной красы.
Стучит. Диана дверь открыла,
И в изумлении застыла.
Гость нежеланный перед ней.
Она всех змей на свете злей,
Презрительно окинув взглядом,
Его от двери оттолкнула.
Вперёд к нему она шагнула.
Скрестивши руки, встала рядом.
Затем, поправив прядь волос,
Тот час же задала вопрос:

L.
"Зачем ты вновь ко мне явился?
Зачем опять побеспокоил?
Переживал иль может злился?
Ты, что в подъезде здесь устроил?!
Всё в прошлый раз я объяснила.
С тобою дружба утомила.
Тебя я больше не люблю,
И об одном тебя молю.
Ко мне ты больше не являйся.
Меня ты, впредь, не беспокой.
Глянь на себя! Ты, кто такой!?
Оставь, и больше здесь не шляйся!
Коль в дом мой не забудешь путь,
Тебя смогу я припугнуть!"

LI.
Что ж, разговор не получился.
Но, всё-таки, Андрей не сдался.
С Дианой вместе он учился,
И потому тайком старался,
Он ей записки отправлять,
Бумаге, как и встарь, вверять,
Незримых чувств огромный рой,
Что увлекали за собой,
И заставляли к ней ходить.
Ночами "сторожить" жильё.
Порой скрываясь от неё,
Под окнами её бродить,
Надеясь, чудо вдруг случится,
Диана вновь переменится.

LII.
Во вторник он, собравшись с духом,
Пред ней решил вновь показаться.
Не верил он досужим слухам.
Не собирался просто сдаться:
Вот-так-вот, взять, и отступить;
На век любовь свою забыть.
Такой поступок для него,
Был нежелательней всего.
Тогда казалося Андрею,
Что свои чувства предаёт.
Забвенья бездне отдаёт,
Всё, что его сближало с нею.
Что времени на растерзанье,
Бросает милое созданье.

LIII.
Вот оттого, лишь свечерело,
В подъезде он её дождался.
Открылась дверь, и он несмело,
К Диане милой приближался.
Как лист, сердечко в нём трепещет,
Как-будто дождь и ветер хлещет,
По одинокому листу,
Грозясь вмиг разорвать мечту.
От страха перед ней немея:
Слова какие ей сказать,
Как разговор с ней завязать?
В глухом молчаньи цепенея,
Беззвучно руку протянул.
Пред нею пальцы разогнул,

LIV.
И тут же на его ладони,
Открылось сердце вырезное.
В висках стучит, как-будто кони,
Всем табуном бегут в ночное.
Объёмное сердечко это,
Андрей старательно всё лето,
С коры сосновой вырезал.
Поверх две буквы написал.
Каких? Нетрудно догадаться!
Лишь "Д" плюс "А".
Любовь всегда,
В таких поступках проявляться,
Готова, чтоб себя раскрыть,
И жертвою алтарной быть.

LV.
Секунды две прошло в молчаньи.
Андрей в волнении вздохнул.
Минуту медлил в ожиданьи,
Затем к Диане он шагнул.
Андрей, решившись, произнёс:
"Я кое-что тебе принёс.
Из сердца сделал я кулон.
Пусть грудь твою украсит он."
Но, недовольно носик сморщив,
Диана руку отвела.
Кулон сей вовсе не взяла.
Лицо своё брезгливо скорчив,
Ответив на немой вопрос:
"Фу! Деревяшку! Ты - всерьёз?!"

LVI.
Постукивая каблучком,
Она уже мимо Андрея,
Хотела проскользнуть бочком,
Но, видимо, его жалея,
Вслед за собою позвала.
В свою квартиру завела.
Но здесь, спеша его принять,
Тот час дала ему понять,
Что все старания его,
Какими б там они ни были,
Какие б чувства не будили,
Не значат ровно ничего,
А, по сему, ему пора,
Прочь удалиться со двора.

LVII.
Пешком по липовой аллее,
Кирилл с Татьяною идут.
Вечерняя заря алеет,
И сумерек растенья ждут.
Роняют листья дерева.
Уже тускнеет синева,
И небо, серым становясь,
Землицу превращает в грязь.
По золотистому ковру,
Взяв за руки, шагают в ногу.
Известно только им и Богу,
Сколь расчудесно ввечеру,
Гулять, беседуя, с любимым,
С единственным, неповторимым!

LVIII.
Кирилл Татьяну обнимает.
Негромко говорит он ей.
Она ему молчком внимает,
И звук сих ласковых речей,
Порой Татьяну веселит.
Порой вокруг её ланит,
Внезапно вспыхнет огнь пунцовый.
Услыша анекдот ли новый,
Или затейливый рассказ,
Она невольно улыбнётся,
Иль смехом радостным зальётся,
Не из притворства напоказ,
А очень искренне и живо,
Сияя счастием красиво!

LIX.
Заметив справа вдалеке,
Дианы силуэт знакомый,
Звук слов застыл на языке...
Кирилл Татьяною влекомый,
Немножечко замедлил шаг,
Чтоб разглядеть и так, и сяк...
Да, точно, то была Диана -
Фривольна и немного пьяна.
Под руку парня подхватив,
Слегка покачиваясь шла.
Чуть-чуть растрёпана была.
Тот паренёк, как бог, красив.
К нему вплотную Дина липла,
И у него на шее висла...

LX.
За ними поодаль наблюдая,
Влюблённые переглянулись,
И, ничего не понимая,
Сначала было улыбнулись.
Потом к Андрею поспешили,
Так, как вдвоём они решили,
Что парень - это тот мажор -
Дианы новый ухажёр.
О нём ходило сплетен много,
Но только, впрочем, до сих пор,
Ничей его не видел взор.
Но варианта нет иного:
Так ласкова Диана с ним,
Податлива лишь с ним одним.

LXI.
Они, уж, у Андрея дома.
Спешат ему всё рассказать.
Вскрыть факт безумного синдрома,
И факт измены доказать.
"Нельзя, Андрей, Диане верить.
Она умеет лицемерить.
Она способна обольщать,
Пороки в прелесть превращать".
Кирилл спешит открыть глаза,
Чтоб дале друг не заблуждался,
Чтоб за Дианой он не гнался,
Чтоб глаз не застила слеза,
Когда, и не без основанья,
Настигнет разочарованье.

LXII.
Андрей, как-будто бы не слышит.
Он погружён, как-будто в сон.
Вздыхая, напряжённо дышит.
Хоть взгляд к Кириллу обращён,
Его совсем не замечает,
Лишь головой в ответ качает.
Но мыслей собственных туман...
Не хочет верить в сей обман.
Друзья друг другу доверяли,
И понимали с полуслова.
Их дружба всё стерпеть готова,
Но тайн любовных не вверяли.
Они в душе хранили их,
О них - возлюбленных своих.

LXIII.
Наверно оттого Андрей,
Не склонен другу был открыться.
Он мысленно просил: "Не смей,
Над чувством над моим глумиться,
И мой порочить идеал,
Что я возвёл на пьедестал.
Не смей, Кирилл, его порочить,
И бреднями меня морочить!
Диана - ангел мой небесный!
Чиста, как по-утру роса.
Честна, как детская слеза.
Лишь вижу лик её прелестный,
Как тут же хочется мне жить,
И лишь одну её любить!"

LXIV.
Придёт навязчивая муза,
И требует: "Скорей пиши!"
От творческого с ней союза,
Родятся "строфы-малыши".
И от неё, поверьте, братцы,
Порой мне некуда деваться.
Так и живу ни дня без строчки,
От запятой до этой точки...
Слагаю свой привычный стих,
Я, то в фантазиях витая,
Из жизни факты подбирая,
То из своей, а, то из их.
Собрав, то правду, то обман,
Так и пишу я свой роман.

LXV.
Что будет далее с героем,
Мы непременно вам расскажем.
Мы ничего от вас не скроем.
Подробно путь его укажем.
В перипетиях злой судьбы,
Легко чтоб разбирались вы.
Участливо ему внимали,
И ход событий понимали,
И знали, где, в какой момент,
Герой наш встретит испытанья.
Какие новые страданья,
На долю выпадут его. Акцент,
На фактах неизменно,
Я сделаю всенепременно.

LXVI.
Я на диванчике разлёгся,
Так, чтобы было поудобней.
Романом вновь своим увлёкся.
Пишу, как можно по-подробней.
Лишь возникает мысль едва,
Из букв слагаются слова,
Из слов рождаются две строчки.
Рифмуя их поставил точки.
А там ещё две появились,
(Я радуюсь от ожиданья лести),
И вот они уже все вместе,
В четверостишие сложились.
Записываю всё в столбец.
Вот и пришёл главе конец.










Глава четвёртая.



I.
Писать роман однажды взявшись,
Едва ль себе я представлял,
Тогда с поэзией связавшись,
Чтоб стих меня так утомлял.
Что ж, литераторы не врут:
Писать стихи нелёгкий труд.
Себя поэтом возомнил,
Да, видно, переоценил,
Свои упорство и талант,
Что мне достались от природы.
Сломили творчества невзгоды...
Теперь я, как комедиант,
Текст позабывший, как на грех,
Сконфужен на виду у всех.

II.
Могу понять больших поэтов,
(Как мне не вспомнить здесь о них),
У них размах, простор сюжетов,
Слезливых, праздных и лихих.
Я их прекрасно понимаю,
Когда меж строк у них читаю,
Вникая моментально в суть,
Что рифм певучих беспредел,
Им, уж, порядком надоел.
Их тянет поскорей заснуть,
И отдохнуть, свой сон устроив,
От действия своих героев.

III.
Теперь я ясно понимаю,
Как гений Пушкина творил.
Строфам его молчком внимаю.
Его всегда боготворил.
Я в текст, как на экран гляжу,
И в каждой строчке нахожу,
Как щедро муза помогала,
И вместе с ним стихи слагала,
И, как из-под его пера,
Шедевры слова выходили,
И, как своею жизнь жили...
Что ж, так творили мастера:
Всё филигранно подбирая,
Талант свой людям отдавая!

IV.
О, гений Пушкина великий,
России верно ты служил!
Презревши критиканства крики,
Потомкам путь ты проложил,
В чертог священный для поэтов -
Источник творческих секретов -
К чудеснейшей горе Парнас.
К ней, сочиняя всякий раз,
Мы обращаемся невольно,
Стремясь в объятья крепких уз,
Прекрасных сладкозвучных муз,
Что обитают здесь привольно,
В садах в компании наяд,
И мночисленных дриад.

V.
О, Пушкин - гений величайший!
Своей строфой ты одарил,
Народ России! Свет ярчайший,
Твоих творений озарил,
До толе скромную обитель,
В которой ныне каждый житель,
Тебя по-праву прославляет,
И с упоением читает,
Твои стихи, поэмы, сказки,
В них интригующий сюжет,
И доброты лучистый свет,
И с нетерпеньем ждёт развязки,
Где, непременно, зло падёт,
Герой любимую найдёт!

VI.
А твой роман в стихах чудесный,
По ныне всех нас восхищает!
И оды стих бесспорно лестный,
Всех восклицаний не вмещает!
О! Все они лишь в честь твою!
Тебе поэт хвалу пою!
Могу представить, как роман,
Порой совсем забыв про план,
Творил упорно, кропотливо,
На протяженьи семи лет,
Чтоб, наконец, представить в Свет,
Не абы простенькое чтиво,
Литературный бриллиант,
Создать мог только твой талант!

VII.
Не стоит мучать вдохновенье.
Без устали писать я рад,
Чтоб не похитило забвенье,
Прекрасных слов бесценный клад.
Возможно, слышать это странно,
Но ведь ещё совсем недавно,
Считал занятием пустым,
Довольно лёгким и простым,
Весь этот стихотворный бред,
И долго мненья не менял,
Безделье рифмой заполнял,
И строф изящнейший букет,
К ногам читателей бросал.
Тем самым свой досуг спасал.

VIII.
Но ныне, занявшись романом,
Я с увлечением пишу.
Пусть даже став самообманом,
Сюжетом я живу, дышу.
Я не слукавлю, и не скрою,
Буквально к каждому герою,
Я, как к ребёнку отношусь,
И их поступками горжусь,
Когда они добры, чисты,
Несут с собою добродетель,
Чему, как подлинный свидетель,
Марая белые листы,
Про их дела, про их грехи,
Я вновь пишу свои стихи.

IX.
Октябрьской свежестью морозной,
Пропитан воздух. Холодает.
И хмурой пеленою грозной,
Над градом небо нависает.
Из серого вдруг став свинцовым,
И, поиграв оттенком новым,
Оно стремительно тускнеет,
И следом вот уже темнеет,
И, свет в округе поглотив,
Весь Мариинск оно накрыло,
Как-будто так из века было,
Всю суетность дневную скрыв,
Под блекло-чёрным покрывалом.
И властвуя в большом и в малом,

X.
Вступила ночь в свои права,
Окутав тьмой дома людские,
Дворы, кусты и дерева,
Пустые скверы городские.
Как ни был небосвод могуч,
Но, разметав громады туч,
Ночь весь очистила его.
Освободила от всего,
Что красоту его скрывало,
И прятало от наших глаз,
Когда смотрели всякий раз,
Мы вверх. Что прежде затмевало,
Исчезло, чтоб могли успеть,
Ночное диво лицезреть!

XI.
На чёрном бархате небес,
Из звёзд рассыпав жемчуга,
Чтоб свет созвездий не исчез,
Где звёздно-млечная река,
Струит поток свой безмятежно,
И, где блеснёт хвостом небрежно,
Комета, мимо пролетая,
Свой путь унылый освещая,
Ночь здесь изрядно потрудилась,
Чтобы могли все наслаждаться,
И неустанно восхищаться,
Той прелестью, что проявилась,
Чтоб красоту ночного неба,
Все оценили бы без Феба.

XII.
На тёмном небе вновь одна,
Свой бледно-жёлтый лик даруя,
Восходит полная луна,
Всё освещая, всех чаруя,
И вслед за ней, как-будто ждали,
Как-будто без неё скучали,
Везде, куда ни посмотри,
Проспектов, улиц фонари,
Зажглись, чтоб сумрак осветить,
И тут же, словно по команде,
В своих дворах и на веранде,
Во тьму пытаясь свет пролить,
Народ включил прожектора,
Светить до самого утра.

XIII.
Затем в бревенчатых домах,
Сквозь щели затворённых ставень,
Где люди в бытовых делах,
Пробился аки яркий пламень,
Свет люстр, светильников обычных,
Фигурных, простеньких, различных.
А там, в домах многоэтажных,
Больших, надменных, очень важных,
Через оконные глазницы,
Свет вспыхнул, в лужах отражаясь.
Струился в полночь погружаясь,
Как-будто белые страницы,
Не ровно на асфальт ложился.
Рассеявшись, во тьму струился.

XIV.
У дома, где жила Диана,
Андрей под вечер появился.
Спонтанно действовал, без плана,
И на себя за это злился.
Её в квартире не застал.
Во двор спустившись, долго ждал.
В пятиэтажке ряд окон,
Затем один, другой балкон,
Когда стемнело, засветились.
Как пытка, к долгому терпенью,
Подстать дурному настроенью,
Все опасенья разом сбылись.
Её хотел уговорить,
Чтоб их любовь не хоронить.

XV.
Смиреньем заручившись, ждёт.
Под окнами тихонько ходит.
К себе домой он не идёт.
Он привиденьем молча бродит,
То вдоль подъезда во дворе,
Дав волю собственной хандре,
То с её окон взгляд не сводит,
А, то с ума от грусти сходит,
А, то на лавочке сидит,
Ночное небо изучает,
И в одиночестве скучает,
То пуговицу теребит,
А, то, имея бледный вид,
Во тьму, вперивши взор, глядит.

XVI.
Когда же заполночь пробило,
К подъезду подкатила "Волга".
Его волненье охватило.
Прощались милые не долго.
Диана в тусклом свете фар,
Ступив ногой на тротуар,
Машине помахала вслед,
И, выронив из рук предмет,
Который звякнул при паденьи,
Нагнулась, чтоб его поднять.
Чтобы любимую обнять,
Андрей к ней подбежал в смущеньи.
"Постой, Дианочка, постой!"
"Опять ты здесь!? Ах, Боже мой!"

XVII.
"Ну, сколько можно повторять?
Не смей преследовать меня!"
"Прошу меня не укорять.
Мне без тебя не жить ни дня."
"Прочь уходи. Ты мне постыл!
Любовный пыл к тебе остыл!
Теперь же я люблю другого -
Красавца бравого такого!
Тебя сравнить с ним невозможно!
В сравненьи с ним ты истукан!
Бедняк и форменный болван!
Ах, прочь с дороги! Очень сложно,
Тебе всё это осознать,
Как данность это всё принять!"

XVIII.
Диана прошмыгнув в подъезд,
К себе хотела, уж, подняться.
Кто ж знал, что так ей надоест,
Андрей, и, не желая с ним общаться,
Уверенной походкой шла,
Вся преисполненная зла.
Но он в моленьи жалком вскринул.
Привлёк внимание, окликнул.
Готов молить пред целым Светом.
Андрей к ней медленно шагнул,
И вновь кулон свой протянул,
Произнеся слова при этом:
"Диана, милая моя,
Прочь вновь ты не гони меня,

XIX.
Тобой на веки покорён.
Лишь о тебе все мысли, чувства!
В тебя, мой ангел, я влюблён!
Я чужд любовного искусства.
Я искреннен в своих словах,
В поступках, мыслях и делах.
Не отвергай мою любовь!
У нас наладится всё вновь..."
Она готова к обороне.
Лицо с презреньем отвернула.
Локтём с его руки смахнула.
Сердечко, выпав из ладони,
Вниз по ступенькам покатилось.
Будь из стекла, оно б разбилось.

XX.
Диана заперлась в квартире.
К двери прикладывает ухо.
Всех ненавистней в целом мире,
Доносится до её слуха,
Опять звук голоса Андрея.
Диана в злости стервенея:
"Вон, убирайся поскорей!..."
Кричит. "Придурок! Дуралей!"
Хватает трубку телефона.
Звонит своим друзьям-спортсменам.
Вопит, да, так, что кровь по венам,
Пульсирует. И, не сбавляя тона,
Их умоляет ей помочь.
Прибыть не медля, прямо в ночь.

XXI.
Андрей, как прежде, у подъезда.
В печали голову склонил.
Юнец неопытный, невежда.
Себя Ромео возомнил.
В любви не хочет отступать,
Боясь Диану потерять.
К нему пять человек подходят.
Глядят с презреньем. Глаз не сводят.
Заводят нагло разговор:
"Чего сидим? Кого здесь ждём?
Давай, в сторонку отойдём!"
Идут, пересекая двор,
Туда, где заросли акаций.
От агрессивных их вибраций,

XXII.
Андрею, уж, не по себе.
От страха цепенеет тело.
Он чувствует, что быть беде,
Но всё ж идёт за ними смело.
Те пятеро остановились.
Схватив, в грудки ему вцепились.
"Слышь, от Дианы отступись!
Ну, что ж, тогда, дебил, держись!"
Андрей, как мог, так защищался,
Но градом сыпались удары.
Хлестали две бойцовских пары.
Устав, почти не уклонялся.
Удары в рёбра, по рукам,
В плечо, а также по ногам.


XXIII.
Но чаще били по лицу,
Чтоб непокорный дух сломить,
Чтобы Андрею-"подлецу",
За слёзы девы отомстить.
Андрей всё на ногах стоял:
Не ныл, и их не умолял,
Чтоб сжалились и пощадили,
Чтоб свою бойню прекратили.
Когда удар по голове,
Опять Андрей наш получал,
На них уже не отвечал:
В глазах круги, всё в темноте.
Лицо, уж, кровью всё покрыто.
Одежда кровушкой залита.

XXIV.
"Стой, пацаны! С него довольно!"
Им пятый громко прокричал.
"Он в шоке, и ему не больно.
Пора покинуть сей причал".
Но на последок: "Идиот!"
Он крикнул и ногой в живот,
Андрея, что есть силы пнул,
Ударил в нос, и в грудь толкнул.
Андрей немедленно свалился.
На землю влажную упал,
И долго так ещё лежал.
Потом в беспамятстве забылся.
Из носа кровь ещё лилась,
Но вскоре быстро запеклась.

XXV.
Ночь пролетела незаметно.
Одна заря теснит другую.
Уже исчезла тьма бесследно,
И утро близится вплотную,
К рассвету, чтобы вслед за ним,
Диск солца, что был недвижим,
Вкатить на небо голубое,
И свет его усилив вдвое,
Лучами брызнув, осветить,
Дома, дороги, тротуары,
Аллеи, парки и бульвары,
Теплом и лаской одарить,
И пробудить Марград, чтоб встал,
Который до сих пор дремал.

XXVI.
Ночь эта выдалась сухая.
Вниз не упало ни дождинки,
Хотя октябрь, досаждая,
Нет-нет прольёт две-три "слезинки".
А здесь кругом лишь сушь да гладь -
Сплошная Божья благодать!
Но всё же холодок ночной,
Оставил иней за собой.
Очнулся по-утру Андрей.
Замёрз, весь до костей продрог.
Едва-едва подняться смог,
И поспешал уйти скорей.
Он спотыкался и петлял,
Качаясь, к дому ковылял.

XXVII.
Андрей жестоко пострадал,
Но всё же жизнью не научен.
Еду чрез трубочку вкушал,
И долго болью был измучен.
Лицо распухло, что сказать,
На нём и глаз не увидать.
И чёрно-синий цвет его,
Держался долго до того,
Пока по мышцам воспалённым,
Блуждая, боль глумилась в нём,
И тело сильным жгла огнём.
Лицо, став иссине-зелёным,
Потом покрылось желтизной,
Точь-в-точь осенний лист лесной.

XXVIII.
Вот позади десятый класс.
Звонок последний отзвенел.
Прощай же, школа! Жизнь всех нас,
Ждёт, приготовив свой удел.
В томительный июньский зной,
Прошёл их вечер выпускной.
И стихло всё. Окончен бал.
И опустел огромный зал.
И, потеряв помпезный вид,
Горюя об учебных днях,
Ведь распрощались второпях,
Их школа средняя стоит.
Ей неуютно в тишине.
Грустит по бойкой ребятне.

XXIX.
Давно в былые времена,
Ещё при прежней царской власти,
Она гимназией была,
И, пережив судьбы напасти,
Смогла фасад свой сохранить,
Как прежде знанию служить,
И, следуя судьбы веленью,
Дать путь другому поколенью.
Из стен её за столько лет,
Немало классов выпускалось.
Что с ними всеми после сталось?
Навряд ли сыщем мы ответ.
Сердечко дрогнет, замирая,
О, школа средняя вторая!

XXX.
Кирилл с Татьяной поступили,
В один и тот же институт.
Друзья их многих удивили,
Уехав, иль оставшись тут.
Одни из них тянулись к знанью,
И высшему образованью.
Другим претило обученье.
Своё искали назначенье,
Взяв специальности рабочих:
Кто мебельщик, а кто строитель,
Шахтёр, нефтянник и водитель,
Механизатор, дояр и прочих,
Мастеровых потребно. В славе,
В коммунистической державе,

XXXI.
Где каждый труд всегда в почёте,
Все жили мирно и свободно.
Семье и собственной работе,
Вверяли судьбы безотчётно.
Не помышляя жизнь иную,
Все славили страну родную.
Гордились мудрым Ильичём.
Всё украшали кумачём.
И, нетеряя оптимизма,
Век коротая беззаботный,
Не зная слова безработный,
Живя в стране социализма,
Надеялись уже вот-вот,
Народ наш в коммунизм шагнёт.

XXXII.
Андрей пытался стать военным.
Он документы в срок собрал.
Как все, путём обыкновенным,
В военкомат он их подал.
Заверив и отца и мать,
Уехал вскоре поступать.
Казалось, светлый день наступит.
Андрей наверняка поступит.
Там несколько недель пробыв,
Назад расстроенный вернулся.
В своих надеждах обманулся,
Свой шанс счастливый упустив.
В училище он не попал:
Немного баллов не добрал.

XXXIII.
А это значит, до зимы,
В осенний попадёт призыв.
В казарме будет видеть сны.
Патриотический порыв,
Он свой сумеет воплотить,
И верно Родине служить.
Как преданный её воитель,
Надев кирзу, шинель и китель,
Привыкнет автомат держать;
Тянуть носок и шагом "прусским",
По меченым квадратам узким,
В литом строю маршировать;
Горланить песню строевую.
(Люблю я, братцы, жизнь такую!).

XXXIV.
В те годы в армии служить,
Был долг священный пред Отчизной.
От службы ратной "откосить",
Мадея девицей капризной,
Считалось низко, непристойно.
Вот оттого служить достойно,
Старался каждый паренёк.
В Сибири было невдомёк,
Ребятам сторониться службы.
Коль "белый" получил билет,
Считай, позор на много лет.
Сплочённее армейской дружбы,
В России не было и нет!
Таков мой "хипарям" ответ!

XXXV.
В России, издревле Великой,
Нет места лживым пацифистам.
В стране прекрасной, многоликой,
Сумевшей дать отпор фашистам,
Народ и армия - едины,
И оттого непобедимы!
Чтоб вражеский сломить напор,
Возьмём хоть вилы, хоть топор,
И прочь прогоним супостата!
Агрессора умоем кровью,
Со всей отеческой любовью!
Любовь к Отчизне наша свята!
Мы жизнь свою не пожалеем,
Гуртом вражину одолеем!

XXXVI.
Всё ближе, ближе срок призыва.
Летят к призывникам повестки.
Дела из пыльного архива,
Достали. Ждут уже поездки,
Мальчишек, что ещё вчера,
В октябрьски хмуры вечера,
Своих девчонок провожали.
Те их дождаться обещали.
Вот у ворот военкомата,
Толпится группами народ,
Толкует и отправки ждёт,
И жизнь советского солдата,
Для тех ребят вот-вот начнётся.
Как всё оно там обернётся?!

XXXVII.
Кому, когда, в какую часть,
Судьбой его предрешено,
Сегодня, завтра ли попасть:
Кружит судьбы веретено.
Пока не тайно и не явно,
С позором или очень славно,
Проделав весь армейский путь,
Задумает судьба вернуть,
Мальчишек в отчую обитель,
Где все два года будут ждать,
И день, и ночь отец и мать.
Ведь каждый на земле родитель,
Когда он сына отправляет,
Лишь лёгкой службы пожелает.

XXXVIII.
"Как быстро выросли сынки".
Невольно матерям всплакнётся.
"Вчера носили ползунки,
А нынче"... Что им остаётся?
Лишь в путь сыночков проводить,
И тихо их благословить,
Молитвы тайно повторяя,
И крест перстами осеняя,
Чтобы сынок домой пришёл,
Вернулся целым, невредимым,
К своей семье, к своим любимым,
Чтоб испытания прошёл,
Он мужественно и спокойно,
Без страха, трусости - достойно.

XXXIX.
Отцы, докуривая сигарету,
Сынов своих увещевали,
Твердя одну лишь фразу эту,
В стакан им водки подливали:
Служить, как прадеды и деды,
Верша великие победы;
Товарищей своих спасать,
Хоть сам ты будешь погибать.
Всегда при этом добавляли:
Бравадно на рожон не лезть,
И не пятнать позором честь,
Чтобы потом не презирали,
И не плевали им во след,
С презрением в осьмнадцать лет.

XL.
Героям нашим, как и всем,
Не составляя исключенья,
Пора призваться, а затем,
Служить без слёз и одолженья.
Андрей, как друг его Кирилл,
В почтовый ящик получил,
Повестку из военкомата.
Мол, ждут давно уже солдата,
В Советской Армии. Пора,
Исполнить свой гражданский долг.
Авось, и выйдет из них толк.
Грядёт армейская муштра,
А техникум и институт,
Пока до срока подождут.

XLI.
Андрей, промокнув от дождя,
Пришёл домой из магазина.
Под бюстик главного вождя,
Повестку положил. Корзина,
Орех кедровых помешала:
Запнувшись об неё сначала,
Отставил он её в сторонку.
Взяв в руки мамину иконку,
Погладил пальцем Божий лик,
Вглядевшись в образ сей смиренный,
Когда-то кровью обагренный,
Печально головой поник.
Продукты сложил в холодильник.
Завёл на утро свой будильник,

XLII.
Чтоб в день назначенный и час,
В военкомат успеть явиться,
Где звучный командирский бас,
Где с прошлой жизнью он проститься.
В забвеньи сыщет упоенье,
Отдавшись в руки проведенья.
Присел на старенький диван.
Как странно, в голове туман.
Все мысли, путаясь, мелькают.
В душе тревожной пробудился,
Из ниоткуда появился,
Страх неуёмный. Исчезают,
Иллюзии. Подстать молве,
Всё прояснилось в голове.

XLIII.
Словно по полкам-неведимкам,
Само собой всё разложилось.
По чётким явственным картинкам,
Он понял, что и, как свершилось.
И отчего, забыв покой,
Он в ситуации такой,
Нелепой, глупой оказался,
И, как с собою состязался,
Себя пытаясь убедить,
Что день назначенный придёт,
Что лишь с Дианой счастье ждёт.
Обязан лишь её любить,
Боготворя её повадки,
Терпеть измены и нападки.

XLIV.
Лишь эта на сердце кручина,
Его и гложет, и гнетёт.
Души разверзнутой пучина,
Вглядеться вглубь себя зовёт.
Андрея вовсе не тревожит,
И ужасов его не множит:
Как примет солдатская община?
Какою будет "дедовщина"?
Всё то, что может приключиться,
Пока два года в сапогах,
Он будет прибывать в войсках.
Всё то, что в армии случится,
Гораздо менее волнует,
Не будоражит, не беснует.

XLV.
Подсев, словно во сне, к столу,
Взял авторучку и бумагу.
Его влюблённому уму,
Внушая дерзость и отвагу,
Тогда решимости придали,
Им пережитые печали,
И он, закрыв глаза на миг,
Из сердца исторгая крик,
Который слышен лишь ему,
Излил бумаге сокровенно,
Достойно, смело, откровенно,
Порой не зная почему,
Всю гамму чувств, что накопил,
И бережно внутри хранил.

XLVI.
Он пишет нервною рукой,
Свои слова слагая в строчки,
Забыв про сон и про покой,
Забыв про запятые, точки,
Письмо возлюбленной Диане,
(Почти, как в пушкинском романе),
И пылко, и проникновенно,
И стиль используя отменно.
Да, даже в эти времена,
Писали письма на бумаге,
Когда от смерти в полушаге,
Когда в дни счастья. И не лишена,
Приятности: листок простой,
Коснуться можешь ты рукой.

XLVII.
"Диана! Милая Диана!
Прости, что вновь тебя тревожу.
Как ранее, ты мне желанна!
Твоих волнений не умножу,
И оттого пишу тебе,
Покорствуя своей судьбе,
Чтобы тебя не беспокоить.
Урок, преподанный, усвоить,
Я смог. Поверь, я не сержусь.
Я был навязчивым чрезмерно.
Ты покарала правомерно.
Теперь я поодаль держусь.
К тебе в друзья не навязаюсь,
Тебя расстроить опасаюсь.

XLVIII.
Диана - добрая душа!
Я скрыть не в силах свои муки.
Судьба ли, горести верша,
Мне мстит, и тяготы разлуки,
Обрушив на меня сейчас,
Карает в этот трудный час,
Когда б с тобой хотел я быть...
Ты требуешь тебя забыть...
Я обещать не в состояньи.
Поверь, но это выше моих сил.
В груди давно сей груз носил,
Всё пребывая в упованьи,
Что прежнюю любовь верну,
Что вновь тебя я обниму.

XLIX.
Но тщетны все мои старанья.
Лишь утомляю я тебя.
Безсмысленны мои страданья.
Лишь раздражаю я любя.
Останусь я самим собой,
Чтоб обрести в душе покой.
И от тебя я отдаляюсь.
Возможно, что ещё покаюсь,
Не раз в решении подобном.
Мне сложно вовсе не грустить.
Вдруг взять тебя и отпустить?!...
Сомнений полон... В жесте пробном...
Я всё же вижу, верен путь.
Дай Бог, с него мне не свернуть.

L.
Я не играю в благородство.
Своих поступков не стыжусь.
Найдёшь, наверное, ты сходство,
Сравнив с глупцом. Таким кажусь,
Но только я в душе своей,
И не глупец, и не злодей.
Обычный паренёк влюблённый.
Своей мечтою окрылённый...
Коль нынче всё вот так сложилось,
И, требуется нам расстаться.
Но непременно... Может статься...
Диана, чтобы не случилось,
Тебя, как прежде, я люблю!
Твой образ в памяти храню.

LI.
Чтож расстаёмся, повод есть.
Меня на службу призывают.
Меня зовут и долг и честь.
Сыны Отчизну защищают!
А, кто ещё, как не сыны,
Мать-Родину свою должны,
От вражьей силы прикрывать,
И насмерть за неё стоять?!
Расстанемся. Что там случится,
Известно Богу одному,
И больше, больше никому...
Да, что угодно может сбыться.
Неведомы судьбы пути.
Узнаем... Сможем ли пройти?!

LII.
Диана, без тебя не жить,
Но и просить тебя не смею.
В грудь легче пулю получить.
И всё ж надежду я лелею...
В дни счастья или же печали,
Стрелою мысль пронзая дали,
Твоя, быть может, устремится,
Ко мне однажды обратится:
В Афгане вдруг меня достигнет...
И, где-то в сонной тишине,
Украдкой вспомнишь обо мне.
А, если смерть меня настигнет,
Знай, умирая, в вихре грёз,
Твоё я имя произнёс!"

LIII.
Письмо своё он запечатал.
В конверт обычный положив,
Оставив на столе, не спрятал.
Почтовой службе удружив,
Чуть позже вышел за ограду.
Вдоль дома, мимо полисаду,
Прошёл походкой торопливой,
Не ровной, очень суетливой,
Туда, где ящик был почтовый.
Ещё раз адрес прочитав.
"Ну, вот и всё..." Себе сказав.
В аппатии на всё готовый,
Письмо он в ящик опустил.
Буквально тут же ощутил,

LIV.
Как к горлу подкатил комок.
Казалось, слёзы  на глазах,
Вот-вот появятся. Урок,
Преподнесла ему судьба. В сердцах,
Вздохнув, пошёл домой,
В переживаньях, сам не свой.
Под вечер новые заботы.
Родители пришли с работы.
Узнав от сына о повестке,
Хотели проводы устроить,
Но он просил не беспокоить,
И, подготовившись к поездке,
Угрюмо продолжал молчать.
Взял книгу, принялся читать.

LV.
На утро у военкомата,
Под марш "Прощание славянки",
Призывники за панибрата,
Прощаясь с жизнью на гражданке,
В автобус небольшой уселись.
Едва отъехав, расшумелись,
Но дальний путь их утомил,
И незаметно сон сморил.
И только в центре областном,
На главном пункте сборном,
Огромном, светлом и просторном,
Они проснулись. За окном,
Уныло дождик капал.
Их, провожая, плакал.

LVI.
Рой "покупателей" армейских-
Весьма практичных знатоков,
Не сомневаясь, разбирали,
К себе ребят-сибиряков.
У всех отменное здоровье.
У всех выносливость воловья.
Все развиты не по годам.
К их восемнадцати летам,
Отменной силой обладают,
И искушеньям вопреки,
Морально-нравственно крепки.
Расстройством нервным не страдают.
Из них солдаты хоть куда.
Для них и горе - не беда!

LVII.
Все "за" и "против" рассмотрев,
И, изучив кандидатуру,
Ни в чём проблем не углядев,
Андрей зачислен в десантуру,
Комиссией при пункте сборном.
В подразделении отборном,
Он право получил служить,
Чтоб свою доблесть проявить.
И сразу из учебной части,
Чего хотел, о чём просил,
Сбылось, он то и получил,
Презрев невзгоды и напасти,
В Афганистан служить отправлен,
В провинцию Кунар доставлен.

LVIII.
У одноклассников Андрея,
Судьба армейская сложилась,
Иначе. Жизнь, как лотерея.
Им легче кое в чём служилось.
Старинный друг его Кирилл,
Связистом в Приуралье был.
Максим нёс службу на границе.
Денис - медбратом при больнице.
Сергей - ракетчик ПВО.
Где дислокация ракет,
Конечно же, большой секрет.
Нам не известно ничего,
В какой немыслимой глуши,
Таились их "карандаши".

LIX.
Иван в ГСВГ служил,
В большом полку мотострелковом.
О Родине своей тужил,
И был он снайпером толковым.
Попал в артеллеристы Паша.
Внезапно стал танкистом Саша.
Один был в части в Павлодаре.
Другой же в граде Краснодаре.
Семён в Прибалтике служил,
А Николай на Украине,
На новой грузовой машине.
На флоте службу проходил,
Евгений и, с волнами споря,
Он бороздил просторы моря.

LX.
Вдали от берегов родных,
На знойной Кубе отличался,
Ни праздников, ни выходных,
С Фиделем пару раз встречался,
Владимир. С тех ещё времён,
Когда, казалось, обречён,
Весь Мир. Вот-вот он содрогнётся,
И с головою окунётся,
В горнило мировой войны:
Карибский кризис подтолкнёт,
Америку пойти вперёд.
Советской Родины сыны,
Не дали этим планам сбыться,
И крови вновь людской пролиться.

LXI.
С тех пор советские войска,
Щитом на острове стояли.
Была Отчизна далека,
Но остров Куба защищали:
Агрессию предотвратив,
Упорством США смутив.
Войска - стабильности оплот,
Для этих мирных синих вод,
Надеждой были и опорой,
(В заливе мир оберегая,
От слов своих не отступая),
Для бедной Кубы, для которой,
Союз наш был, как старший брат,
Ни враг, ни вор, ни супостат.

LXII.
Илья на пункте призывном,
Распределён служить в морпехи.
В учебном центре краевом,
Он демонстрировал успехи,
В стрельбе, в метании ножа.
Его, за лезвие держа,
Свободно направлял он в цель.
Уже чрез несколько недель,
Добившись выучки, сноровки,
В воде он, как дельфин, плывёт.
По суше, словно барс, идёт.
К концу учебной подготовки,
Вступая в рукопашный бой,
Победу держит за собой.

LXIII.
И вот заданье боевое.
Уходит в первый свой поход,
Минуя море штормое,
Их третий неразлучный взвод.
Идёт в составе батальона,
В центр незнакомого района,
Что есть в республике Бенин.
И знает только Бог один:
Надолго ль? Быстро ли вернутся?
Останутся в живых, иль нет?
Никто не сможет дать ответ,
Чем их старанья обернутся.
Возможно, славой вековой.
Возможно, крышкой гробовой.

LXIV.
В республике Бенин беда:
Измена, гос.переворот.
Американцы, как всегда,
Пытались возмутить народ,
И свергнуть нынешнюю власть,
А после на костях их всласть,
Как можно дольше пировать.
Кусок от пирога урвать.
Но бунт внезапно провалился.
Наёмникам пришлось бежать.
Оружье, мины побросать.
А Дядя Сэм вмиг открестился.
Мол, он не знает ничего.
За что же всем ругать его?!

LXV.
Морпехам новая команда.
Коль в Африке стоят они,
Ждёт помощи от них Луанда.
С кубинцами теперь одни,
Юаровцам заслон поставив,
Все силы на войну направив,
Не могут натиск их сдержать.
Победу может одержать,
Противник дерзкий и лукавый,
Которого американцы,
И их наёмники-повстанцы,
Толкают вновь на бой кровавый,
Чтобы Анголу задушить,
И на клочки распотрошить.

LXVI.
В далёкий порт на корабле,
Прибыв, средь множества судов,
Сражаться чтоб в чужой земле,
Где край неведомый суров;
Где солнце нестерпимо жжёт,
Огонь свой с неба ливнем льёт;
Где жаждою томим народ;
Где засуха почти что год.
Морпехам всё же повезло:
В большом порту морскую гладь,
Им нужно будет защищать,
Пловцам юаровским назло.
Им надобно уже спешить,
Фарватер бухты сторожить.

LXVII.
Дно водолазы изучают,
Чтоб мины быстро отыскать,
И наставленья получают,
Как их получше извлекать.
И в месте безопасном сложив,
Их разом взрывом уничтожив,
На катерах морских опять,
Идут простор оберегать,
От боевых пловцов врага,
Которые спешат скорей,
Под днища наших кораблей,
Покуда ночь ещё долга,
Мин новых больше нацеплять,
Чтоб наши корабли взрывать.






Глава пятая.


I.
Южней Советского Союза,
Из века так заведено,
Сосед - убогая обуза,
Граничил с ним уже давно.
Сосед тот был Афганистан.
Средь прочих окружавших стран,
Ничем совсем не выделялся.
Забитым, нищенским казался.
В большом Советском государстве,
Таджикам, тюркам и узбекам,
Благодаря страны опекам,
Да, в общем, как и в русском царстве,
Жилось свободно и вольготно,
Прекрасно, сытно и почётно.

II.
В отличие от их собратьев,
Которые в Афгане жили.
Годами не меняя платьев,
Любой обновой дорожили.
Мечтали вдоволь есть и пить.
На старость денег накопить.
Бессмысленно нам здесь лукавить,
Ведь пенсию им предоставить,
Афганистан был не способен.
Здесь у правителей забот,
И без того был полон рот.
Возможно, оттого стал злобен,
Народ, что горести терпел,
Хоть горделив он был и смел.

III.
Возможно, злобными афганцы,
Остались после войн различных.
Припомним, кажется, британцы,
Хлыстом и своим гласом зычным,
Пытались спину им сгибать,
Чтоб после властно помыкать.
Когда ж у них не получилось,
То сразу дружба приключилась.
У Англии не так, так эдак...
Афганцы стали им друзья.
Как-будто стая воронья,
Они решили напоследок,
Врага иначе погубить,
И на Россию натравить.

IV.
Сглупил тогда эмир афганский,
Поддавшись льстивым уговорам.
Ободрил дерзкий план британский.
Его надменным алчным взорам,
Уж, представлялось пораженье,
А вслед за ним и униженье,
Огромнейшего государства,
Которое на все коварства,
Не даст достойного ответа:
Столица, войско далеко.
Знать, одолеет он легко,
Отряды вторгнув до рассвета,
И, сделав маршевый бросок,
Урвёт земли большой кусок.

V.
Война при Александре Третьем,
Для всех внезапно началась.
Грозя суровым лихолетьем,
В жизнь мирных граждан ворвалась.
Уже средь дикой кутерьмы,
Казалось, что огонь войны,
По Средней Азии промчится.
Всё худшее вот-вот случится.
Но войско русское, ударив,
Афганцев било без пощады,
Под гулкий грохот канонады.
Приказ исполнив государев,
Врага разбили в пух и прах,
Обрёкши на позорный крах.

VI.
С тех пор афганцы присмирели.
На север чтоб с враждой взглянуть,
Уж, никогда бы не посмели.
Туда на век заказан путь.
И землями соприкасаясь,
Слегка России опасаясь,
Им страшен русский великан.
Но вот другой Афганистан,
Республикой провозглашённый,
Страдающий от боли ран,
(Где свергнут правящий тиран),
В гражданских войнах измождённый,
Перед Союзом ниц склонился,
И за подмогой обратился.

VII.
И, сжалившись, сосед могучий,
Как другу, руку протянул.
За давний тот прискорбный случай,
Ни разу он не попрекнул.
И, веря воле всенародной,
Дарил республике свободной,
Всё то, о чём могла мечтать.
Учил, мечтая, созидать.
Союз Советский строил здесь,
Дома, больницы и дороги.
Вгрызаясь в горных рек пороги,
Сеть гидростанций. Весь,
Обнищавший этот край,
Он превращал в чудесный рай.

VIII.
Всего, что сделал для Афгана,
Союз, мне здесь перечислять,
Не хватит ста страниц романа.
Да, мы умели удивлять,
Не только широтой полей.
Душевной щедростью своей,
Мы всю планету восхищали,
И безвозмездно отдавали,
Тем, кто нуждался больше нас,
В различных благах материальных,
Для стран, как ближних, так и дальних.
Когда настал тревожный час,
Ввели в Афганистан войска,
Чтоб действовать наверняка.

IX.
Андрей ещё учился в школе.
Однажды, в семьдесят девятом,
"Спейс" слушая на магнитоле,
С кассеты. У кого-то взятом,
Журнале новеньком "Ровесник",
Что был, как музыкальный вестник,
Для нас в те давние года,
Им и остался навсегда,
Который в тот момент читал:
Листая гладкие страницы,
Смотрел рецензии и блицы,
Пристрастно фото изучал,
Осенним вечером скучая,
И "Спейс" тихонько подпевая.

X.
В их дверь негромко постучали,
И мать открыла второпях.
"Ох, Боренька, а мы не ждали!",
Она воскликнула в сенях.
В тот год из армии вернулся,
Когда со службы дембельнулся,
Борис - по-матери кузен.
И тут же родственный обмен,
Приветствий и приятных слов,
И долгих родственных объятий,
И родственных рукопожатий.
"Вы посмотрите, он каков!"
Стал статен у Андрея брат -
С геройской выправкой солдат.

XI.
Тогда-то за большим столом,
Стоявшим в центре их квартиры,
Борис, поведав о былом,
Сказал, что нынче командиры,
Уж, в тайне получив приказ,
Взялись готовиться сейчас,
К чему-то важному весьма,
Что даже строчку для письма,
Черкнуть об этом запретили.
"Как видно, будет заварушка..."
То не простая безделушка.
"Готовят в бой автомобили,
В готовности стоят танкисты,
Пехота и артиллеристы..."

XII.
Борис был рядовым ТуркВО.
Подробностей не знал конечно.
Из сказанного им всего,
Лишь было ясно: всё не вечно.
Не вечен оказался мир.
Возможно, облачась в мундир,
Пойдут Отчизну защищать,
И насмерть за неё стоять,
Опять мужчины и мальчишки.
Над похоронкою рыдать,
Вновь будет где-то чья-то мать.
И в моде покороче стрижки,
Вновь будут. Что ж тут говорить?!
Судьбу, увы, не изменить!

XIII.
Коль впереди война всех ждёт,
С Америкой, иль с блоком НАТО,
Отчизна в бой сынов пошлёт.
Ведь защищать кому-то надо,
Свою семью и дом родимый,
И городочек свой любимый,
И милую Отчизну-мать,
В войне вновь нужно отстоять.
Промчались тридцать мирных лет.
Никто пока ещё не знал,
И даже не подозревал,
Как много принесёт всем бед,
Ворвавшись в жизнь их, как шайтан,
С чужой войной Афганистан.

XIV.
Кто мог тогда предполагать,
Что десять лет война продлится.
Кто мог тогда предугадать,
Что кровь ручьями будет литься;
Что ещё долго эта рана,
С синдромом призрачным Афгана,
По капле будет кровоточить,
Как призрак по ночам морочить,
Солдат, которые во сне,
Опять рвались пойти в атаку.
Попав в афганскую клоаку,
Очнутся, словно в западне.
О днях войны воспоминанья,
Исторгнут тяжкие стенанья.

XV.
Андрей, усевшись на броне,
Припомнил эту встречу с братом.
Теперь и он на той войне,
Пускай не рядовым солдатом:
Теперь он гвардии сержант.
Теперь его семья - десант.
Берет и тельник полосатый,
Надел, когда-то угловатый,
Простой сибирский паренёк.
Он за два года возмужал.
К элите войск принадлежал.
И недалёк был тот денёк,
Свои два года отслужив,
Придёт домой, коль будет жив.

XVI.
До дембеля рукой подать -
Всего лишь месяц остаётся.
Немного нужно подождать,
Но учащённей сердце бьётся,
От мысли, что домой придёт,
И в тот же омут попадёт,
Дианы карих глаз бездонных,
Любовью страстной искушённых.
И вновь не сможет устоять...
Вот оттого Андрей два года,
Что ж такова его порода,
Боясь, что всё вернётся вспять,
Бездумно жизнью рисковал,
Как-будто смерть свою искал.

XVII.
Но смерть с ним словно бы играла,
Как кошка мышкой забавляясь:
То ненадолго отпускала,
Процессом этим наслаждаясь,
А то, подкравшись вдруг украдкой,
Его хватала мёртвой хваткой,
Но уничтожить не спешила,
А тихо медленно кружила.
Она, наверно, ожидала,
Когда мелькнёт тревожно страх,
В глазах и тут же на устах,
Она б моленье увидала,
Чтоб дать отсрочку, не спешить,
Что парню захотелось жить.

XVIII.
Тогда б в порыве, с упоеньем,
Она б отъяла жизнь его,
И с превеликим наслажденьем,
Своё явила б естество.
Он стал бы ей не вкусен, пресен,
Надломлен и неинтересен.
Ну, а пока он не боится,
И к жизни вовсе не стремится,
Пока что смерть свою, как благо,
Андрей в душе воспринимает,
И на неё лишь уповает,
Пока в груди его отвага,
Бурлит, она не отступает,
А просто молча наблюдает.

XIX.
Колонна движется вперёд,
По пыльной небольшой дороге.
Надрывно двигатель ревёт.
Все в напряжении, в тревоге.
Вдаль настороженно глядят.
За склонами вокруг следят.
Довольно будет подозренья,
Открыть огонь без промедленья.
А горы тянутся цепочкой,
И кажется им нет конца.
Ни кустика, ни деревца...
Тончайшей серою сорочкой,
Пыль оседает на броне,
И ястреб реет в вышине.

XX.
Земля унынья и страданья.
Жарою измождённый край.
Здесь часты взрывов грохотанья.
Он вовсе не похож на рай.
Повсюду горные вершины.
Меж гор тех тянутся долины,
И русла пересохших рек.
Воды в них не было во век.
Рельеф сей местности убогий:
Пустыни, горные хребты.
Куда б не повернулся ты,
Увидишь или склон отлогий,
Иль склон отвесный и крутой.
Везде ландшафт полупустой.

XXI.
Здесь птицы изредка летают.
Животных вовсе не найти.
Лишь иногда переползают,
Попавшись вам на полпути,
Гадюки, кобры и гюрзы.
Да, вдоль дорожной полосы,
Варан случайно пробежит,
Иль ящерица у камня лежит.
На глино-щебнистых равнинах,
Полынь, джантак да саксаул.
Случайно встретится аул,
Порой в межгорных котловинах.
На юг - пустыня Регистан.
Таков на вид Афганистан.

XXII.
Колонна техники армейской:
"Уралы", "ЗИЛы" и "КАМАЗы",
Везла со скоростью курьерской,
Продукты и боеприпасы,
В сопровождении десанта,
Которым снова роль драбанта,
Досталась, и не в первый раз.
Чтобы пополнить весь запас,
Того, что так необходимо,
Чтоб службу ратную нести,
Спешили к сроку привезти,
Ведь было бы недопустимо,
Отправить собственных солдат,
Голодными идти в наряд.

XXIII.
Колонна засветло спешит,
Прибыть до пункта назначенья.
Средь кряжей путь её лежит.
С гор сыпятся порой каменья.
Так ветер за все эти годы,
Бьёт, рушит горные породы.
Они, обломками срываясь,
Вниз постоянно осыпаясь,
Большого, малого размера,
Летят, бренча и громыхая,
Друг друга к долу увлекая,
Как-будто бы на дно карьера.
КопЯтся вдоль пологих сгонов,
И у подножий горных склонов.

XXIV.
И каждый раз, когда каменья,
Срываются по круче горной,
Бойцам не достаёт терпенья,
И кто-нибудь рукой проворной,
Направив автомата ствол,
Туда, где звук. Спокоен, зол,
Короткой очередью бьёт,
А вдруг в душмана попадёт,
Который прячется средь скал,
И весь горит от нетерпенья,
И ждёт удобного мгновенья,
Чтобы обрушить мощный шквал,
Огня китайских пулемётов,
Орудий и гранатомётов,

XXV.
И уничтожить всю колонну,
А вместе с нею всех солдат.
Они привыкли по шаблону,
Бить каждый воинский отряд.
С круч горных быстро налетают.
Безудержным огнём терзают.
И никого не пощадят,
Покуда всех не истребят.
Вот оттого на стороже...
Бойцы всё видят, примечают.
Пытливым взором изучают.
Готовы тут же в бой уже,
Отважно, ринувшись, вступить.
Свинцом душманов угостить.

XXVI.
Прошли знакомый поворот.
Бойцы вздохнули облегчённо.
Андрей же наш наоборот:
Глядит на горы удручённо.
Не удалось ввязаться в бой.
Погладил "АКС" он свой.
Водитель на педали жмёт,
И "БэТэР" по быстрей идёт.
Вдали военный городок,
Над пустошью, уж, показался,
И счастливо заулыбался,
Испытывая лёгкий шок,
Сидевший возле рядовой,
Ликуя, что дошёл живой.

XXVII.
Андрей, взглянувший с безразличьем,
На радость на лице бойца,
Стараясь проявить приличье,
Жалея горе -"храбреца",
Себя, возможно, вспоминая,
Когда он службу начиная,
Вот также "прилипал" к броне.
Ну, а потом привык к войне,
И больше не переживал,
И тяготы сносил послушно,
А после очень равнодушно,
И рефлексивно нажимал,
На спусковой крючок потёртый,
И автомат, цевьём упертый,

XXVIII.
О заскорузлую ладонь,
Словно очнувшись, не молчал,
Слегка его лишь только тронь,
Ему мгновенно отвечал,
Надёжным грохотом стальным,
Пороховой швыряя дым,
В цель точно пули посылал,
Куда хозяин указал.
Но только целился Андрей,
Не в деревянные мишени,
Не в силуэты, что, как тени,
На стрельбище сбивал скорей...
В прицеле видел он душманов -
Вооружённых наркоманов.

XXIX.
"Впервые?" - Парня он спросил.
Сдувая пепел с сигаретки,
Солдат смущённо пробасил:
"Да, только прибыл из учебки.
И это первый мой поход."
"Не дрефь. Привыкнешь. Всё пройдёт."
Вот пункт контрольно-пропускной,
Оставив за своей спиной,
Колонна также продолжала,
Своё поспешное движенье.
Втянулась вся в расположенье,
И в отведённом месте встала,
Той части, где немудрено,
Уж, поджидали их давно.

XXX.
"Броня" вся в парк перебралась.
Грузовики же разгружали.
Пыль за колонной улеглась.
Команды, выкрики звучали.
Андрей совсем без настроенья,
Буквально после построенья,
Пошёл, как прочие, в палатку,
Где на кровать, свернувши скатку,
Улёгся, форму не снимая,
А, так как сильно он устал,
Почти что сразу задремал.
Во сне Марград свой представляя,
Там брёл по улицам пустым.
Людей в нём нет. Лишь мрак и дым,

XXXI.
Что валит по верху клубами,
И оседает быстро вниз,
И стелется он под ногами,
И с Кии дует лёгкий бриз...
Андрей по улицам Марграда,
Шагает. Перед ним преграда.
Её он хочет обойти,
Но всё засыпаны пути.
Все уголки давно знакомы,
В родном уютном городке.
Он по нему скучал в тоске.
Какой-то силою влекомый,
Желает свой продолжить путь.
Но, как чрез холм перешагнуть?

XXXII.
Как только он подумал так,
То тут же выше стал мгновенно.
Качаясь, сделал первый шаг,
И вот, уж, кручу несомненно,
Андрей легко перемахнул.
Он оглянулся и вздохнул.
Уверенно вперёд бежит.
Под ним земля чуть-чуть дрожит.
Пред ним, как в сказке, появился,
Знакомый с детства отчий дом,
С одним разорванным окном.
Дом покосился и скривился.
Труба кирпичная согнута.
Входная дверь, как мяч, надута.

XXXIII.
Крыльцо ступенями бренчит.
Калитка внутрь не пускает.
Дощатый тротуар разбит.
И пёс цепной надрывно лает.
Андрей глядит и не поймёт,
И страх его вот-вот проймёт:
"Что происходит? Что случилось?
Да, объясните же на милость,
Кто во всём этом виноват?"
Тут мать, как призрак, выплывает.
Уныло головой кивает.
Андрей спешит бежать назад,
Но ноги к почве прилипают,
И в землю медленно врастают.

XXXIV.
Мать говорит ему: "Андрей,
Меня ты вряд ли будешь слушать.
Прочь убирался б ты скорей,
Не то тебе придётся скушать,
Твоё упрямое сердечко.
Ох, помяни моё словечко,
Беду накличешь в дом родной.
Пойдёшь ты по миру с сумой.
Прошу, сынок, не возвращайся,
И не гневи отныне Бога.
На сердце у меня тревога..."
"Вставай, Андрюха, просыпайся!
Тревога, слышишь, как орёт?
Дежурный строиться зовёт!"

XXXV.
Будил Андрея друг армейский.
"С оружьем строиться на плац!"
Велел всем грозный и злодейский,
Голос дежурного. Матрац,
Лежавший на его кровати,
И, сбившийся совсем не кстати,
Андрей покинул второпях.
Мечтал он выспаться на днях,
Но, как-то всё не задалось...
Опять тревога, построенье.
В груди опять остервененье:
"Ну, что там вновь у них стряслось?"
Как оказалось два солдата,
То ль из пехоты, иль стройбата,

XXXVI.
Часть воинскую самовольно,
Оставив, подались в кишлак.
Вели себя они фривольно.
Их по дороге встретил враг.
Душманы тех бойцов пленили.
Чтоб не брыкались, их избили,
И утащили за собой,
Какой-то горною тропой.
Желая мзду заполучить,
Об этом сообщил дехканин -
Обычный труженик-крестьянин,
Уставший нищету влачить.
Старик упрямым оказался.
Быть провожатым отказался.

XXXVII.
Вот потому к утру в итоге,
Чтоб этих двух солдат спасти,
Весь полк подняли по тревоге,
Чтобы отрезать все пути,
Которыми могли душманы -
Фанатики и басурманы,
Покинуть небольшой район.
Округу и речной каньон,
И злополучный тот кишлак,
Приказ получен прочесать.
Но было поздно их спасать.
На КПП пришёл ишак,
Ведомый мелким мальчуганом.
На ишаке в мешочке рваном,

XXXVIII.
Лежали головы солдат.
Ткань красной кровью пропиталась.
Бойцов, уж, не вернуть назад.
Им смерть нелепая досталась.
Ну, стоило ли рисковать,
И жизнь никчёмно променять,
На самовольную отлучку,
Чтоб обменять патронов кучку,
Уже отваренных в котле:
(Их невозможно применять,
В бою стрельбу осуществлять.
Они едва "ползут" в стволе),
На водку местного разлива,
Что пьётся мерзко и брезгливо.

XXXIX.
В горах исчезла, скрылась банда.
Приготовленья отменили.
Была обратная команда.
Вернулись в парк автомобили.
И самовольщиков ругая,
И лица их припоминая,
Все расходились с построенья,
Невольно злясь от возмущенья,
Что, вот из-за таких солдат:
Без дисциплины, нерадивых,
И хамоватых, и спесивых,
Позором армию клеймят.
И, оставаясь начеку,
Все разбрелись по городку.

XL.
Обычный городок военный,
Каких во множестве здесь есть.
В своём устройстве неизменный.
Я постораюсь перечесть,
Что в нём имелося в ту пору,
Что открывалось сразу взору,
Когда б сюда ты угодил,
Осматриваясь, здесь бродил.
Есть вход единый основной,
Который КПП зовётся.
Над ним на древке гордо вьётся,
Овеянный лихой войной,
Советский ярко-красный флаг.
Пройдём же далее. Итак,

XLI.
Здесь по периметру все стены,
Надёжнейше укреплены.
Здесь караулов часты смены,
Ведь охранять они должны,
Покой всей части войсковой,
Своей поддержкой огневой.
Гнёзд пулемётных очень много.
Из них бойцы взирают строго,
За всем, что движется вокруг,
Не оставляя без вниманья,
Передвиженья и гулянья,
Ведь не поймёшь, то враг иль друг,
Из далека к стене подходит,
Иль, якобы, бесцельно бродит.

XLII.
Внутри палаток очень много.
Бараки кое-где стоят.
В отличии от остального,
Землянки вытянулись вряд,
Что в грунте вырыты остались,
И крышами с землёй сравнялись,
С времён... Короче, уж, давно,
Когда в места те введено,
Впервые было сто солдат.
Они здесь так распологались.
Кирками в местный грунт вгрызались.
А позже прибыл весь отряд.
Поставил первые палатки,
И, сделав, как умели, кладки,

XLIII.
Из необтёсаных камней,
Которых здесь в избытке было.
Чтобы обжиться по-быстрей,
Чтоб не было здесь так уныло,
Построили поспешно клуб,
Столовую, под баню сруб,
Склады, конечно туалеты,
Штаб, где имелись кабинеты.
Чуть позже дружно смастерили,
Из сборно-щитовых конструкций,
Умельцы сами, без инструкций,
Как из конструктора, слепили,
Дома. Их модули прозвали.
Так до сих пор и называли.

XLIV.
В своём быту обыкновенно,
Неприхотлив российский воин.
Он сносит тяготы смиренно,
Хоть большего всегда достоин.
Повсюду, в климате любом,
Живёт, как-будто бы в родном.
Есть каша, будет кашей сыт.
Коль - нет, смекалку проявит,
И сделает кулеш отменный,
Как в сказке той, из топора.
У нас такие повара!...
Вкус будет необыкновенный!
Себя он чувствует прекрасно:
Здоров и бодр ежечасно!

XLV.
Андрей, когда оставил строй,
Вернулся сызнова в палатку,
Чтоб досмотреть сон странный свой.
Расправив на бушлате складку,
Укрылся им, когда прилёг,
Ремень положив поперёк.
Панаму он на автомат,
Повешал. И уже был рад,
Закрыв глаза, вновь задремать,
Однако, сон к нему не шёл.
В палатку старшина зашёл.
Уселся на свою кровать,
И, автомат поставив рядом,
Обвёл всё здесь пристрастным взглядом,

XLVI.
И принялся письмо читать,
Которое пришло из дома,
Листы тетрадные листать...
Его разобрала истома,
Но задремать и он не смог,
И мыслей суетных поток,
Его усиленно терзал,
Вопросов порождая шквал.
И он, не выдержав, спросил,
Теряя попросту терпенье:
"У нас сегодня воскресенье?"
И на Андрея взгляд скосил.
"Запутался я что-то в днях."
Добавил тут же в торопях.

XLVII.
"Да." - Отвечал ему Андрей.
"Всё верно, нынче воскресенье".
"Пора б на дембель нам скорей.
Быть может, там найдём спасенье,
От этой горестной беды,
Однообразной суеты.
Как близнецы, все дни похожи.
Опять из раза в раз всё тоже...
Я про парней, что в самоход,
В кишлак за водкой подались.
На них тут, знаешь, злись не злись...
Как вспомню, прошибает пот.
Ведь, кажется, совсем недавно,
Похожий случай был, и, явно,

XLVIII.
И эти двое знали точно,
Что может статься в кишлаке.
Нет, им приспичило же срочно,
Примерить смерть к своей башке.
Вадим с Петрухой, с Джебраилом,
Со старичком каким-то милым,
Всего два месяца назад,
Оставив также наш отряд,
Попёрлись виноград покушать.
Исчезли, в дом едва вошли.
Ты помнишь, мы потом нашли,
В арыке головы. Послушать,
Что командиры говорят,
И, как вести себя велят...

XLIX.
Ну, что ты! Разве это можно?!
Ведь у самих ума палата!
А жизнью рисковать возможно?
Вот и приходит к ним расплата.
Подумать о самих себе,
О собственной своей судьбе,
Уж, коли вовсе не хотите,
Хоть матерей вы пощадите!
Да, где там! Им не до того!
Им прихоть в голову взбрела,
И за собою повела.
По восемнадцать лет всего.
Гляди на старших, и учись,
Как сохранить в Афгане жизнь".

L.
"Всё так и есть. Всё так и есть".
Поддакнув, закивал Андрей.
"Ещё намаются. Бог весть,
Узнают этих басмачей.
Сколь им придётся здесь хлебнуть,
Пока поймут хоть что-нибудь.
Ты помнишь, где-то год назад,
Один молоденький солдат,
Старался добрым быть к душманам?
Свою гуманность проявлял.
Нас за жестокость укорял.
Накладывал повязки к ранам,
Он моджахеду одному.
Он руки развязал ему.

LI.
Водой его поил от жажды.
Поесть частенько приносил,
А тот в ответ ему однажды,
Когда уже набрался сил,
Схватив его штык-нож, вонзил,
Меж рёбер. В сердце угодил.
Мы паренька того бранили.
Ему частенько говорили,
Чтоб не заигрывал с врагом.
Как в воду мы тогда глядели.
Врачи, конечно, не сумели,
Его спасти. Он пал ничком.
Кровь лИлась, китель заливая.
Под ним все камни обагряя."

LII.
Скажу я честно, мне не жаль,
Кто глупо с жизнью так расстался.
Кто, не заглядывая вдаль,
С самим собою поквитался.
Мне жаль несчастных матерей,
Что пережить смогли детей.
Мне жаль совсем других ребят,
Ей, Богу, - истинных солдат,
Которые ценою жизни,
В бою товарищей спасая,
Опасностью пренебрегая,
Служили преданно Отчизне.
Наград и похвалы не ждали.
Геройски подвиги свершали!

LIII.
Они погибли, без сомненья,
Как подлинные храбрецы,
Своё прославив поколенье,
Как деды, прадеды, отцы!
Одни из них, явив отвагу,
Не отступив назад ни шагу,
Свою высотку отстояли.
Другие смело прикрывали,
Отход товарищей своих.
Иные грудью шли в атаку,
Судьбины повинуясь знаку,
За спинами солдат других,
Они не прятались в бою.
Я славу нынче им пою!

LIV.
Андрей со старшиной припомнив,
По именам всех тех бойцов,
Что пали. Фактами дополнив.
Задумавшись в конце концов,
Над жизнью нашей скоротечной,
Над службой ратной безупречной,
Чуть не забыли про обед...
О том, что сколько разных бед,
Ему судьба преподнесёт,
Андрей в тиши остаток дня,
Дурные мысли прочь гоня,
Всё размышлял. Ему везёт.
Смерть его сцапать не спешит.
Лишь из дали пока грозит.

LV.
Пока что пули пролетают,
Не задевая, стороной.
Ничем ему не угрожают.
И нервы, как канат стальной.
Но сон Андрея беспокоит.
Дурные мысли двоит, троит.
Свою он маму вспоминает.
Речей её не понимает.
Сказав последние слова,
Во сне мать быстро растворилась.
Она как-будто испарилась.
На этом месте синева,
Пятном с минуту оставалась,
Но и она затем распалась,


LVI.
На очень мелкие крупицы.
Потом они все превратились,
В ничтожно малые частицы,
Которые чуть выше взвились,
Которые, как шар, светясь,
Бенгальским огоньком искрясь,
Исчезли, в воздухе растаяв.
Тревожно снова пёс залаяв,
Не дал переступить порог.
Тут гроб откуда-то приплыл,
И за собою поманил,
В какой-то призрачный чертог,
Где, якобы, его все ждут.
В мир лучший горний поведут.

LVII.
Андрей пытался разобраться,
В том, что поведал ему сон.
Он чувствам пробовал предаться.
Едино мыслить в унисон,
С тем странным снившимся виденьем.
С таившимся в душе сомненьем,
Он вскоре опыт прекратил,
Так как до злобы возмутил,
Бессмысленных сюжетов ряд.
Пусть действовал он неумело.
Что мать сказать ему хотела,
Не понял. Был ли то обряд,
Иль таинство какое было.
От сна всё напрочь отвратило.

LVIII.
И день весь следующий прошёл.
О сне Андрей не вспоминал.
Был час, когда в себя ушёл,
Но к построению сигнал,
Прийти в себя в тот миг заставил.
В душе сомнений не оставил.
О странном сне совсем забыл.
Свой мозг с тем сном он разлучил.
На построении комбат,
Сказал, что ждёт их всех заданье.
Оставив все увещеванья,
Добавил, что пойдёт отряд,
Чтоб лагерь "духов" уничтожить,
И славу тем свою умножить.

LIX.
Всех затемно подняли по тревоге.
Полк, словно улей, загудел.
Все подготовлены к дороге.
Комбат ещё раз оглядел,
Бойцов, что были в подчиненьи.
В экипировке, в снаряженьи,
Проверил всё до мелочей.
Чтоб бить упрямых басмачей,
Он речью вдохновил солдат.
Сказал им коротко, но ёмко,
Слова чеканя, очень громко.
Пред строем ободрил ребят.
Раздал задания трём ротным,
Те, в свою очередь, всем взводным.

LX.
На операцию полк вышел,
В туманном призрачном рассвете.
И каждый приказанье слышал:
Любой за всех теперь в ответе.
И по дороге длинной пыльной,
Где стебель стелется ковыльный,
Стараясь привлекать вниманье.
Душманам, как бы в назиданье.
Колонна техники военной,
Демонстративно громыхая,
Из танков копоть извергая,
Тянулась ниткою надменной,
Где "БээМПэ" и "БэТээР",
Кичливей, чем в СССР,

LXI.
Задрав стволы своих орудий,
Шли маршем, словно на параде.
Без утомительных прелюдий...
У всех уверенность во взгляде.
Как-будто бы дразня душманов,
И их жестоких атаманов,
Им говоря: "Давно мы здесь.
Кишлак ваш уничтожим весь.
Мы знаем толк в своей работе.
Коль нас рискнёте обстрелять,
Ей, Богу, вам несдобровать!
От нас живыми не уйдёте!
Обрушим мощный шквал огня,
И в пух, и в прах вас всех громя!"

LXII.
Всегда стремителен и скор,
Явился на земле афганской,
Из-за ближайших серых гор,
Над всей равниною дехканской,
В лучах светила ясный день,
Гоня повсюду ночи тень,
Жар огненный распространяя,
Броню безмерно раскаляя.
Колонна, словно на ладони,
Издалека она видна.
Движением увлечена.
Как-будто бы несутся кони,
И пыль за ними остаётся,
Клубами над дорогой вьётся.

LXIII.
Колонна скорость не сбавляет.
Она торопится, спешит,
И за собою оставляет,
Когда грунт мягкий сокрушит,
Следы от гусениц, колёс,
С узором рваным из полос,
Что вкривь и вкось в земле пестрят.
Колонну вряд ли разглядят.
Она неспешно исчезает.
В густом дыму себя укрыв,
Который вкруг неё застыв,
И местность рядом укрывает.
Своей завесой дымовой,
День оттесняет сизой мглой.

LXIV.
Андрей, как все из батальона,
Для спецзадания одет.
Назначенного ждёт района.
На нём разгрузочный жилет,
И сетчатый костюм защитный,
Кроссовки, кепи, любопытный,
Советский войсковой компас.
В рюкзак положен весь запас:
Носки, галеты и консервы,
А также сахара резервы,
Ну, и, конечно же, чаёк.
Их, позаботившись, снабдил,
Питаньем этим зампотыл.

LXV.
Дошли до места назначенья.
Колонна не сбавляет ходу.
В дыму по мере приближенья,
(Куда приятней прыгать в воду),
Но здесь на камни и песок.
С борта машин наискосок,
Прыжок им нужно совершать.
Затем к обочине сбежать,
Чтоб под колёса не попасть,
Тем, кто идёт в колонне следом.
Десанту всюду страх неведом.
Какая б не была напасть,
Они с улыбкой всё снесут,
И честь, и Родину спасут!

LXVI.
В прыжке Андрей сгруппировался.
Земли коснувшись, кувыркнулся.
Андрей совсем не волновался.
Мгновенно в сторону метнулся.
Перекатился под откос,
Как можно дальше от колёс.
Упав, лежал, как все ничком,
Прижавшись вместе с рюкзачком,
Чтобы плотнее в грунт уткнуться.
Другие поодаль легли.
Глотая пыль чужой земли,
Они боялись шелохнуться.
Колонна таяла вдали,
В клубах от дыма и в пыли.

LXVII.
Закончив пятую главу,
В блаженстве потираю руки.
Презревши критиков молву,
Нашёл лекарство я от скуки.
Строку пишу я за строкой,
Не находя себе покой,
А то безжалостно черкаю,
Четверостишья вырезаю.
Но, если стих удался мне,
Я становлюсь безмерно счастлив.
Кажусь я сам себе удачлив.
И радуюсь сему вдвойне.
И тороплюсь ещё писать,
Прилежно занося в тетрадь.






Глава шестая.


I.
Бойцы лежали так до ночи.
Десантный первый батальон,
Лежал, сомкнуть не смея очи.
Затем перебрались в каньон,
Реки, что высохла давно,
Что, в общем-то, немудрено...
Тайком надёжней продвигаться,
От посторонних глаз скрываться,
Когда природные преграды,
И местный ломаный рельеф:
(Порядком всем поднадоев)
Неровности, вершины, спады,
Способны службу сослужить,
Невольною защитой быть.

II.
Меня читатель верно спросит:
А, что с колонной полковой?
Где нынче её черти носят?
Вернулась ли она домой,
В свой городок, в свой гарнизон,
Что был давно сооружён?!
Колонна двигалась вперёд,
Имея свой на всё расчёт,
И отвлекала лишь вниманье.
Терзая под собой песок,
Изображала марш-бросок,
Чтоб тайно выполнить заданье,
Легко смог первый батальон,
Проникнув в вражеский район.

III.
Колонна долго колесила,
Пыль поднимая по округе.
Душманов бешено бесила,
Тех, что попрятались в испуге.
Добравшись вскоре налегке,
Два батальона в кишлаке,
Так, лишь бы для отвода глаз,
Кишлак тот окружив тот час,
Зачистку делать принялась.
С оружьем отыскали схрон,
А вместе с ним запас патрон,
В саду, где сливы разрослись.
Когда же это всё изъяли,
В свой гарнизон скорей умчали.

IV.
Десантный первый батальон,
И разведрота вместе с ними,
За эту ночь прошли каньон.
Идя цепочками сплошными,
Ступая точно след во след,
Перебрались через хребет,
Влекомые единой целью.
Днём пробираясь по ущелью,
В реке запас воды пополнив,
Короткий сделали привал.
Пить воду каждый рисковал,
Но, про таблетки тут же вспомнив,
Ложили в фляги для воды,
Чтоб не было большой беды.

V.
Вот так таблетки "Аквасепта",
Порой в Афгане нас спасали.
Мы их для пущего эффекта,
Чтоб они лучше помогали,
Вместо одной, как полагалось,
И, как врачом предполагалось,
Толкали в флягу две иль три.
А там... Да, чёрт их подери!
Вода отвратно пахла хлоркой,
Но с жадностью её глотали.
Быстрее жажду утоляли,
И утешались поговоркой:
"У хлорки, мол, нелёгкий труд.
Щас всех бактерий перетрут".

VI.
Осилив горный перевал,
В дальнейшем шли без остановок.
Никто в пути не унывал.
Был каждый бодр, подвижен, ловок.
Вполне хватало всем сноровки.
Сказались годы тренировки,
И в круговерти передряг,
Запас силёнок не иссяк.
С собой свободно совладали,
И продвигались лишь вперёд.
Пусть испытание вновь ждёт.
Усталость, боль превозмогали,
Горя желаньем всякий раз,
Лишь чётче выполнить приказ.

VII.
По восемнадцать - двадцать лет.
Они ещё совсем мальчишки.
Но каждый в камуфляж одет,
Хотя недавно в пиджачишке,
Ходили на уроки в школу,
Синоним подбирать к глаголу,
И числа в столбик вычислять,
И по английски вслух читать.
Им бы любимым петь куплеты.
Им в пору полной жизнью жить:
Творить, влюбляться и любить.
Им лучше бы встречать рассветы,
Чем пули в полосе огня,
Спокойствие в душе храня.

VIII.
Преодолев ещё подъём,
Они дошли до горных круч.
Казалось горы остриём,
Вот-вот коснутся серых туч.
На дне ни устье, не долина,
А небольшая котловина.
Где склоны зеленью покрыты.
Местами вглубь они изрыты,
И тем похожи на пещеры.
На дне палатки и шатры.
Горят походные костры.
Пригнали караван фурьеры.
Смеются, весело лапочут,
Над чем-то искренне хохочут.

IX.
Бойцы ступают осторожно.
Беззвучно движется десант.
В груди у всех слегка тревожно.
Не слышно выкриков команд.
То шёпотом всем сообщают.
То жестами оповещают.
Все знаки рук распознают,
И следующим передают.
Они подобрались вплотную,
И чтоб душманов не вспугнуть,
Чтоб бдительность их обмануть,
Нельзя им действовать в слепую.
Ошибка вслед за суетой,
Вмиг обернётся всем бедой.
Чтоб пулю не словить шальную,
Все проявляют осторожность.
Боятся совершить оплошность.

X.
День оборвался незаметно.
Едва за горы солнце село,
Как в бездну, кануло бесследно.
Мгновенно небо потемнело,
Спеша окончить день земной.
И сумрак с непроглядной тьмой,
Вокруг торопятся окутать,
И пеленой своей опутать,
Всё, что находится окрест.
Утихомирить, усмирить,
Сон безмятежный подарить,
Всему, что родом с этих мест.
И даже шёпот гор самих,
В ночи немедленно затих.

XI.
Распределив для всех взводов,
Их место сектора обстрела,
Комбат, не тратя лишних слов,
Отдал приказ: "За дело".
И каждый взвод, уж, был готов,
Втеченье нескольких часов,
Заняв позиции свои,
Вести отчаянно бои,
И лагерь "духов" уничтожить,
И не щадить здесь никого,
Не выпустив ни одного,
Из плотного кольца. Положить,
В землю всех врагов,
В оплату скопленных "долгов".

XII.
У каждого был свой "должок",
Перед душманами. За службу,
Враг в их сердцах огонь разжёг.
Здесь кто-то мстил за дружбу,
И за потерянных друзей,
Желая смерти банде всей.
И, верно, кто-то из стрелков,
Мстил за обстрелы городков.
А кто-то злостью был томим,
За то, что под обстрелом,
В противоборстве смелом,
Он телом прикрывал своим,
В бою израненных солдат,
Иль месяц, или год назад.

XIII.
Так под покровом темноты,
Разведка, действуя отменно,
"Сняла" душманские посты.
Подав сигнал попеременно:
Мол, всё готово. Всё, как надо.
Что уничтожена преграда.
Десантный батальон опять,
Заданье может выполнять,
И не боятся за тылы.
Они надёжно прикрывают,
Возможности не допускают,
Что "духи" средь рассветной мглы,
Их смогут контратаковать,
И потому врасплох застать.

XIV.
Рассвет, действительно, был близок.
Вдали светился горизонт,
Пока неприхотлив и низок.
Но солнце - пламенный архонт,
Его раздвинув, озарило,
И ярким светом осветило,
Всё, что скрывалось в темноте,
Во всей являя полноте.
Взвилась сигнальная ракета.
Раздался автомата звук.
Терзая тишину вокруг,
Он эхом разлетелся где-то.
Но тут другие подключились,
И горы сна тот час лишились.

XV.
Гранатомёты били точно.
Из "Мух" гранаты посылали.
Внизу гремели взрывы мощно.
Шатры, палатки полыхали.
Не понимая, что случилось,
Что за беда на них свалилась?
Душманы бегали в испуге,
Но разбрестись им по округе,
Свинцовый ливень не давал.
Здесь пули сыпались, как град,
Уничтожая всех подряд.
Перерастая в дикий шквал,
Огонь стрелковый их косил,
И кровь с землёй, как грязь, месил.

XVI.
Но вот из ближнего селенья,
Услышав взрывы, второпях,
Пришло к душманам подкрепленье.
Но о непрошеных гостях,
Уж, позаботилась разведка.
Для них уже готова клетка.
Силки расставлены давно,
И есть решенье лишь одно:
Под корень помощь истребить,
И перебить душманов срочно.
Стрелять прицельно, метко, точно.
Иль ливень пуль на них пролить,
Коль будет так необходимо,
Но, чтобы только духи мимо

XVII.
Не проскользнули на подмогу,
Тем, кто держался в котловине.
Что уцелев, уж, понемногу,
В насквозь прострелянной низине,
В себя поспешно приходя,
Под свист свинцового дождя,
Немедля начал огрызаться.
На атакующих бросаться,
При этом истово крича:
То ли проклятья посылая,
То ль Бога в помощь призывая.
Другие что-то бормоча,
Хватались кто за пулемёт,
Кто за китайский миномёт.

XVIII.
И мины, взвившись, полетели.
С десяток взрывов раздалось.
Те, кто укрыться не успели,
Осколками посечены. Насквозь,
Пробита грудь у лейтенанта;
Нога у младшего сержанта.
Но свой родной гранатомёт,
Разбил у "духов" миномёт.
Однако пули всё свистели.
Они, в тела бойцов вонзаясь,
И кровью русской наслаждаясь,
Как-будто бы им песни пели.
Звучали на один мотив,
О скорой смерти возвестив.

XIX.
Но десантура устояла.
Никто не дрогнул, не бежал.
Под лязг ружейного металла,
Среди кольца торчащих скал,
Гудящим эхом раздавался,
Порою в унисон сливался,
Треск автоматов здесь и там,
И следовал он по пятам,
За каждым "духом" неотступно,
Грозя исходом роковым.
Повсюду расстилался дым,
И восходил клубами крупно.
Зияли входы у пещер.
Пред каждой высился барьер.

XX.
Все входы были велики,
Но лишь один из четырёх,
Где выше сложены мешки,
Казалось, что таил подвох.
Об этом мысль сама подспудно,
Являлась. Было неуютно,
От неизвестности такой,
Что разом отняла покой,
У командиров и солдат.
Что недра тех пещер таят?
Но опытный комбата взгляд,
Всё оценив. Не наугад.
Сказал без всяких выкрутасов:
"В них точно склад боеприпасов..."

XXI.
Андрей ведёт огонь прицельно,
Как и другие в его взводе.
Не тратит он патрон бесцельно,
И даже экономит вроде.
Но всё ж запас патронов тает.
В пылу сраженья исчезает.
Громит "крылатая пехота",
Душманов. До седьмого пота,
Устали, но не раскисают.
Сопротивленье всё слабей.
У "духов" горсточка людей,
Осталась. Все предпочитают,
Погибнуть в собственной крови,
Чем сдаться храбрым шурави.

XXII.
Сменив позицию свою,
(Андрей так делал постоянно),
В коротком, долгом ли бою,
В усмешку пуле окаянной,
Что норовила умертвить,
Или хотя бы зацепить.
Со смертью он за панибрата.
Опять рожок для автомата,
Он очень ловко заменил.
Затвор почти что рефлекторно,
Он передёрнул и упорно,
Пока своих хватало сил,
Душманов пару видя там,
Отправил живо к праотцам.

XXIII.
Всего лишь несколько минут,
Трещали громко автоматы.
Вдруг "духи" где-то промелькнут.
Но боя гулкие раскаты,
Затихли вскоре вдалеке.
Следы от пуль в известняке,
Остались будто бы нарывы.
Там, где гремели нынче взрывы,
Разбросаны душманов трупы.
Средь них живых не отыскать.
Штаб "духов" нужно обыскать.
Десант, разбившийся на группы,
Старается своих найти.
Скорей их в чувство привести.

XXIV.
А часть бойцов пошла к пещерам,
Чьи входы видно в склонах гор.
Благодаря большим размерам,
Легко их различает взор.
Ловушек минных опасаясь,
И осторожно приближаясь,
Бойцы подобрались вплотную.
Все осмотрев: одну, другую,
Большую зорко оглядели.
Повсюду склады для припасов,
Питанья и боезапасов.
В избытке "духи" всем владели.
Взрывчатку всюду заложив,
Произвели поспешно взрыв.

XXV.
Раздался взрыв неимоверный.
Хранившийся боезапас,
И склад оружия пещерный,
"Взлетел на воздух" сей же час.
Мгновенно горы содрогнулись,
Казалось, что они качнулись,
И камнепад осыпал склон,
Срываясь вниз со всех сторон.
Казалось, взрыв тот будет слышен,
Не только рядышком в ауле,
Но даже далеко в Кабуле.
И пылью воздух был насыщен.
Пыль долго в воздухе вилась,
Пока совсем не улеглась.

XXVI.
Комбат по рации связался,
С родною частью войсковой.
Пред командиром отчитался.
Пора, уж, выступать домой.
Десант, однако, не спешит.
Все отдыхают. Кто лежит.
Кто закурил, присев на камень,
Взирая на чадящий пламень,
Что над обломками кружится.
Кто весь в вниманьи в карауле,
Присел на небольшом бауле.
У всех серьёзнейшие лица.
Вот звук моторов и винтов,
Послышался в конце-концов.

XXVII.
Садятся на земь вертолёты.
В них грузят раненных солдат,
И тех, кто с жизнью кончил счёты.
Кто не придёт, уж, сам назад,
В свой отчий опустевший дом.
Кто в возрасте столь молодом,
Стал данью матушке-земле,
С печатью смерти на челе.
Они, уж, не познают радость.
Они не испытают боль,
И скорби тяжкая юдоль,
Не омрачит отныне младость.
Им смысла нет в добре и в зле.
Всё кануло в туманной мгле.

XXVIII.
Десантникам боезапас доставив,
Чтоб не скучали "АКээСы".
Консервы для бойцов оставив,
Где, как всегда, "деликатесы",
В большом избытке находились.
Солдаты ими лишь кормились.
Где знаменитый "суп с курями" -
Он же перловка с сухарями,
Где сухари - это галеты.
Их иногда не разжевать,
Если водой не запивать.
А про домашние котлеты,
Мечтали только лишь во сне,
И то при полной лишь луне.

XXIX.
Забрав "двухсотых" и "трёхсотых",
"Вертушки" взвились в вышину.
Сильней добавив обороты,
Терзая рёвом тишину,
Они едва лишь поднялись,
Как тут же резко взмыли ввысь.
В размерах быстро уменьшаясь,
Сначала в точку превратились.
Затем из вида вовсе скрылись,
От котловины удаляясь.
Их поглотила синева,
Как-будто комарьё листва.

XXX.
В желудках также, как в рожках,
Давно всё пусто абсолютно.
Но вот улыбка на щеках,
Нет-нет мелькает поминутно.
Поев, набили магазины.
Взвалили вещмешки на спины.
Кто жив остался в этот раз,
Был должен выступить сейчас,
В обратный путь маршрутом прежним.
Вновь перевалы миновать.
Ущелья вновь пересекать.
И миром насладясь безбрежным,
Всё время двигаться вперёд,
А там броня их подберёт.

XXXI.
Давно "вертушки" улетели,
Оставив дыма пелену.
Пред тем, как выступить хотели,
Радист наткнулся на волну.
Недалеко шёл бой жестокий,
Где взвод пехоты одинокий,
В засаду к "духам" угодил,
И помощи теперь просил.
Десантный батальон был ближе,
Чем остальные, и ему,
Досталась участь по сему,
Спустившись с гор теперь пониже,
Подмогу взводу оказать.
Душманов дерзких наказать.

XXXII.
Бегом, и батальон у цели.
Устали, вымотались очень.
Однако, вовремя успели.
Взвод средь песков рассредоточен.
Упорно держит оборону.
Десант с наскоку вниз по склону,
Душманов смело атакует.
Пехота радостно ликует,
Что подоспело подкрепленье.
Так быстро их они не ждали.
Патроны поровну раздали.
Но всё же вот оно спасенье!
Есть шанс, из этой передряги,
Живыми выйдут бедолаги!

XXXIII.
Душманы сразу растерявшись,
Крича, ругаясь, суетясь,
Бежали панике поддавшись.
Добычей лёгкою прельстясь,
Своим трёхкратным перевесом,
Давили нагло, словно прессом.
Уверенные, что, уж, тут,
Наверняка в пыль перетрут,
Каких-то тридцать смельчаков.
Когда же зубы обломали,
Когда подмогу увидали,
Хоть был вначале план таков,
Теперь подальше отступили.
Из "ДШКа" огонь открыли.

XXXIV.
Как нашим парням устоять?
Но есть, как видно, Бог на свете!
Фортуна, кажется, опять,
Забывши о нейтралитете,
Ребятам нашим улыбнулась.
Глядь, над пустыней пыль взметнулась.
Броня, гремя и грохоча,
Движками издали рыча,
Колонной малой приближалась.
Семь танков, БээМПэ и БэТэР,
Идущий впереди, как претор,
Дав залп, уж, перезаряжалась.
Душманы, вставши во весь рост,
Тикали прочь, "поджавши хвост".

XXXV.
Приняв тревожный позывной,
Который и десант услышал,
Ползла колонна стороной.
Но, если вдруг так случай вышел,
Коль карты так на стол легли,
Танкисты сходу помогли.
Для них и труд был не велик.
Немного срезав, напрямик,
Они тот час на зов явились.
Прессуя траками песок,
Отряд своим бойцам помог.
Хотя немного пропылились,
Но, к счастью, выполнили долг,
Пообещав "подбросить" в полк.

XXXVI.
ЭФир колышется, дрожит.
Волнами воздух вверх восходит.
То, расплываясь, закружит.
То знойным маревом нисходит.
Трясётся жидкой пеленой,
Вставая призрачной стеной,
Рождая бегло миражи.
Далече горные кряжи,
Сплошной цепочкой растянулись.
Там горизонт за ними где-то.
Закончилось в Афгане лето.
По небу тучи потянулись,
Чтобы однажды в январе,
Дождём пролиться по земле.

XXXVII.
Теперь колонна не спешит.
Спокойно движется дорогой,
Той, по которой путь лежит,
Средь скучной местности убогой,
В знакомую, уж, всем вам часть,
Куда теперь хотят попасть,
Десантники и побыстрей.
Танкисты взяли десантуру.
Кто ранен, спрятали внутри.
Других "подбросят до двери",
Словно извозчик, взяв "халтуру",
Поверх, на крашеной броне.
Комфорт ни к чёрту! Но вполне...

XXXVIII.
Хотя порой держаться сложно.
Броня - железо, как-ни-как,
И всё же усидеть возможно.
Комфорт, коль вдуматься, пустяк.
Ведь лучше ехать в неудобстве,
И находится в превосходстве,
Над тем, кто тянется пешком,
С оружьем, фляжкой, вещмешком.
Десант, прижавшись по плотнее,
Держась за выступы и скобы,
Не соскользнуть порою чтобы,
Уселся дружно, потеснее.
Пешком никто, уж, не идёт.
Их техника теперь везёт.

XXXIX.
Десант машины облепил,
И, ратный свой оставив труд,
На технику всё загрузил.
Теперь хоть ноги отдохнут!
Тот, кто сильнее всех устал,
Немного даже задремал,
Покачиваясь при движеньи плавно.
Андрей уселся очень славно,
На лучшем месте "пассажирском" -
На крае люка, том, что справа,
На башне. Хохотнув лукаво,
На крае в люке командирском,
Сидел Матвей - его земляк -
Шутник, затейник, весельчак.

XL.
Примерно года полтора,
Тому назад всё это было.
Сухие пыльные ветра,
То дули робко и уныло,
А-то, как буря налетали,
Песок лавиною вздымали,
Чтобы всего за полчаса,
Застить песчинками глаза.
Андрей в составе своей роты,
Колонну вновь сопровождал,
И на привале увидал,
Как, проверяя обороты,
Водитель одного "УРАЛа",
Потратив времени немало,

XLI.
Закончив всё-таки ремонт,
Закрыл капот автомобиля.
Взглянув на мутный горизонт,
Галету кое-как осиля,
Облакотился о крыло.
Вздохнул печально, тяжело.
Заметил, как Андрей глядит.
Его довольно скромный вид,
Доверия не вызывал.
Водитель сплюнул, чертыхнулся.
Затем ещё разок ругнулся,
И только лишь потом сказал:
"Ну, чё таращишься, щегол?
Здесь не театр! Вали. Пошёл!"

XLII.
Андрей немного колебался.
Сначала думал промолчать.
Он с места не сошёл, остался.
Не знал, как разговор начать.
Но после головой кивнул,
К машине пару раз шагнул.
На дверцу взглядом указал,
И неуверенно сказал:
"Я надпись "Мариинск" увидел.
Вот потому остановился.
Ты знаешь, очень удивился...
Прости, конечно, коль обидел.
Случайностям всем вопреки,
Подумал, вдруг мы - земляки!"

XLIII.
В восторге полном пребывая,
Водитель обнял паренька.
"Два года здесь не унывая,
Я верил, встречу земляка!
Пускай под дембель. Пусть не сразу..."
Растягивал он важно фразу.
"...И, видишь, так и получилось!
Само собою всё сложилось..."
И в тот момент к ним подошёл,
Танкист, конечно же, Матвей.
По сроку службы, как Андрей,
Он был. По надписи нашёл,
Как и Андрей, автомобиль.
От дома за десятки миль,

XLIV.
Три мариинца повстречались.
И разговоры начались.
Шутили, спорили, смеялись.
Рекой вопросы полились.
Андрей с Матвеем с той поры,
Томясь в Афгане от жары,
Пусть иногда, но всё ж видались.
Всегда при встрече убеждались,
В том, что поддержка земляка,
В нелёгкой службе помогает.
Никто ведь наперёд не знает,
Не ведает наверняка,
Как там всё сложится однажды:
Умрёшь в бою или от жажды,

XLV.
В афганских проклятых песках.
И хоть домой солдаты рвутся,
Страдая у войны в тисках,
Как посчастливится вернуться?!
Быть может, на своих ногах?
А, может, в цинковых гробах?
Какая участь их постигнет?
Вдруг смерть негаданно настигнет.
Земляк расскажет, где встречал,
Их сына. Часто или редко.
Как тот шутил, бывало, метко.
Как дом родимый вспоминал.
Как сын их доблестно служил.
Как свою голову сложил.

XLVI.
Осколками воспоминаний,
Как градом, мысли налетят.
Смесь боли и переживаний...
Почти что сорок лет назад,
В афганской дальней стороне,
Случилось побывать и мне.
Кто тоже был здесь, тот поймёт,
Жизнь здесь не сахар и не мёд.
Порою в гиблых тех местах,
В Афгане столько повидали...
Порою земляков встречали.
И на кабинах, на бортах,
Названья городов читали.
Так земляков мы узнавали.

XLVII.
В Афгане иногда дороги,
Похожи, словно близнецы:
Вдали, как правило, отроги,
И гор высокие зубцы.
Пейзаж пустынный, полудикий,
Безмолвно-сонный и безликий.
А вдоль обочин там и тут,
Машин каркасы предстают,
Иль встретишь взорванные танки,
Без башен, только корпуса...
О, бронетехники краса!
Лишь обгоревшие останки,
Салярной копотью покрыты,
Да, ржавчиной вовсю изрыты.

XLVIII.
Да, пыль повсюду густо вьётся.
Как охрой, красит весь металл.
И за машинами несётся.
Вкус пыли на зубах достал!
Её досужей сторонишься.
Вдыхая, непременно злишься.
Но, отправляясь в путь опять,
Уж, знаешь, что не избежать...
Что вновь, в который раз облепит,
Одежду, руки и лицо.
Невольно крепкое словцо,
Нет-нет сорвётся. Солнце слепит.
От духоты струится пот,
И, добавляя всем хлопот,

XLIX.
Стекает каплями по коже:
Со лба, иль сразу от виска,
Иль от затылка льётся тоже,
Иль норовит исподтишка,
Собравшись густо у бровей,
(Чтобы затем щипать по злей),
На веко быстро он стекает.
Глаза нещадно разъедает.
Тогда глядеть-то невозможно,
Не то что целиться в прицел.
И в тот момент, поверьте, дел,
Сыскать важнее очень сложно.
Глаза стараясь протереть,
Готов реветь, как тот медведь.

L.
Но для Андрея и Максима,
Теперь всё это позади.
Навстречу им неотвратимо,
Стремится дембель. Провели,
Два года жизни на войне.
А им хотелось в тишине,
Побыть, и не услышать больше...
Забыть, не вспоминать подольше,
Как рвутся мины и снаряды;
Как пули у виска свистят,
Убить иль ранить норовят;
Как грохочат боезаряды;
Как трассеры в ночи гудят;
Как танки копотью чадят.

LI.
Но только вряд ли что поможет,
Им позабыть Афганистан.
Боль и поныне души гложет,
Сливаясь с болью наших ран.
С лихвой мы цену заплатили,
И вдоволь кровушки пролили.
В Афгане насмерть мы стояли.
Свой долг священный выполняли,
Стремясь Отчизну защитить.
Коль не было бы нас в ту пору,
Тогда б всю натовскую свору,
Пришлось в Афганистан впустить.
И там ракеты б их стояли.
Нам денно-нощно угрожали.

LII.
По-прежнему Афган со мной.
Он по ночам бывает снится.
Мы связаны одной судьбой.
Афган, увы, не рукавица.
Его не скинешь так с руки.
Воспоминания нелегки.
Припомнишь смертный стон друзей.
У гроба крики матерей.
И снова память возвращает,
К событиям, что далеки,
Досужим сплетням вопреки,
Прошедшее в реальность превращает:
Ты всё переживаешь вновь,
И вновь из ран струится кровь.

LIII.
Не заживёт на сердце рана,
И боли не утихнут в ней...
Скажи, земля Афганистана,
Как слёзы наших матерей,
Искупишь? Только, чем поможешь?
Искупишь, если только сможешь,
Ты их однажды искупить,
И долг с избытком оплатить!
Народ убогой той земли,
По прошлым временам вздыхает,
И слёзы горько проливает.
Он помнит добрых шурави.
Так стоило ль тогда тягаться?
С державою большой сражаться,

LIV.
Что к вам с заботой отнеслась,
И помогала безвозмездно.
Что вытащить Афган взялась,
Из нищеты, дав повсеместно,
Всё то, что не хватало вам.
А вы, поддавшись злым словам,
Американской пропаганды,
Сплотились против нас же в банды,
И стали слепо убивать,
Порой жестокость проявляя,
И истерию нагнетая.
Как нам вам в этом не пенять?
Вы с нашей же руки кормились,
И отрубить её стремились!

LV.
На деньги сволочного НАТО,
Душманов бойне обучая,
Как бить советского солдата.
Зловонье всюду источая,
Пытались вихрем налетать,
И всё, как есть, уничтожать.
В засадах нас повсюду ждали.
Боёв фронтальных избегали.
Ловушки, мины расставляли.
Вам партизанская война,
Милее прочего была.
Когда ж в ответ по вам стреляли,
То, должный получив отпор,
Скрывались средь скалистых гор.

LVI.
Прошла афганская война?
Прошла ли?! Будет ли забыта?
Оставила ли след она,
Или затёрта в буднях быта?
Какой историки урок,
Войне той подведя итог,
Поспешно сделают для нас?
Дерзайте, други! В добрый час!
Одно могу лишь я сказать:
Коль в памяти война сотрётся,
Немало слёз ещё прольётся,
И совесть будет тех терзать,
Кто в главных войсковых штабах,
Не видя в цинковых гробах,

LVII.
Трагедии, большой беды,
Усевшись, пишет мемуары,
Про свои ратные труды.
Для них приятнее фанфары,
Чем выводы о той войне,
Писать при полной тишине.
А выводы, увы, просты:
Война не терпит слепоты,
Когда решенья принимают,
На разведданных устаревших.
Затем назад ждут уцелевших,
Бойцов. Их крепко обнимают.
Бойцов в горах ждала засада,
И, чудом вырвавшись из ада,

LVIII.

Из того самого района,
Где их огнём встречали хлёстко.
Осталось их от батальона,
Ничтожно маленькая горстка.
Или, когда фронтальный бой,
(Мощь, силу чуя за собой),
Пытались "духам" навязать.
Они спешили ускользать.
Нам партизанскую войну,
Использовать тогда бы надо.
Мы б пронеслись там, как торнадо,
Рождая дерзкую волну.
Глядишь, воинственный их пыл,
На "нет" сошёл, совсем остыл.


LIX.
Но хуже внешнего врага,
Враг внутренний. Он непристанно,
Сев у родного очага,
Твердил в Союзе неустанно,
О том, что не нужна война;
Что столько бед несёт она.
Мол, та война для нас чужая.
Что, мол, её мы продолжая,
Устроили второй Вьетнам.
И оттого теперь страдаем.
Всё по талонам получаем.
Ох, провалиться б тем лгунам,
Что опорочили солдата,
Чья доблесть воинская свята.

LX.
Но люди верили словам,
Писак, досужих щелкопёров,
А с ними "искренним" речам,
Заморских разных визитёров.
Внимали им, и унижались.
Их слушали, и соглашались,
Что беды наши и проблемы,
Не только результат системы,
Что всеми нами управляла.
Душила творческий порыв.
Свободу слова нагло скрыв,
Людьми, как стадом, помыкала.
Что и афганская война,
Большой ошибкою была.

LXI.
Что у России есть два друга,
Надёжных - армия и флот,
И не прожить им друг без друга,
Слова те позабыл народ.
Забвенью долгому предал.
Стыдился и не вспоминал,
О тех, кто доблестно в Афгане,
(Отнюдь не в фильмах на экране),
Отстаивая честь державы,
Ни сил, ни жизни не щадил.
Домой седой весь приходил.
О, как же были вы не правы,
Когда нам из толпы кричали:
"Мы вас туда не посылали!"

LXII.
Покуда живы ветераны,
Жива и память о войне.
Их зарубцованные раны,
Готовы хоть сейчас вполне,
Свидетельствовать о боях,
Что шли в далёких тех краях,
На выжженой земле афганской.
Осколком, пулей ли душманской,
Однажды был служивый ранен -
Испита чаша им до дна.
Стирает время имена.
Взгляд стариковский отуманен.
Позвякивая орденами,
Война уходит вместе с нами.

LXIII.
Два года медленно тянулись:
Неторопливо день за днём.
Когда с задания вернулись,
Бойцы мечтали: "Отдохнём".
Но новый поступил приказ,
И батальон готов тот час,
Отправиться на "боевые".
Для десантуры не впервые...
Они с дороги лишь бодрей.
Но дембелей в бой не берут.
Их вертолёты уже ждут,
Чтобы доставить поскорей,
Не упустив благой момент,
(Пока погода есть) в Ташкент.

LXIV.
Все дембеля засуетились.
На сборы времени в обрез.
Мгновенно умывались, брились.
Все с мыльно-рыльными на перевес,
Себя в порядок привели,
Чтобы в Союзе патрули,
Вниманья меньше обращали.
Парадки украшать не стали.
Хоть, если честно говорить,
Какие, к чёрту, украшенья!
В объятьях сонного забвенья,
Хотелось поскорей парить,
Когда вернулись с "боевых",
Не чуя ног, здесь каждый дрых.

LXV.
Андрей собрался очень быстро.
В "парадку" новую одет.
В глазах нет-нет блистает искра.
Есть новый тельник и берет.
Обуты две его ноги,
В начищенные сапоги.
Став "дедом", отпустил усы.
Отнюдь совсем не для красы.
Награды на его груди:
Здесь три медали "За Отвагу",
За то, что выполнив присягу,
В боях всегда был впереди.
Есть Орден "Красная звезда",
Полученный ещё тогда,

LXVI.
Когда, всего лишь впятером,
Они на "духов" налетели,
Под утро, словно с неба гром,
И "духи" тут же ошалели,
От наглости, от быстроты.
Опешили, раскрывши рты,
От натиска пяти бойцов,
Что яростней свирепых псов,
Две сотни "духов" прочь прогнали,
С какой-то важной высоты,
И до прихода темноты,
Её, не отступив, держали.
А там, уж, близилось спасенье:
К ним подоспело подкрепленье.








Глава седьмая.


I.
Да, вот он "дембель" долгожданный,
Пришедший как-то впопыхах,
И, тем не менее, желанный.
Все документы на руках.
Андрей округ себя взирает.
Простившись, вскоре покидает,
Афганистан. Прощай земля,
Которая им смерть суля,
Домой живыми отправляет.
Ташкент их с нетерпеньем ждёт.
Ну, а оттуда самолёт,
Андрея быстро доставляет,
В Новосибирск, в аэропорт.
Он едет радостен и горд,

II.
Из порта на ж/д вокзал,
Где, в кассе получив билет,
Когда "военник" показал,
В киоске накупив газет,
Садится в зале ожиданья.
Там смех, сидений грохотанье,
Там суета, там вечный шум,
Который вмиг отвлёк от дум.
Шинель начёсанную сняв,
Он сразу же привлёк вниманье,
И бабка, отложив вязанье,
Его газету нагло смяв,
Держа в руках из шерсти нить,
Взялась во всю его бранить:

III.
Мол, как тебе, солдат, не стыдно?
У деда своровал медали.
Ему, мол, старому обидно!...
Героев мы таких видали...
Нацепят не свои награды...
Бренчать медальками все рады,
Ты их попробуй заслужи!
Отчизне службу сослужи!
Ты про войну рассказы слухал.
Награды кровью достаются.
За них в боях солдаты бьются...
А ты и пороху не нюхал...
Андрей с ней спорить не хотел.
Подальше от неё отсел.

IV.
Но время близится к отправке.
Уж, поезд прибыл на перрон.
Андрей, пробившись в дикой давке,
Уселся наконец в вагон.
И вот "Россия" - поезд скорый,
Тот самый поезд, тот, который,
Чрез всю страну летит стрелой,
Везёт десантника домой.
А за окном места родные.
Андрей от них совсем отвык.
К стеклу оконному приник.
Глядит на реки ледяные,
И на мосты, что через них,
Нависли. Шум в купе затих.

V.
Вдали просторы снеговые.
Холмы, бескрайние равнины.
Как-будто видит он впервые,
Как тянутся вокруг долины;
Как лес стеной сплошной стоит,
И в ветках снежных он таит,
Фигурки птичек и зверей,
И даже иногда людей.
Стволы деревьев за окном...
Там за стеклом столбы мелькают.
Строенья лихо пролетают.
Немного он забылся сном.
Пока дремал, завечерело,
И медленно затем стемнело.

VI.
Примерно в три часа утра,
На станции в Марграде вышел.
Он, право, раньше никогда,
(Такой вот казус нынче вышел),
Свой городок не покидал.
Безвыездно в нём проживал.
С ним никогда он не прощался,
А, значит, и не возвращался,
К родным прекраснейшим пенатам,
Где двадцать лет назад родился,
Рос, в школе десять лет учился.
Вернулся он теперь солдатом,
Уже немало повидавшим.
Смерть уже много раз встречавшим.

VII.
Вокзал сей суетный покинув,
Андрей замедлил быстрый шаг,
И, шапку на затылок сдвинув,
Встал, и, раскинув руки так...
Прикрыл он на минуту веки,
Как-будто ничего во веки,
Великолепней не видал,
И воздух с жадностью вдыхал...
Его вдыхая грудью полной,
Никак не мог им надышаться,
Не уставая наслаждаться,
Так и стоял, и в неге полной,
Он на мгновенье растворился,
И с городом в едино слился.

VIII.
Не знаю, дорогой читатель,
Бывало ль в вашей жизни то же,
Что наш герой и наш приятель,
Испытывал. Но, думаю, похоже,
То чувство завсегда у всех,
(Ведь это же не смертный грех),
Когда блаженством наслаждаясь,
И чувством новым восхищаясь,
После разлуки в много лет,
Вернуться в городок родной.
Вернуться, наконец, домой.
Увидеть окон добрый свет,
И безмятежно ликовать,
На край родной молчком взирать!

IX.
Морозный воздух декабря,
Внутри приятно обжигал.
Блаженство праздное даря,
Грудь так приятно наполнял.
С неописуемым восторгом,
В блаженстве пребывая долгом,
И, хоть с дороги он устал,
Андрей наш медленно шагал,
По тёмным улицам ночным,
Что в этот очень ранний час,
Казались мрачными подчас,
Пустынными. Лишь трубный дым,
Потоком сизым поднимался,
И с крыш вдоль улиц расстилался.

X.
От поезда пешком до дома,
Андрей, уж, полтора часа,
Шёл. Кажется здесь всё знакомо,
Но всё дивилися глаза.
То тут, то там ли примечали,
Чего здесь раньше не встречали:
Постройку, новый ли забор,
Облагороженный ли двор...
Снежок скрипел под сапогом.
Свет одиноких фонарей,
Его вёл до родных дверей.
Всё тихо, сонно всё кругом...
И только лишь часам к пяти,
Андрей смог к дому добрести.

XI.
Калитка скрипнула уныло,
Андрея внутрь пропустив.
Всё сердцу юному здесь мило.
Андрей, немного загрустив,
Окинул взглядом домик скромный,
И дворик небольшой укромный,
Где тот же старенький турник.
Он мимо яблонь напрямик,
Прошёл к высокому крылечку.
В закрытый ставень постучал.
Никто ему не отвечал.
Тревожно робкому сердечку.
Он постучал ещё сильней.
Пробился свет сквозь щель дверей.

XII.
За дверью, уж, шаги он слышит.
Поправил и ремень, и шапку.
Волнуясь, учащённо дышит.
Представил, как сгребёт в охапку,
Отца и мать, когда войдёт.
Как в отчем доме обретёт,
Покой, без взрывов, долгожданный;
Заботу и уют желанный.
Он вновь настойчиво стучит.
Скорей, мол, двери отворяйте,
И сына-дембеля встречайте!
Но дом загадочно молчит.
"Иду-иду", - раздался голос.
Мать отворила. Белый волос,

XIII.
Всю голову её покрыл.
Лицо измождено, в морщинах.
Потухший взгляд её уныл.
Вот так обычно на картинах,
Изображали стариков,
Проживших в горе сто веков.
Андрей чрезмерно удивлён,
Подавлен, и чуть-чуть смущён.
Пытается, осознаёт...
Пред ним его родная мать.
Её не может он узнать,
И оторопь его берёт.
"Ну, здравствуй, мама, я вернулся".
Андрей немного улыбнулся.

XIV.
Старушка бровь приподняла.
Вглядеться хочет в темноту.
Она не сразу поняла.
На слепоту и глухоту,
Ссылается. Переспросила.
Безвольно руки опустила,
И тут же за сердце взялась.
К стене устало прислонясь,
В надежде взглядом обвела.
Негромко тяжело вздохнула.
Через порог перешагнула,
И крепко сына обняла.
"Андрюшенька! Сынок родной!
О-ох! Слава Богу, ты живой!"

XV.
Они вошли в их скромный дом.
Андрей невольно изумился.
У них всё в трауре кругом.
С вопросом к маме обратился.
Она же, слёзы вытирая,
Платочком белым, и, вздыхая,
Укуталась в свою попонку.
Сказала, дескать, похоронку,
Им на Андрея принесли,
В почтовый ящик опустили.
Теперь, уж, знамо, подшутили...
Чтоб черти их в аду трясли!
Отца тогда удар хватил.
Скоропостижно он почил.

XVI.
Позавчера похоронили.
Их с дедом рядом погребли.
Оградку там установили.
Поминки миром отвели.
Пока что зеркала закрыты,
И покрывалами накрыты.
На тумбочке фотопортрет,
Где в новый он костюм одет.
Пред ним, как встарь, стакан гранёный,
Наполнен водкой до краёв.
Поверху хлеб. От кумавьёв,
Гвоздики. Рядом прислонённый,
Церковный крестик здесь стоит.
Свеча церковная горит.

XVII.
А фото сына сразу мать,
Как только в дом они вошли,
Поторопилася убрать.
Святые, видно, помогли,
Перед которыми молила.
Вернуть сынка она просила.
Поклоны до земли клала.
Молясь, ночами не спала.
Сынок из армии вернулся.
Мать, радуясь, в себя пришла.
Она, как-будто ожила,
В ней к жизни интерес проснулся.
И даже самый вид её,
Как светом, озарил жильё.

XVIII.
Андрей не стал с дороги кушать.
Он сразу завалился спать.
И непривычно было слушать,
Как сеткою скрипит кровать,
Когда он на бок повернётся;
Лицом в подушку ли уткнётся;
Иль, приподнявшись на локте,
Пытается понять: он где?
Тревожным взглядом дом обводит.
Так непривычна тишина.
Где взрывы? Ведь идёт война.
Он автомат свой не находит.
Но сон неслышно подступает,
Он вновь спокойно засыпает.

XIX.
Андрей проспал уже довольно.
Рассвет забрезжил за окном.
Автомобильный гул невольно,
Будил. Уже простясь со сном,
Герой наш всё ещё лежал.
Глаза неспешно протирал,
И слышал, как гремит посудой,
Скопившейся за утро грудой,
На кухне матушка его.
Она, уж, затопила печь,
Чтоб сыну пирогов напечь.
Стараясь быстро для него,
Сготовить борщ, салат, котлет,
Чтоб сытно он поел в обед.

XX.
Сама ж в обед почти не ела,
И, щёку подперев рукой,
На сына родного глядела.
Как изменился! Стал какой!
Как возмужал, окреп, подрос.
Есть несколько седых волос.
Ему пыталась услужить,
Опять добавки подложить.
Когда же чай собрались пить,
Она вопросы задавала,
И, любопытствуя, вникала,
Как сыну довелось служить.
По-матерински воздыхала,
И головой слегка кивала.

XXI.
Когда Андрей её спросил,
Как там приятели его?
Вернулся ли домой Кирилл?
Не слышно ль о друзьях чего?
Мать скрытничать о них не стала.
Всё без утайки рассказала.
Максим, как ранее мечтал,
В милиции работать стал.
Денис теперь на лесоскладе,
Вполне обычный крановщик.
Сергей на базе кладовщик.
Иван в проходческой бригаде,
Шахтёрский труд его увлёк,
Ударно рубит уголёк.

XXII.
Семён - помощник машиниста,
На мощном новом тепловозе.
Стяжавший лавры гармониста,
Володя трудится в совхозе.
Илья подался в сталевары.
Ну, а Геннадий в пивовары.
В "технарь" восстановился Паша.
Недавно дембельнулся Саша.
Кем быть пока ещё не знает.
Возможно, будет он строитель.
А Николай опять водитель.
То в рейсе, то он отдыхает.
Развозит грузы по стране,
И этому он рад вполне.

XXIII.
Его надёжный друг "КАМАЗ",
Доставшийся из капремонта,
В дороге выручал не раз,
Готов бежать до горизонта,
Если салярки им дадут,
На весь указанный маршрут.
Романтикою приключений,
Ещё со школьных лет Евгений,
Был очень страстно увлечён.
Себя желал он испытать.
В походах дальних побывать.
А, значит, он был обречён,
Геологом однажды стать,
Чтоб залежи в земле искать.

XXIV.
Кирилл - другой герой романа,
Который раньше дембельнулся,
Которого ждала Татьяна,
Который в институт вернулся,
Недавно со своей любимой -
Единственной, неповторимой,
Сыграли свадьбу пышно, шумно.
Хоть было бы благоразумно,
Её устроить по-скромней,
Не тратить столько средств напрасно.
Но лишь влюблённым было ясно,
Собравшим сотни две гостей,
Что ранам не зажить сердечным,
Что брак их будет долговечным.

XXV.
На следующий же день Андрей,
В парадный китель облачившись,
В военкомат спешил скорей.
В боях тяжёлых отличившись,
И на груди имея в ряд,
Немало боевых наград,
Замечен был тогда недаром,
Самим военным комиссаром.
Направлен им он в орг.отдел,
Горкома комсомола.
Пусть за плечами только школа,
Но в будущее комиссар глядел,
И знал, уж, он наверняка,
Что выйдет толк из паренька.

XXVI.
Андрея он, рекомендуя,
Инструктором взять предложил.
Он в протеже не претендуя,
Андрею всё же удружил,
Тем, что Андрей (что тут сказать?),
Свою карьеру мог начать,
На поприще партийном славном,
И, памятуя он о главном,
Ведь был он и смышлён и прост,
Имел талант руководить,
Знакомства верно заводить,
И, делая карьерный рост,
Легко б подняться смог вполне,
Усилья приложив вдвойне,

XXVII.
К верхам партийной этой власти,
Где прочно, жёстко закрепившись,
Умея успокоить страсти,
Среди начальников прижившись,
Имел все шансы (что скрывать),
Однажды непременно стать,
Генсеком партии огромной,
Могучей, многомиллионной,
В которой каждый несомненно,
Себя мог в деле проявить,
И тем доверье заслужить,
В элите первым став мгновенно,
Уверенность во всех вселять.
Страной великой управлять.

XXVIII.
Инструктором Андрея взяли.
Был этот парень нужен им.
Его не долго наставляли.
Упорством нравился своим,
Он руководству комсомола.
Он звуком страстного глагола,
Умел любого убедить:
На труд, на подвиг вдохновить.
Пред ним, уж, распахнулись дали.
Без фанатизма не спеша,
Андрей учился в "ВэПэШа".
Его всё чаще отличали,
Среди задорной боевой,
Номенклатуры молодой.

XXIX.
Андрей оправдывал надежды,
И верною опорой был.
Трудился, не смыкая вежды.
Горел в нём комсомольский пыл.
Он жар души, огонь сердец,
Сумел направить наконец,
У мариинской молодёжи,
(Ах, молодёжь, как мы похожи),
На труд, благое созиданье.
Они, отбросив эгоизм,
Являли дружный оптимизм.
Средь всех блуждало упованье,
В том, что Андрей, лишь только он,
Стать лидером их был рождён.

XXX.
Упорством многого добившись,
Его успехи, что скрывать,
Когда, уж, явно проявившись,
Конечно, радовали мать.
Молила, чтобы Бог помог,
Чтоб в люди выбился сынок.
К тому же каждый день она,
Благодарить судьбу должна,
За то, что сын её - Андрей,
Когда из армии вернулся,
На прошлое не оглянулся.
Он новой жизнью жил своей.
Казалось, исцеливши рану,
Забыл коварную Диану.

XXXI.
Тогда - в конце восьмидесятых,
Активной жизнью вся старана,
Жила. Дел непочатых,
Скопилась уймища. Она,
Кипела, дыбилась, бурлила,
Страстей водоворот крутила.
Звучали всюду громко, бойко,
Рефреном: "Гласность", "Перестройка".
И долгожданный коммунизм,
В который мало кто, уж, верил,
В себе людей он разуверил,
Готов впитать был плюрализм,
Чтоб к демократии шагнуть,
Доверие людей вернуть.

XXXII.
Та "Перестройка" - есть реформы.
Реформ в России повидали.
Порой была лишь смена формы,
А суть частенько оставляли,
Всё той же прежней и привычной,
К судьбе народа безразличной.
Но эта - массы всколыхнула.
Надежду в большинство вдохнула.
Повеяло для всех свободой,
И прозябанию взамен,
Все ждали добрых перемен,
И верили: теперь с заботой,
Власть непременно отнесётся.
Но, как всё это обернётся,

XXXIII.
Пока ещё не понимали,
И, расправляя робко плечи,
Пока что с жадностью вдыхали,
Под вдохновляющие речи,
Пьянящий этот ветер вольный,
В себе несущий дух крамольный.
И, не входя пока в детали,
Людей всечасно умиляли,
Привычки нового вождя -
Такого, в общем, молодого,
Общительного и родного,
Который, всем руководя,
С народом запросто встречался.
На улицах с людьми общался.

XXXIV.
Тем новым лидером страны,
Был добрый, милый человек,
Пред коим были все равны.
Им был вновь избранный генсек.
Генсека Горбачёвым звали.
Михал Сергеич величали.
Он скромен, вежлив и осанист.
До смерти ненавидел пьяниц.
Ввёл оттого "сухой закон".
Весь виноград повырубал,
И тем почёт себе снискал,
У плачущих несчастных жён.
Он проявлял к ним состраданье,
Своё включая обоянье.

XXXV.
Казалось многим в те года,
Что будто лихо миновало.
Теперь в Союзе навсегда,
(Душа, как в песне, ликовала),
Лишь благоденствие, уют,
Пристанище на век найдут.
А генеральный секретарь -
Былинный витязь. Он, как встарь,
На хмуром небе тьму рассеял.
Позволил солнцу воссиять,
Теплом и светом озарять.
Приятным ветерком повеял.
Собой являя совершенство,
Дарил всем гражданам блаженство.

XXXVI.
На ясном небе голубом,
Сначала появилась дымка.
Пока ещё не грянул гром.
Пока что первая слезинка,
Дождя на землю не упала,
И ветром злым не разметало,
Снопы по полю и стога.
Ещё зелёные луга,
Ужасным ливнем не залило.
Пока спокойно всё кругом.
Не перевёрнуто вверх дном.
Всё благолепно, чудно, мило.
Но там вдали, уж, слышен гром.
Высь тьмой затянется кругом.

XXXVII.
Затеяв "Перестройку", "Гласность",
Михал Сергеич Горбачёв,
Навряд ли представлял опасность.
Не думал, что родимый кров...
Не думал, что страну родную,
И землю русскую большую,
Он вверг в пучину испытаний,
Бесчисленных людских страданий.
Никто не ждал незваных бед,
С приходом к власти Горбачёва,
И, что держава наша снова,
От власти испытает вред.
Опять лицо умоет кровью.
Опять наденет шалку вдовью.

XXXVIII.
Всё это в будущем грядёт.
Пока что горизонты ясны.
Никто не знает, что их ждёт,
И дали чистые прекрасны.
И горбачёвские иннициативы,
Лишь радужные перспективы,
Советским гражданам сулят,
И верить вновь вождю велят.
Куда тот вождь их заведёт?
Увы, никто не понимает.
Никто совсем не представляет,
Что в мутной той воде найдёт.
От слов генсека - ликованье.
Но близко разочарованье.

XXXIX.
Уж, в воду брошен круглый камень.
Круги помчались по воде.
Как от ядра родится пламень,
Так по поверхности везде,
От тех кругов помчались волны,
Энергией сокрытой полны.
Энергия внутри дремала,
И выхода пока не знала.
Но вот пришёл и ей черёд.
Она себя осознавала,
И испытать себя желала.
Проснувшись, забурлил народ.
Суля немедленный прогресс,
Запущен гибельный процесс.

XL.
Совет народных депутатов,
Свой тон в процессе задавал,
И с политических плакатов,
К народной помощи взывал.
На заседаниях Совета,
Трибуны в поисках просвета,
Своим ораторством смущали,
И друг на друге вымещали,
Крича, всю ненависть и злость.
До стычек дело доходило.
До дела ли им, братцы, было?
Им коммунизм, как в горле кость.
Мешала, яко бы, дышать.
На деле - мерзость совершать.

XLI.
Никто из них и не подумал.
Никто из них не догадался.
Как видно, лучше не придумал,
Хотя за дело рьяно взялся.
Что коммунизм был той основой,
Той сердцевиной вкруг которой,
Сплотившись, жил большой Союз.
Однако же, войдя во вкус,
Систему старую громили,
И, демонтируя на части,
Ведь это было в их же власти.
Об общем благе позабыли.
Свой эгоизм включили смело.
Страна смотрела ошалело,

XLII.
На то, как с голубых экранов,
На заседаньях депутатов,
Ругая деспотов, тиранов,
Забыв про суть своих мандатов,
Избранники в дебатах вязли.
В пустейшей болтовне погрязли.
Позором партию клеймили,
А про народ совсем забыли.
Народ от этих шоу взвыл,
И в страхе за сердце он взялся,
Так как мудрее оказался.
Ведь коммунизм в системе был,
Как стержень, только вынь его,
И, уж, не будет ничего!

XLIII.
Всё разлетится в пух и прах,
На камне камня не оставив.
И Горбачёв, несущий крах,
Стране, где неумело правив,
Кто чтобы нам не говорил,
Такую "кашу" заварил!...
Поныне мы её хлебаем,
И "добрым" словом вспоминаем,
Того безвольного вождя,
Что развалил Союз огромный.
Казалось, умный он и скромный...
Теперь, в сознанье приходя,
Мы видим результат деяний.
Хотя, точнее злодеяний!

XLIV.
Недаром люди говорят:
Из всяких намерЕний добрых,
Дорога вымощена в ад.
Из результатов сих прискорбных,
Дай, Бог, нам всем и власти нашей,
С лихвой испив страданий чаши,
Беды такой не повторить.
Мудрей и дальновидней быть!
И, непременно, вывод важный,
Всем сделать и не позабыть,
Что жизнь всё может повторить,
Коль снова лидер бесшабашный,
Возглавит русскую державу,
Правленье превратив в забаву.

XLV.
Компартию бездумно руша,
В верхах уже ль не понимали...
Иль из-за денежного куша,
Союз Советский предавали?
Круша в припадке коммунизм,
А вместе с ним коллективизм,
Все достиженья умаляли.
Они всемерно ослабляли,
Централизованную власть.
Когда такая власть безвольна,
Её слегка толкнуть довольно.
При слабой власти, как не впасть,
В грех своего уничтоженья,
И государства разрушенья.

XLVI.
Был коммунизм (о нём я снова),
На тот момент, как инструмент -
Идеологии основа,
Универсальный клей, цемент,
Скреплявший разные народы,
Что вместе пережив невзгоды,
(Я не фанатик коммунизма,
Скорей фанат патриотизма),
Создали дружно государство,
Которому бы процветать,
Пути развития искать,
Но только глупое бунтарство,
Что разжигали неспеша,
Коварно из-за рубежа,

XLVII.
Наивность лидера страны,
Его желанье слышать лесть,
Его доверчивость, увы,
Он ложь за правду мог бы счесть.
Всё это вкупе создавало,
Вазможностей весьма не мало,
Для своры западных дельцов,
Что, суетясь, в конце концов,
Таки добились своего:
Глава Советского Союза,
Без шутовского хоть картуза,
Неведомо вдруг отчего,
Стал музыке их подпевать,
Под дудочку для них плясать.

XLVIII.
Берлинскую разрушив стену.
Прочь выведя свои войска.
Где им тот час же на замену,
Пришли, спеша, издалека,
Американские солдаты.
Они, едва покинув штаты,
Шагнули смело на Восток.
И хлынул натовский поток,
Нас по границе окружая.
Всем насаждая свой порядок.
Ракетно-стартовых площадок,
Кольцо ещё плотней сжимая.
Какое счастья для Берлина -
Теперь Германия едина!

XLIX.
А, что на Родине творится,
Не думал Горбачёв совсем.
Ему хотелось отличиться,
Пред Западом, ... и нет проблем!
А за "бугром", суля награды,
Все Горбачёву были рады.
Наперебой его хвалили,
И лесть потоком сладким лили.
О безопасности страны,
Генсеку не было заботы,
И без того полно работы:
Все дни приёмами полны,
С правителями государств:
Республик разных, княжеств, царств.

L.
О референдуме забыли.
Хотя на нём единодушно,
На тот вопрос, что предложили,
Народ ответил добродушно,
Что хочет видеть он страну,
Как это было в старину,
Большой могучей и единой,
Великой и неповторимой.
Но вопреки всем ожиданьям,
Союз стремительно распался,
И Горбачёв тогда остался,
Не внемля прежним упованьям,
Как бабка та перед корытом,
Но только вдребезги разбитом!

LI.
В своей стране наделав бед,
Затем уехал за границу.
Утратив весь авторитет,
Перевернул судьбы страницу.
А на пространстве постсоветском,
Как-будто в танце половецком,
Костры войны заполыхали,
И очень долго не стихали.
Их ветры злобы раздувают.
Из-за границы он, взирая,
Как братья братьев убивая,
Потоки крови проливают...
Уже ль спокоен?! Крови той,
Лишь он является виной!

LII.
В начале своего романа,
Когда вступленье написал,
Как-будто бы с телеэкрана,
Я, кажется, о том сказал,
Вия повествованья нить,
Что довелось нам пережить,
Трагедию восьмидесятых.
Без коментариев предвзятых,
Я мысль свою теперь дополню:
Нет, не афганская война,
Большой трагедией была.
События тех лет я помню:
Они сейчас передо мной,
Мелькают пёстрой чередой.

LIII.
Трагедия восьмидесятых,
(О, нашей молодости цвет!
Восторгом чувств всегда объятых.
Прекраснее которых нет!)
Заключена была не в том,
В событии совсем другом -
В приходе к власти Горбачёва.
Воспользовавшись силой слова,
Власть удержать в руках не смог.
В мятеж перерастали споры,
Когда открыл ларец Пандоры.
Его правления итог:
Союза славного распад,
Свершился тридцать лет назад.

LIII.
Руководитель государства,
Каким бы ни было оно:
Республика или же царство,
Любых размеров, всё равно,
Обязан так всем управлять,
Чтобы ему мог доверять,
Народ, что стал ему подвластным.
Чтоб не был он рабом безгласным.
В рутине жалкой не томился,
Чтоб в нищете не прозябал,
Чтоб в благоденстве процветал.
Раскрыть потенциал стремился.
Тогда с народом в тот же год,
И государство расцветёт!

LIV.
Дай Бог, чтоб сильный был правитель,
Отныне - дале на века,
В России. Чтобы наш властитель,
Чья крепкая, как сталь, рука,
Всех нас разумно направляла,
И так державой управляла,
Чтоб было за него не стыдно,
А за державу не обидно.
Чтобы радел не о себе,
А лишь о благе государства.
Чтоб не пришли к нам вновь мытарства.
Чтоб счастлив был своей судьбе,
В России славной каждый житель -
Отчизны преданный служитель!

LV.
При слабовольных государях -
Правителях Руси Великой,
Нет недостатка в разных тварях,
Что помыкая сим владыкой,
В угоду собственным желаньям,
Не внемля совести терзаньям,
Плетут интриги хитроумно,
И, действуя почти бесшумно,
Решают что им брать и где,
Что можно взять и поделить,
Как прибыль лучше "попилить".
У них барыш лишь на уме.
Всё сводится по тем процессам,
Лишь к их корыстным интересам.

LVI.
И в этих играх подковёрных,
В возне сокрытой закулисной,
Средь приближённых и придворных,
Нет места жизни безкорыстной.
И потому всё увядает.
Россия и народ страдает.
А им и дела нет до них -
Различных работяг простых.
А государственны заботы,
Их к действию не побуждают.
Они у них лишь порождают,
Брезгливость с примесью тошноты.
На всю Россию им плевать.
Им лишь бы в волю пировать.

LVII.
В истории правитель слабый,
Народ свой к гибели ведёт.
Лишь там, где кочки и ухабы,
Путь для движения найдёт.
Глядишь, а там к концу пути,
От государства не найти,
Уж, ничего. Оно распалось.
Что в памяти о нём осталось?
Забвенья мрак, да прах, да лёд...
Коль к власти вновь в стране придёт,
Такой вот слабенький правитель:
Народ российский изведёт;
Россию в пропасть он столкнёт.

LVIII.
"Спаси нас, Боже, от такого,
Правителя! Не дай нам вновь!
Не посылай ты нам второго,
Подобного, и нашу кровь,
Не лей на землю, как водицу!
Души прекрасную светлицу,
Презренной тьмой не омрачай,
И в стойло, в хлев не превращай".
Тогда, так к Богу обращаясь,
Хотелось громко нам кричать,
Сквозь толщ небес чтоб глас звучать,
Наш мог, в молитву превращаясь.
Но,видно, Бог нас не услышал,
И к нам второй правитель вышел...

LIX.
Опять питали мы надежды,
Что будет лучше он, чем прежний.
Как простодырые невежды,
"Купились" на мотив сей нежный,
Что доверительно звучал,
И постоянно обещал,
Нам жизнь прекрасную такую:
Чудесную, совсем другую.
Такую, о какой мечтали,
Когда на Запад мы глядели.
От любованья тихо млели.
От обещаний мы устали.
Не веря больше их словам,
Судили их по их делам.

LX.
Тогда страною Ельцин правил.
Низвергнув напрочь коммунизм,
Безоговорочно он славил,
Как рай земной - капитализм!
И реформаторы при нём,
Клялись: Мы, дескать, не свернём...
Дорвались наконец до власти.
Народу ужасы и страсти,
Сулили. Вот, мол, их пройдём,
И шоковую терапию,
Мы, как опасную стихию,
Осилим. Счастье обретём.
Мы шок, конечно, испытали,
Но счастья так и не видали!

LXI.
Ушла система по талонам,
Что Горбачёвым введена.
Не нравившаяся миллионам,
Советских граждан. Ведь она,
Проблем снабженья не решала,
И дефицит не уменьшала.
Но изобилие товаров,
Как новый повод для кошмаров,
Предстало в облике ином:
Всё на прилавках, вроде, есть,
Да только не про нашу честь.
Хоть всё завалено кругом,
Но к ценам тем не подступиться.
Ну, как не сверепеть, не злиться?

LXII.
Инфляция в стране такая,
Что цены за день пару раз,
Менялись, бешенно взлетая,
Всё больше изумляя нас.
Коль сразу ты товар не взял,
То сам себя, уж, укорял,
Что скупость вдруг ты проявил,
И шанс прекрасный упустил.
Через неделю та цена,
Когда инфляции виток,
Оставить мог бы без порток,
Такой желанною была.
Зарплаты наши отставали.
За ценами не поспевали.

LXIII.
Страна менялась кардинально.
У всех лишь деньги на уме.
Вникая в бизнес досконально,
Чтоб прибыль получить вдвойне,
Не грех соседа обмануть,
Иль мимоходом умыкнуть,
То, что бесхозное лежит.
То, что никто не сторожит.
Чтобы в тридОрога продать,
И прибыль "скромную" считая,
И тут же сразу вспоминая,
Где можно бы ещё урвать.
А производство всё скудело,
И потихонечку хирело.

LXIV.
Зачем своё производить?
На это тратить средства, силы.
Гораздо проще всё купить.
Уж, с Запада слышны посылы,
Что, при желаньи, ночью, днём,
Мы что потребно привезём.
Страна от стара и до мала,
Всем чем угодно торговала.
Одни имущество своё,
Чтоб как-то жить распродавали,
И очень часто голодали,
Кредиты брали под жильё.
В конце концов его теряли.
Спиваясь после, бомжевали.

LXV.
Другие, словно челноки,
С большим усердием стараясь,
Навьючив сумки, рюкзаки,
Как мул гружёный надрываясь,
С торговли чтоб разбогатеть,
И в этой жизни преуспеть,
Страну товаром наполняли.
А реформаторы роптали:
"Народ не правильный попался..."
Он, как назло, не богател,
А постоянно лишь беднел,
И выжить кое-как пытался.
Капитализм стал подлецом,
С нечеловеческим лицом!

LXVI.
Пора, как видно, прекращать,
Сегодня все стихосложенья,
И мне потребно отдыхать,
Презревши музы искушенья.
Изрядно нынче я устал,
Ведь сутки я уже не спал.
Сознание замутнено.
Сейчас как-будто бы оно,
За плотною завесой скрыто.
Мысль безответственно блуждает.
Ошибок взор не замечает.
Но завтра будет всё открыто.
Собрав все мысли в голове,
Я перейду к другой главе.